Одетта почувствовала, как у нее от стыда жарко полыхнули щеки.
— И сколько же вы были вместе? — дрогнувшим голосом спросила она.
— Всего три месяца, — сказал он и одним глотком осушил свой стакан. — Теперь, если следовать вашей теории, мне остается одно: до скончания века себя жалеть. И в этом черпать силы для дальнейшего существования. Так, да?
Одетта, клацая зубами о край чашки и захлебываясь от рыданий, пыталась влить в себя холодную воду, чтобы немного успокоиться, что, надо сказать, получалось у нее не лучшим образом.
Она дала слабину, позволила себе раскиснуть, расплакаться и вот теперь никак не могла остановиться.
— Извините, — шептала она прерывающимся от рыданий голосом. — Я таких глупостей вам сейчас наговорила… Теперь вам только и остается, что думать обо мне, будто я самая последняя эгоистичная тварь.
Держа перед Одеттой чашку с водой, Джимми гладил женщину по волосам, но вид при этом имел такой, что, казалось, еще немного — и он сам зальется слезами или, чего доброго, хлопнется в обморок. Это свидетельствовало о том, что Джимми редко приходилось иметь дело с женскими истериками, а успокаивать истеричных женщин — и того реже.
Появился Феликс, мигом оценил обстановку и решил избавить брата от этого тяжкого бремени.
— Нужна твоя помощь, Джимми, — деловито сказал он. — Дети и кое-кто из взрослых затеяли игру в снежки. Между тем срочно требуется собрать всех в большом шатре, поскольку Ситтоны начнут сейчас зачитывать торжественную речь.
— Понял. — Джимми поднялся с места и, одарив Одетту странным взглядом, который было невозможно расшифровать, отправился следом за своим братом.
— А куда это ушел Джимми? — медовым голоском пропела Сьюки, предварительно обменявшись многозначительными взглядами с Джин Ситтон. — Мама говорит, что Саския нарочно попросила усадить его рядом с вами. На тот случай, если вы не заметили, скажу, что мужчин и женщин без пары на вечере не так уж много.
Одетта стиснула зубы. Она опять допустила промашку. А все ее гадкий рот. Стоит ей только его раскрыть и одарить собеседника своей доморощенной философией, как он из ее поклонника или хотя бы дружески настроенного к ней человека мигом превращается в ее ярого оппонента или даже врага. Это же надо было такое сморозить: представить свою глупейшую теорию про мертвого, но незабвенного возлюбленного на суд человека, потерявшего любимую девушку!
Когда начали произносить речи, Джимми в шатре все еще не было. Зато его место за столом занял пытавшийся уже строить Одетте куры валлиец по имени Гарт Дрейлон. Проходя мимо, он будто невзначай отогнул манжет рубашки — якобы для того, чтобы узнать время, а на самом деле — чтобы продемонстрировать ей свой золотой «Ролекс». Потом, наклонившись к ней и лаская взглядом треугольный вырез ее платья, он произнес:
— До чего же мне люб этот вид! Напоминает горы и долины моего родного края.
Речь Тони Ситтона относительно будущего счастья Саскии и Стэнли была произнесена без особого энтузиазма и, соответственно, ответного энтузиазма у собравшихся не вызвала.
— Этот тип такой жмот… Каждый пенни экономит, — сказал про Тони Гарт Дрейлон. — Знаешь, что он подарил молодым на свадьбу? Жалкий этюдишко Котмана — вот что.
Когда с места поднялся Стэн и начал рассказывать собравшимся, как сильно он любит свою Саскию, Гарт, не обращая на него никакого внимания, еще ближе подсел к Одетте и стал говорить ей на ухо весьма рискованные комплименты. Одетта же, будто и впрямь обратившись в Снежную королеву, сидела на месте словно вырезанная изо льда статуя, не шевеля даже бровью.
Уже в самом конце взял слово свидетель жениха Гилберт и долго и нудно зачитывал поздравления, которые пришли молодым. К тому времени длинный нос Гарта почти уже касался грудей Одетты, поэтому, когда Вирджиния Ситтон сказала: «А теперь прошу всех встать», — и гости разом поднялись с места, она своим бюстом едва не свернула ему нос на сторону.
Все это время Джимми Сильвиан, не видевший снега лет пятнадцать, играл с ребятней в снежки. Относительно Одетты Филдинг Джимми совершенно точно знал две вещи: во-первых, она была далеко не такая покладистая, как его покойная Флоренс, а во-вторых, у нее были все шансы угодить в ближайшее время в психушку. Особенно если принять к сведению все то, что говорил о ней Калум. Нельзя, конечно, сказать, что Джимми верил Калуму на все сто, но в данном случае признаки нервного расстройства у бедняжки были видны и неспециалисту. По мнению Джимми, у Одетты слишком часто менялось настроение — то она была наверху блаженства, то без всякой видимой причины погружалась в бездны отчаяния и начинала ненавидеть себя и окружающих.
Однако, будучи человеком наблюдательным и вдумчивым, Джимми знал, что подобные симптомы часто бывают не только спутниками нервной болезни, но еще и очень сильной влюбленности. Поэтому ларчик мог открываться просто: Одетта была без памяти влюблена, и в этом-то ее болезнь и заключалась. Оставалось только узнать, кого именно она одарила своим чувством. Джимми решил при случае непременно это выяснить.
Начались танцы, в которых Одетта приняла самое деятельное участие. Возможно, по той причине, что быстрые, слаженные движения помогали ей подавить истерику и избавиться, пусть и на время, от бесконечных, надоедливых слез. Она буквально разваливалась на части, и лишь четкий ритм, задаваемый ударными инструментами, позволял ей держаться и воспринимать себя как единое целое.
Однако все хорошее кончается, и ансамбль «Диско-Фриско» после быстрых ритмичных вещей заиграл тягучую медленную мелодию. После нескольких вступительных аккордов послышался записанный на фонограмму голос Пэтси Кляйн, выводивший слова популярного шлягера: «Я с ума схожу, когда думаю о тебе».
Услышав песню Пэтси Кляйн, Одетта поняла, что ее собственная песенка спета. Слезы снова хлынули у нее из глаз и текли, ни на мгновение не останавливаясь. Закрыв лицо руками, она устремилась к выходу — в спасительную прохладу парка. Встав у полога, она принялась с шумом втягивать в себя свежий холодный воздух. Неожиданно ей на плечо легла тяжелая мужская рука, и чей-то голос произнес несколько слов ей на ухо.
«Если это Гарт Дрейлон, — подумала она, — то я сейчас его ударю». В следующую минуту, правда, она осознала, что рядом с ней находится Джимми Сильвиан.
— Вы не слышите меня? — спросил он. — Я во второй раз предлагаю вам потанцевать. — С этими словами Джимми протянул ей руку.
— Но я… я же плачу, — хлюпая носом, пробормотала Одетта.
— Я вижу, — охотно согласился Джимми с этим вполне очевидным фактом. — Так что, если вы откажетесь танцевать со мной, я вам бумажного платка не дам. А в передвижных туалетах, насколько я знаю, запас туалетной бумаги уже закончился.