Читать интересную книгу Сталинград - Энтони Бивор

К исходу второго дня наступления, 15 октября, штаб 6-й армии объявил: «Бо́льшая часть тракторного завода в наших руках. За нашими позициями остались только разрозненные очаги сопротивления».[446] Под натиском 305-й пехотной дивизии русские тоже отступили к железнодорожным путям кирпичного завода. Ночью, после того как 14-я танковая дивизия ворвалась на территорию Сталинградского тракторного, ее 103-й гренадерский полк пробился к берегу Волги. К счастью для 62-й армии, незадолго до этого Чуйков из-за плохой связи перенес свой командный пункт. Бои не прекращались и даже не затихали. В штаб доложили, что 84-я дивизия уничтожила «больше 30 средних и тяжелых фашистских танков»,[447] потеряв 18 своих машин. Потери личного состава еще предстояло подсчитать. Число подбитых и потерянных танков с одной стороны, вероятно, завышено, а с другой занижено, но бойцы и командиры Красной армии действительно сражались самоотверженно и проявили небывалое мужество.

За храбрость к званию Героя Советского Союза был представлен политрук артиллерийского полка Бабаченко, батарея которого оказалась отрезана от своих. Они продолжали вести бой. Последнее радиосообщение от артиллеристов, полученное в штабе, было таким: «Орудия уничтожены. Батарея окружена. Мы сражаемся и не сдадимся. Прощайте!»[448] Однако им удалось прорваться через вражеское окружение к своим, теперь уже на новые позиции.

Бессчетные подвиги, совершенные простыми солдатами, остались невоспетыми. Даже по свидетельствам политработников, это был «настоящий массовый героизм».[449] Безусловно, имелись и примеры личного мужества, о которых узнала вся страна. Например, командир роты 37-й гвардейской дивизии лейтенант Гончар и четверо его бойцов, у которых был всего один трофейный пулемет, отразили несколько немецких атак. Никто не знает, сколько красноармейцев погибло в тот день… Известно только, что ночью через Волгу переправили 3500 раненых. Конечно, и медицинская служба понесла огромные потери, поэтому многим раненым пришлось добираться до берега самим, ползком или поддерживая друг друга.

Нет сомнений, что командиры немецких частей и соединений, остававшихся в степи около Сталинграда, хотели знать о происходящем в городе. «Заводы и жилые дома, все, что выше фундамента, рушится под шквалом бомб, – писал генерал Штрекер другу, – однако русские используют эти новые развалины для укрепления своих оборонительных позиций».[450] В некоторых батальонах оставалось всего по 50 человек. По ночам солдаты переправляли в тыл тела своих убитых товарищей – им еще предстояло обрести последнее пристанище. В адрес командиров все чаще слышались раздраженные высказывания. «Наш генерал, – писал домой рядовой 389-й пехотной дивизии, – позавчера получил Рыцарский крест. Его заветная мечта сбылась».[451]

На протяжении шести дней боев начиная с 14 октября самолеты люфтваффе непрерывно бомбили и обстреливали переправы через Волгу и позиции советских войск. Можно сказать, что не было ни минуты, когда над их головами не висели бы немецкие бомбардировщики. В своем донесении в Москву политическое управление Сталинградского фронта отмечало: «Необходима помощь нашей истребительной авиации».[452] Не было ли это упреком ставке в том, что бо́льшая часть авиации Красной армии находится под Москвой и на других направлениях? В 8-й воздушной армии осталось меньше 200 боевых машин всех типов, из них лишь два десятка истребителей, однако даже немецкие пилоты уже разделяли подозрения наземных войск в том, что защитники Сталинграда непобедимы. «Я не могу понять, – писал домой один летчик, – как люди могут выжить в таком аду, однако русские прочно засели в развалинах, подвалах, воронках и хаосе стальных скелетов, бывших когда-то заводскими цехами».[453] Кроме того, и командование люфтваффе, и пилоты понимали, что вскоре эффективность их действий резко снизится, ведь продолжительность светового дня уменьшалась, а погодные условия ухудшались.

В результате прорыва немецких войск к Волге южнее Сталинградского тракторного завода некоторые части русских оказались отрезаны от своих. Тем не менее остатки 112-й стрелковой дивизии и бригад народного ополчения продолжали противостоять частям 14-го танкового корпуса, наступавшего с севера и запада. Окруженные части 37-й гвардейской стрелковой дивизии Жолудева сражались за каждый метр земли тракторного завода. Разрозненные остатки других соединений были оттеснены на юг. Главной угрозой для 62-й армии мог стать прорыв немцев вдоль берега Волги, в результате которого она оказалась бы окруженной с тыла.

Новый командный пункт Чуйкова постоянно подвергался обстрелам и атакам. Вступать в бой приходилось даже бойцам охраны штаба. Связь с тылом была очень плохая, и командующий 2-й армией попросил разрешения переправить часть своего штаба на левый берег. Сам Чуйков и весь военный совет должны были остаться на правом берегу. Еременко и Хрущев, прекрасно понимавшие, какой будет реакция Сталина на такую просьбу, категорически отказали.

16 октября немецкие войска попытались нанести еще один удар – от Сталинградского тракторного в направлении завода «Баррикады», но русские танки, укрытые в руинах, – часть из них была закопана в грудах битого кирпича – эту атаку выдержали, чему способствовали и залпы «катюш» с левого берега. Ночью через Волгу переправились последние подразделения 138-й стрелковой дивизии Людникова. Чуйков с Гуровым пошли их встречать. Вот что писал об этой дороге к переправе командующий 62-й армией: «Сотни раненых ползли к пристани, к переправе. Часто приходилось перешагивать через трупы людей».[454] Части Людникова направили на усиление обороны завода «Баррикады» и территории севернее его.

Командующий Сталинградским фронтом генерал Еременко сам ночью переправился через реку, чтобы лично оценить ситуацию. Он еще сильно хромал после прошлогоднего ранения и ходил опираясь на палку. Еременко с трудом поднялся по крутому берегу. Огромные воронки и бревна разбитых блиндажей, получивших прямые попадания, вокруг командного пункта 62-й армии говорили сами за себя. Все кругом было покрыто копотью и пеплом. В штабе, рассказывая о гибели своей дивизии в цехах тракторного завода, генерал Жолудев не смог сдержать слезы. Однако на следующий день после того, как Еременко побывал на правом берегу, штаб фронта известил Чуйкова о том, что ставка снова пересмотрела потребности 62-й армии в боеприпасах. Их станет еще меньше.

После того как ночью 15 октября немцы отрезали советские войска, расположенные севернее Сталинградского тракторного завода, Чуйков получал от них только неутешительные известия. Поступала информация, что в полках почти не осталось личного состава. Штабы 112-й стрелковой дивизии и 115-й бригады ополченцев постоянно просили разрешения отступить за Волгу. На эти просьбы, по мнению Сталина равносильные предательству, неизменно следовал отказ. Несколько дней спустя во время передышки в боях Чуйков отправил полковника Камынина оценить ситуацию на месте. Камынин доложил, что в 112-й стрелковой дивизии осталось 598 человек, а в 115-й бригаде – 890. Начальник политотдела, согласно этому донесению, «вместо того чтобы организовать активную оборону… не выходил из блиндажа, в панике пытаясь уговорить командиров переправиться за Волгу». Впоследствии старшие офицеры и политруки обоих этих соединений были преданы суду военного трибунала 62-й армии за «измену обороне Сталинграда» и «небывалую трусость».[455] Их дальнейшая судьба неизвестна, но сомнительно, чтобы они могли надеяться на пощаду со стороны Чуйкова.

19 октября войска Донского фронта северо-западнее Сталинграда и 64-й армии южнее города провели отвлекающие наступательные операции. Это дало передышку 62-й армии не надолго – всего на несколько дней, однако ее использовали для того, чтобы отвести обескровленные в боях части за Волгу и переформировать их. Защитники города получили и моральную поддержку, правда очень своеобразную. Возникли слухи, что в городе видели Верховного главнокомандующего – самого товарища Сталина. Один старый большевик, участник обороны Царицына, даже утверждал, что советский вождь появился в доме, где когда-то был его штаб. Эта легенда напоминает чудодейственное явление войскам короля Рамиро I во время сражения с маврами святого Иакова – апостола, крестившего Испанию, но не имеет под собой никаких оснований.

Однако одному известному человеку очень хотелось в те дни побывать на правом берегу. Речь идет о Дмитрии Мануильском, ветеране Коминтерна, когда-то отвечавшем за связи с Германией. В октябре 1923 года, незадолго до смерти Ленина, Мануильский вместе с Карлом Радеком пытался организовать вторую германскую революцию. Впоследствии Мануильский работал на Украине, и на нем в значительной степени лежит вина за голод, устроенный там советским режимом в 1933 году. У этого человека был особый интерес, который стал ясен позднее, однако Чуйков категорически запретил Мануильскому появляться в расположении своих частей.