– Ну, Вер, ты, прям, поэтесса. Писательница, мля, Агата Кристя! – закатила глаза Райка. – Ты, слышь, немедленно прекрати хандрить. Ветка она, понимаешь! Душу её, видите ли, подпалили! Тьфу! Большей глупости никогда не слыхала! Чего ты нюни распустила? Ну подумаешь, телеса её все увидели! Ну и что? Слава богу, тебе есть чем похвастаться. Были бы у других такие же ляжки да сиськи, они бы каждый день голяком по коридору бегали. А то, что ещё и мужик с тобой был, так этим вообще гордиться надо. Он же не забулдыга какой, а сам Владимир Кузьмич! Приличный человек, большой начальник! Да наших баб от зависти всех перекорёжило, вот они и обозвали тебя, чтоб не так обидно им было. Так что, коряга ты моя горелая, хватит ныть. Вылезай из своей норы, пойдём погуляем. Да Ритуську свою переодень. Нечего над ребёнком издеваться.
– Никуда я не пойду. Отстань. И что ты со мной возишься? Я же твой сарай сожгла. Неужели тебе не обидно?
– Если бы ты мне попалась вчера под горячую руку, честно скажу, я бы тебя придушила! Но сегодня я звонила Владимиру Кузьмичу, и он обещал мне сарай заново построить. Да не деревянный, а из кирпича! Прикинь! А ещё и свет, и отопление туда проведёт! Так что больше мы с тобой не будем там задницы зимой в темноте морозить. Представляешь?! Он строителей уже в понедельник пришлёт. Я же говорила, что он золото, а не мужик! Эх, а я тебе его уступила! Ты мне должна быть за это по гроб благодарна. А ты даже спасибо не сказала.
– Спасибо, – выдавила из себя Верка, хотя особой радости от общения с Владимиром Кузьмичом не испытывала.
– Кстати, чего я хотела тебе сказать-то, – хлопнула себя по ляжкам Райка, – ты Кузьмичу очень понравилась. Он сказал, что любит таких, как ты, – скромных молчаливых женщин. В общем, так: сарай он обещал за три дня отстроить. Так что в четверг вы с ним будете справлять там новоселье. Подумай, что ты туда из еды понесёшь.
– В сарай я больше не пойду, – отрезала Верка. – Хватит. И так опозорилась, до смерти не отмыться. Если он хочет быть со мной, что ж, я согласна. Но пусть тогда соберёт свои вещи и переезжает жить ко мне.
Райка чуть не упала со стула от смеха.
– Кузьмич… сюда… в барак? Ой, я не могу! Ну ты, ёкарный мамай, и сказанула! Да у него квартира метров семьдесят квадратных, если не больше! А ты хочешь, чтобы он в твою конуру перебрался?!
– Хорошо, тогда пусть он меня к себе в квартиру забирает, – спокойно ответила Вера.
– Ты чё, офигела? А куда он жену денет? – выпучила глаза Райка.
– Жену?!! У него есть жена?
– Ну да. А ты что, губу раскатала замуж за него выскочить? Закатай обратно. Да если бы он был холостой, я бы тебе его ни в жисть не отдала. Я бы сама его захомутала.
– Но зачем же он тогда в сарай ходит?!!
– А затем! Жена его вечно хворая, постоянно жалуется: то у неё, ёкарный мамай, живот болит, то сердце колет, то ей нельзя… А по-моему, она просто на голову больная. Её болезнь называется «идиотизмус обыкновениус». Да-да! Она обыкновенная идиотка. Отказывать такому мужику! Это ж надо быть полной дурой! Пока она кочевряжится, её муж на стороне с другими бабами тискается. Так она и вообще может без мужа остаться.
– Но так нельзя!
– И я говорю, что нельзя быть такой дурой.
– Да нет, я хочу сказать, что нельзя изменять. Это подло! Раз женился, значит, живи со своей женой, а по другим женщинам нечего шастать. И я не собираюсь в этом участвовать. Я не буду его любовницей. Это нехорошо.
Райка закатила глаза и шумно вздохнула.
– Ещё одна идиотка! Ей счастье само в руки плывёт, а она, ёкарный мамай, о морали думает! Да ты хоть понимаешь, дурочка, что за такого мужика надо цепляться руками, ногами да зубами. К нему надо присосаться как пиявка, чтобы другая, не дай бог, не оторвала! Он же в главке начальником работает! А это для тебя всё равно что пропуск в рай! Всё у тебя будет: и работа непыльная, и путёвки в санатории, и продуктовые наборы к празднику, и очередь на квартиру! Я, между прочим, сто двадцать третьей в очереди стою! Всё благодаря Кузьмичу. И работу он мне клёвую подобрал, и на юг в санаторий два раза ездила. Ну где ты ещё такое сокровище найдёшь?
– Что ж ты мне тогда это сокровище уступаешь?
– Ладно, скажу правду. Он сам попросил меня найти ему порядочную одинокую женщину. Он человек солидный, а я женщина известная в определённых кругах. До жены стали доходить о нас с ним слухи. Поэтому он хочет встречаться с женщиной, у которой хорошая репутация и у которой, кроме него, никого не будет. Поняла? А так бы я его тебе ни за что не отдала. Так что бери. Будешь, ёкарный мамай, всю жизнь меня благодарить!
– Нет, Рая, я так не могу. Грешно это! Нехорошо!
– О боже! Я её ещё, ёкарный мамай, и уговаривать должна! Да ты понимаешь, что это твой шанс вырваться из этого убожества? Это твой единственный шанс! Другого может и не быть! Ну как, согласна?
– Нет.
– Это твоё последнее слово? Может, ещё подумаешь?
– Я твёрдо решила. Ни с какой женщиной я своего мужчину делить не буду. Если у меня и будет когда-нибудь мужчина, то он будет только мой.
– Ну и дура! И будешь ты всю жизнь махать метлой на помойках да жить в этом сраном бараке. Ты ещё пожалеешь, что отказалась, да поздно будет!
Райка вскочила со стула и решительно вышла из комнаты, громко хлопнув дверью. А Верка с угрюмым лицом отвернулась к окну и ещё долго-долго смотрела, как яростный ветер гнёт и ломает берёзу, одиноко стоящую возле их барака…
Часть 2
Солнечный Зайчик
«Яблоко от яблони недалеко падает», – с презрением прошипела верблюжья колючка.
Глава 1
Лягушонок
Прошло четыре года. Верка сильно изменилась. Глядя на нее, трудно было узнать ту наивную, немного глупенькую, но добрую и очаровательную Верочку, какой она была несколько лет назад. Удары судьбы да постоянные пьянки сделали своё чёрное дело: лицо потеряло свежесть и привлекательность юности. Синие мешки под глазами, потухший хмурый взгляд, впалые бледные щёки, опущенные уголки губ и нездоровая одутловатость лица выдавали опустившуюся женщину. А обида на весь мир сделала её очень угрюмой и злой.
Будильник надрывался. Верка нехотя повернулась и, не раскрывая глаз, нашарила на тумбочке часы. Нажав кнопку, Верка тяжело вздохнула. Надо просыпаться. Как всегда, утром её мучила головная боль, тошнота. Любое движение причиняло страдание. О том, чтобы встать и пойти на работу, не могло быть и речи.
Верка трясущимися руками пошарила под кроватью, где она всегда оставляла недопитую бутылку. Судорожными глотками она отпила водку прямо из горлышка. После этого головная боль стала медленно уходить. Верка спустила ноги с кровати и села, опустив косматую голову.