— Это не так все-таки опасно, как тебе кажется, Карло, — сказала она. — Тебе разрешили навещать отца в определенные часы, и это разрешение может служить доказательством, что Сенат не безжалостен. И если ради тебя я забыла приказ, то Сенат, конечно, не сочтет эту мою ошибку за преступление.
Джакопо с сожалением смотрел на нее: он видел, что настоящий характер хитрой венецианской политики ей неизвестен.
— Надо нам расстаться, а то, пожалуй, не пришлось бы тебе поплатиться за мою неосторожность. Я сейчас недалеко от коридора, открытого для всех. Будь, что будет! Пройду через него на набережную.
Джельсомина взяла его за руку, не желая оставлять его одного в этом страшном здании.
— Нет, Карло, там ты встретишь солдата, и твоя вина тотчас же откроется. Тогда тебе запретят, пожалуй, навещать отца.
Джакопо знаком велел ей указать ему дорогу и пошел за нею.
Все еще взволнованная, хотя немного успокоившаяся, Джельсомина прошла несколько коридоров, заботливо затворяя за собой двери. Наконец, они пришли на знаменитый Мост Вздохов. Девушка шла впереди к своей квартире, придумывая, каким образом спрятать там самозванного Карло, если бы выход из тюрьмы днем оказался опасным.
— Через минуту мы будем в безопасности, — сказала она тихо, вкладывая ключ в замок двери, ведшей в тюрьму. Ключ повернулся, но дверь не отворилась. Джельсомина побледнела и вскрикнула:- Дверь заперта внутри.
— Все равно. Я пройду через двор и миную алебардщика, сняв маску.
Джельсомина удержала его и побежала на другой конец галлереи. Несмотря на то, что она отперла дверь ключом, ее теперь нельзя было отворить, как и первую. Джельсомина, вся дрожа, прислонилась к стене.
— Нам некуда деться! — вскрикнула она испуганная, хотя и не понимала причины своего страха.
— Я понимаю, что это значит, — сказал Джакопо. — Мы пленники на этом роковом мосту.
С этими словами браво спокойно снял маску.
Вдруг щелкнули замки, заскрипели петли, и обе двери отворились почти в одно и то же время. Вооруженный офицер инквизиции появился на мосту, держа в руках наручники. Джельсомина вскрикнула, но Джакопо не двинулся, когда ему наложили цепи на руки.
— Арестуйте и меня! — закричала в исступлении Джельсомина. — Во всем виновата я!.. Заключите меня в тюрьму, только оставьте на свободе бедного Карло!
— Карло? — повторил офицер с жестокой усмешкой.
— Ведь он ходил навещать своего отца, и Совет разрешил ему это. Только Карло ошибся часом.
— Знаешь ли ты, моя милая, за кого ты заступаешься?
— Да, знаю. Это — лучший из сыновей Венеции. Если бы вы только видели, как он страдает за отца, вы бы сжалились над ним!
— Послушай, — прервал ее офицер, подняв руку, чтобы заставить ее быть внимательной.
На мосту святого Марка зазвучала труба, и снова послышались слова, обещавшие от имени Сената триста цехинов за арест браво.
— Да, это офицер республики назначает цену за голову изверга! — воскликнула Джельсомина.
— Так чего же ты еще споришь?
— Я не понимаю вас, — сказала Джельсомина, еле переводя дух.
— Глупая, да ведь этот человек — Джакопо Фронтони!
Джельсомина не хотела верить, но взгляд Джакопо убедил ее в ужасной истине, и она упала без чувств. В ту же минуту браво увели.
Глава XXVII
На улицах Венеции стоял тот таинственный ропот, то жужжанье недоверчивого любопытства, которые характеризуют собой нравы этого города. Толпа прохожих сновала по площади, около гранитных колонн, как бы надеясь снова видеть браво на своем обычном посту. Среди общего гула в толпе раздавались голоса, хвалившие справедливость республики, и те, кто в продолжение многих лет не проронили ни одного слова об общественных делах, теперь рассуждали, как самые смелые из обывателей города.
День прошел спокойно. В церквах продолжали служить заупокойные обедни по Антонио.
В обычный час площадь святого Марка наполнилась гуляющими; патриции, как всегда, покинули Бролио, и веселье было в самом разгаре, когда на башне прозвонили второй час ночи. Гондолы с дамами появились на каналах. Во дворцах открыли ставни, чтобы свежий ветер проник в покои, и музыка раздавалась в порте, под мостами и под балконами красавиц.
Было десять часов вечера. Немногочисленная семья собралась в кружок в одном из дворцов, ничем по виду не отличавшийся от других. Отец, едва достигший зрелого возраста, с гордостью держал на руках веселенького трехлетнего ребенка и с любовью следил за его играми. Венецианка с золотистыми косами и румяными щеками лежала на кушетке и любовалась дорогими ей существами. Девочка — вылитый портрет матери — играла с другим ребенком, возраст которого еще трудно было определить.
На Пьяцце прозвонили третий час ночи. Обеспокоенный этим звоном, отец опустил ребенка на пол и посмотрел на часы.
— Хочешь прокатиться в гондоле? — спросил он жену.
— С тобой, Паоло?
— Нет, дорогая, я не могу: меня долго задержат сегодня дела.
— Вы меня всегда в этом уверяете, когда вам захочется быть подальше от меня.
— Не говори так, пожалуйста. Я сегодня должен увидеться с поверенным и хорошо знаю, что ты меня не станешь задерживать, когда дело касается наших детей.
Донна Джульетта позвонила, чтобы ей подали одеться. Младших детей повели спать, а мать с старшей дочерью спустились к гондоле.
Муж, проводивши их до гондолы, оставался на ступенях подъезда, пока лодка не отъехала на значительное расстояние от дворца.
— Что, кабинет совсем приготовлен для приезда гостей? — спросил синьор Соранцо, тот самый сенатор, который сопровождал дожа при выходе его к рыбакам.
— Точно так, синьор.
— Не забыл ли ты чего? Достаточно ли в нем света?
— Не беспокойтесь, синьор, все исполнено.
— Нас будет шесть человек, хватит ли всем кресел? Если кто придет, я сам выйду навстречу.
— Синьор, два кавалера в масках уже ждут вас.
Синьор Соранцо вздрогнул и снова посмотрел на часы; потом быстро пошел в отдаленную часть дворца и, отворив маленькую дверь, очутился перед ожидавшими.
— Виноват синьоры! — сказал хозяин дома. — Но эта обязанность для меня совершенно нова. Впредь постараюсь быть аккуратнее.
Двое ожидавших были гораздо старше хозяина дома; они вежливо выслушали извинение, и в продолжение нескольких минут разговор не выходил из пределов обычных условностей.
— Можем ли мы рассчитывать здесь на полную тайну нашего совещания? — спросил, наконец, один из незнакомцев.
— Безусловно. Сюда никто не входит без разрешения, кроме моей жены, но сейчас и ее нет дома: она поехала прокатиться по каналам.