Читать интересную книгу Самки - Сергей Анохин

– Там колодец, – негромко сплевывал Борис. Он отдавал должное исполнительности Скобарева, однако не выносил его за все, начиная с фамилии, и не мог пересилить себя. – Место, в общем, нормальное. Двоих ставишь у ворот – контроль входа-выхода…

Скоба угодливо закивал. Типа, да что вы, шеф, зачем грузиться такой ерундой, не ваш это уровень. -…Одного в проходе на соседний двор. Горло узкое, перекроет, но чтоб ствол у него был! Остальные с нами наверх. Стволами без нужды не светить, но палки на лестнице достать. Во дворе не надо, еще из окна заметят, цинканет кто ментам. Лишний гемор. Дальше…

Борис снова ощутил тошнотные позывы. Нет, бля, не то что-то. Скорей бы закончить.

– Дальше я говорил. По обстоятельствам. Шоколадно было бы повязать. Но если не срастется – валим отсюда. Все.

– Да срастется!.. – Скоба решился порассуждать, и на торпедной ряхе высветилось мечтательное выражение.

– Пошли! – резко повернулся Хализин.

Он подошел к решетке, набрал код и протиснулся в узкую дверь. Один за другим проходили бойцы Скобы и мгновенно застывали на местах, которые Борис только что продиктовал Скобе. Закрыты оба выхода во дворе – на тот почти невероятный случай, если объекты сумеют прорваться по лестнице вниз. Замерли силуэты у деревянной двери напротив. Все готово. Ждут.

На секунду Хализин замер и в три затяжки скурил целую сигарету. Ладно. Хер с ними. Раньше начнем – раньше кончим. Короче, вперед.

* * *

Леся, поочередно путаясь то в Лехиных шлепанцах, то в переднике, оставленном здесь очередной русской красавицей, возилась на кухне с ужином. Ученый с Колокольчиком что-то перетирали, поглядывая на огромную, чуть не во всю стену, панель телевизора. Леха давно уже обзавелся отличной квартирой на Чистых прудах, и надобности вывозить своих пассий за кольцевую вроде бы отпала. Но по каким-то сентиментальным соображениям он продолжал регулярно приезжать сюда, поддерживал идеальный порядок и постоянно обновлял обстановку. Устанавливал все более мощную акустическую и видеоаппаратуру, менял пружинно-поролоновую кровать на водяную… Как раз на ней, нещадно сминая розово-белое шелковое покрывало, и развалился Отвертка, думая о том, как бы ни о чем не думать. «Все. Стоп пока. Завтра об этом. Завтра!» – мысленно повторял он, как мантру.

От этого интеллектуального занятия Эдика оторвала трель мобильника. Озверев, как всегда в последнее время от этого проклятого звука, он машинально взглянул на высветившийся номер Беседы и включил связь.

– Ну скоро ты?..

– Знаешь, у Мишки опять сотовик глючит. Я звоню, а в ноль. Вне зоны, типа, а потом вообще не обслуживается. У него ведь двадцать семь на конце, я не туплю?

– Тупишь. Иди назад, короче.

– Да нет, дозвониться надо было взарез!

Нет, ну это что-то все-таки с чем-то, устало подумал Отвертка.

– На хер дозваниваться, вали назад – он не ты, никуда не сливался. Здесь ему все скажешь, без телефона. Дошло, Джоник, аль нет?

– Да подожди, дело тут… Все-таки двадцать семь у него последние цифры?

– Семьдесят два, Джоник. Успокоился теперь? Позвони ему, только не сразу. Лучше всего звони, когда придешь.

Эдик собрался выключиться, но Беседа опередил:

– Вот, блин! Точно, это у меня двадцать семь. А у него – конечно, семьдесят два! А я звоню, как обдолбанный, надо-то срочно… Короче, Эдик, три тачки пригнались. Человек десять уже во двор зашли. И уходить, кажется, поздно. Вот я чего звоню-то.

Оба замолчали.

– Где ты? – спросил Отвертка.

– Да в видаке. Как они меня не заметили, козлы, сам не пойму. Может, цинкану в ментовку, а?

– Сюда не иди только. – Отвертка уже резко встал, одернулся и полез за пистолетом. – Если сейчас не палят, сливайся как можно дальше. Все, на связи.

Михаил с Лехой уже стояли в дверях, за ними колыхался силуэт испуганной Леси.

– Что, корреспонденты?

– Да! Решился-таки Рожкин! В мусарню не цинкуем, пропалились! Беседу прикрыли – и то класс!

– Может, закроемся здесь? – спросила Леся.

– Не, Леська, не выйдет, – быстро отозвался Ученый. – Пройдут, как сквозь сопли, и замесят в клетках.

– Ну да, – обрадовался Колокольчик, выкинув пальцы веером. – Рискнем, ху… кабана! Только в прорыв теперь!

* * *

Хализин уже положил руку на дверной код, но вдруг шагнул вбок. Скоба, покручивающий финку, удивленно посмотрел на него.

– Открывайте. Три-пять-восемь, – закашлявшись, отвел глаза Борис.

Один из скобариных, чуть заметно пожав плечами, надавил кнопки, но прежде щелчка дверь распахнулась изнутри, свалив его на асфальт. Рядом рухнул второй – Ученый вломил ему прямой в челюсть и добавил «датским поцелуем».

Ответом был чудовищный удар Скобы, но Михаил сумел его смягчить, уйдя вправо-вниз. Рядом уже замелькали нунчаки Колокольчика, оттянув на себя минимум троих. Отвертка фехтовал стальным прутом, выбив одному биту из рук и попав другому в висок.

Хализин стоял в стороне. Так вот чего он боялся. Глупый нервяк. Возьмем всех тепленькими, а там Рожкин пусть сам решает. Круто, нечего сказать, но все равно дело займет секунды. Хоть бы раньше рванули, отморозь, раз уж предупреждены. Придурки. Самоубийцы. Но классные все же парни. Пятнадцатую секунду держатся без криков. Он зажег сигарету и стал смотреть дальше.

Ученого сшибли уже дважды. Он снова попытался вскочить с земли, но Скобарь опрокинул его ногой в челюсть, развернулся и с разворота рассек финкой воздух, стараясь резануть Колокольчика. Над Михаилом нависло три бейсболки, но он сумел дать одному подсечку, подхватил с земли биту и, кажется, проломил лобную кость второму. Третий отпрыгнул и рухнул, споткнувшись о прут Отвертки.

Полминуты, заценил Хализин.

Вся диспозиция пошла вразнос, с троими работали одиннадцать. Ни проход в соседний двор, ни даже вход-выход никто не держал, все сбежались на месилово. Непорядок, отметил про себя Борис. И тут же увидел, как кто-то бежит с улицы через двор.

Беседа с разбегу повис сзади на здоровенном скобарином амбале, которому, кажется, удалось перешибить руку Отвертке, – тот выронил прут. Амбал развернулся и комбинированным ударом под ребра и в подбородок выключил Беседу. Этой секунды Отвертке хватило поднять прут снова, засадить в голову амбалу и упасть уже окончательно рядом с Ученым, на котором, сладострастно хакая, прыгали уже трое. Только Колокольчик еще крутил свои нунчаки, передвигаясь вдоль стены. Но семеро озверевших от бойни гвардейцев Антона Рожкина уже сужали круг.

Леси нигде не было. Но Беседе необходимо было убедиться в этом.

24 августа 2006 года

Джон Цыдыпжапов – Беседа

Он убедился: Леся счастлива. Окончательно и бесповоротно.

Они просидели в кафе аэропорта полтора часа, и он с улыбкой смотрел на возбужденную Лесю, сначала немного смущенно, а потом с возрастающим энтузиазмом рассказывающую о том, как лечится от бесплодия и верит в счастливый исход.

А большего ему и не нужно.

Собственно, весь этот маскарад с якобы необходимой пересадкой в Москве он и затеял для того, чтобы увидеть ее и понять, нужна ли помощь. Понял, что больше не нужна. И успокоился.

Навсегда.

А недолгого перелета из Москвы в Питер вполне хватило, чтобы вспомнить всю историю их любовного треугольника и поставить, наконец, точку.

Вообще-то эта тема стара как мир, ситуации любовных треугольников встречаются сплошь и рядом. И в какой бы комбинации ни были, они почти всегда несут с собой напряжение и сомнение. Одни никак не могут определиться, другие просто не желают этого делать.

У них все было иначе.

Вернее, сначала – как у всех. Он, Леся, Михаил. Ведь любой треугольник всегда с чего-то начинается. С первой встречи было ясно, что самый опасный соперник – лучший друг. Сколько книг об этом написано, сколько фильмов об этом снято! Вроде такими историями уже никого не удивишь, но почему же тогда люди снова и снова попадаются в такой треугольник? Неужели жизненная неизбежность? В чем загадка треугольников любви и что с ними делать?

Вообще-то, они типичны для юности, когда выбор еще не совершен. Юность – время поиска, когда человек оказывается одновременно включенным в один или несколько треугольников, о которых даже не всегда догадывается.

А он не догадывался. Просто знал.

С первого взгляда понял, что нашел ту единственную, которая ему нужна. Но тут же понял, что создана она не для него, а для Михаила. Понял и смирился. И стоял на страже их любви и счастья, потому что знал: близкие отношения между людьми всегда строятся попарно – это закон жизни. Невозможно даже дружить втроем. Два близких человека образуют свой мир, закрытый для других. Они самодостаточны и не нуждаются в остальных. Неприятности любимого человека трогают больше, чем война или даже смерть друга. Ведь любимый замещает собой весь мир. Влюбленные никого не замечают рядом с собой, а вселенная – лишь фон их собственной жизни. В их мире места для третьего нет. Они ближе и роднее друг для друга, чем все остальные.