Читать интересную книгу Стужа - Рой Якобсен

Кнут священник некоторое время смотрел в пространство перед собой, не то новым своим взглядом, не то вспоминая загадочную пощечину, полученную от Геста. Потом ушел в себя, на лице проступило давнее страдальческое выражение, глаза сделались пустыми колодцами, губы задрожали, руки бестолково теребили одна другую.

— Ты все это время знал? — спросил он, пытаясь прикрыть ладонями срам.[78]

— Да, — ответил Гест.

— Ты губишь меня, сын мой, губишь… да, правда, это был я. Они угрожали мне. И не только этот ужасный Онунд. С ним пришли двое ярловых людей. А я был слаб. Можешь ли ты простить меня или убьешь?

— Зачем мне убивать тебя, коли я и Онунда не убил. Нет, ты будешь жить в Трандхейме, пока не умрет Гудлейв, да и после тоже. Но должен сказать, я рад услышать, что это был ты, а не Эйстейн, ведь иначе пришлось бы признать, что я ошибся в вас обоих. — Он вздохнул. — И еще один вопрос: можно ли мне взять Сероножку?

Священник озадаченно воззрился на него:

— Это всё?

— Да, всё. Я хочу знать, дашь ли ты мне лошадь или придется ее украсть.

— Дам, и с охотою.

Кнут встал, снова спокойный, хотел обнять Геста, но тот взглядом остановил клирика. Есть еще одна закавыка, сказал он, и, как ему кажется, тут клирику будет проще помочь ему советом. Он рассказал про Рунольва, который, по-видимому, сидит в хладирском застенке, ожидая казни, хотя он ни в чем не виноват, виноват Гест.

— Что мне делать?

Кнут задумался. Потом сказал:

— Ты должен немедля отправиться в Хладир и предать судьбу свою в руки ярла. Я поеду с тобой и буду просить, чтобы ярл сохранил тебе жизнь, он человек справедливый. И Гюда тоже будет просить за тебя.

— Она думает, меня зовут Хельги, — заметил Гест.

Священник опять вздрогнул.

— Да, — упавшим голосом произнес он. — И назвал тебя этим именем я сам. Но другого выбора у нас нет.

Он выпрямился, расправив плечи, словно переваривая свое решение, оделся, повесил на шею крест, поцеловал его и прочел короткую молитву.

Оба прошли в конюшню, оседлали лошадей, бродом пересекли реку и поскакали дальше, к Хладиру, в молчании, напряженном и мучительном молчании, в котором сквозило предвкушение всего того, что может стать пробным камнем для новой силы Кнута священника.

— Я знаю, о чем ты думаешь, — обронил Гест.

— Ты всегда это знаешь.

— Ты думаешь, зачем я просил Сероножку, если добровольно еду с тобой в Хладир?

Кнут покосился на него и сказал, что ему совершенно неинтересно строить домыслы по поводу загадок.

— Не-ет, ты думаешь об этом. Потому что не доверяешь мне.

— Может быть, — отозвался Кнут священник. — Легко предать такого, кто сам предатель. Вот о чем я думал. А ты за что-то мстишь. Теперь же у меня нет выбора.

— Да, выбора нет, — сказал Гест. — Но сейчас, когда это сказано, ты спокойнее, чем только что, когда был наедине со своими мыслями, верно?

— Пожалуй, — с удивлением проговорил Кнут. — Пожалуй. — Он замолчал, продолжая смотреть на Геста.

Оставив коней на попечение бездомных, они присоединились к толпе нищих, которые спозаранку собрались перед резиденцией ярла, дожидаясь, когда Эйрик ярл со слугами-свейнами, скальдами, челядью и разряженным двором отправится к дружине.

Кнут священник немедля заступил властителю дорогу, распростер руки, остановил всю процессию и, склонив голову набок, невнятно и торопливо пробормотал, что пришел сюда с одним человеком, которому необходимо поговорить с ярлом об узнике, коего считают убийцей Одда сына Равна.

В ярком свете Гест увидел, что лицо у Эйрика измятое, будто он не спал всю ночь, но не пировал, а сидел за вялой беседой о близкой катастрофе, поэтому соваться к нему с запутанными признаниями сейчас ох как не ко времени. Он дернул Кнута за рукав, попросил прощения за дерзкое их поведение, однако ж добился-таки своего: ярл его выслушал.

Но едва Гест закончил рассказ — упомянув и о поводе мести, об Ари, которого так несправедливо убили и который был ему как брат, — ярл лишь коротко взмахнул рукой, приказывая своим людям схватить его, и нетерпеливо пошел дальше, заспанная свита поплелась следом.

Кнут священник растерянно проводил взглядом Геста, которого повели прочь, к дому, крышей смыкающемуся с земляным валом. По запаху Гест тотчас смекнул, что Рунольв тоже здесь. Его потянули к бревенчатой стене, прижали к ней спиной, пока он не разглядел узкий лучик света, падавший внутрь сквозь щелку в кровле. Рунольв подставил свету свою потрепанную физиономию и укоризненно усмехнулся.

Гест резко высвободился и немедля напустился на него: как же вышло, что он не сумел целым-невредимым пробраться на север, ведь кто-кто, а он, Рунольв, умел сделаться невидимым когда угодно и где угодно, вдобавок у него вся зима была в запасе. Но великан пожал плечами, поднес два пальца одной руки к указательному пальцу другой, что означало «дом», и передернул плечами в знак того, что искал приюта по причине стужи, потом закрыл глаза и обхватил левой рукой запястье правой: мол, повязали его во сне.

— Ты всю зиму пробыл на Мере?

Рунольв оставил этот вопрос без ответа. Но совершенно рассвирепел, когда Гест рассказал, почему он очутился здесь. Великан гримасничал и оглушительно рычал, поди, аж в Свитьоде всех журавлей распугал.

Гест рассмеялся и сказал, что Рунольв хороший человек и когда-нибудь ему за это воздастся. Рунольв лишь отмахнулся, потом ногтем накорябал на освещенной балке двух человечков.

— Это мы? — спросил Гест.

Рунольв склонил голову набок, показывая, что один из человечков женщина, знаком изобразил узел, имея в виду брак, указал на Геста, затем покачал головой и с презрением отпихнул его от себя. Гест невольно опять засмеялся:

— Будь у тебя дочь, ты бы не отдал ее за меня, так как я слишком глуп, да?

Рунольв кивнул, провел пальцем по горлу, ткнул в грудь себя и Геста и обмяк: дескать, оба они умрут, и самое ужасное, что Гест умрет вместе с ним.

Гест объяснил, что после его признания ярл непременно отпустит Рунольва на волю и что он тоже постарается вымолить себе жизнь, глядишь, оба уцелеют.

На исходе дня за ними пришли стражники, заковали обоих в железа, поэтому идти в гору к большому дому было очень нелегко. Их вывели на задворки, а оттуда погнали вниз, на ровную лужайку, где вечернее солнце озаряло бесснежную проталину. Там вокруг двух длинных столов строем стояла вся дружина и на роскошном почетном сиденье восседал ярл. Из всех собравшихся сидел он один. Его супруга Гюда, и Кнут священник, и исландские и норвежские скальды — все стояли. Гест приметил среди собравшихся разряженного надменного юнца и решил, что это, наверно, и есть ярлов сын, молодой Хакон, тот стоял меж двух красных щитов обок Гюды, словно бы тулился к ней, и потому выглядел сущим ребенком, отчего отнюдь не выигрывал.

Воевода, Даг сын Вестейна, подошел к пленникам, приказал стать у столбов, врытых в землю. Каждого привязали. Даг воткнул у их ног по ветке орешника, выпрямился и взглянул на ярла, который чуть заметно кивнул. Настала тишина.

Столько народу — и тишина. Гесту она казалась огромной, как смерть, и когда двое мужчин с топорами направились к ним, он сообразил, что вот сейчас их казнят, причем быстро, чтобы поскорее начать празднество, и закричал:

— Нам не дадут слова?

— Чего? — переспросил Даг, не подавая виду, что узнал его.

Гест повторил. Даг немного подумал, повернулся к собравшимся и крикнул, что один из пленников хочет что-то сказать.

Ярл качнул головой.

Геста бросило в пот. От почетного сиденья его отделяло огромное расстояние, придется кричать во все горло, а тот, кто кричит, обречен смерти, но выбора нет, он пронзительным голосом потребовал позволения говорить, стараясь не замечать взглядов вооруженных топорами палачей, которые остановились возле них, в шлемах с забралом, глаза тонут во мраке.

Кнут священник, кусая губы, стоял подле Гюды. Заметно вздрогнул, покосился на госпожу, та кивнула, как бы ненароком. Гест снова закричал, на сей раз обращаясь к клирику. Кнут собрался с духом, наклонился и что-то шепнул ярлу на ухо. Даг сын Вестейна тоже что-то сказал ярлу, в другое ухо, следом в короткий разговор вмешался еще и третий. Ярл знаком велел всем отойти и крикнул через бесснежное пространство:

— Один говорит, надобно дать тебе слово. Другой же говорит, что, коли дать тебе слово, придется тебя помиловать, ибо язык у тебя бойкий да вкрадчивый. Но я все-таки рискну, коли ты угадаешь, кто что сказал.

Ярл произнес все это, слегка улыбаясь, среди собравшихся послышались негромкие смешки.

— Тут ничего сложного нет, — быстро откликнулся Гест. — Оба они сказали и то и другое, Кнут священник и Даг сын Вестейна.