Старший из командиров подводных лодок капитан первого ранга Воронин, сидевший во главе стола, сделал знак вестовому, и он тотчас вышел, плотно прикрыв за собой дверь.
- Садись. - Воронин указал Стрешневу на стул слева от себя.
Матвей сел, окинул взглядом застолье и заробел: все были торжественно-строги, смотрели на него как-то испытующе, пожалуй, даже требовательно, будто ожидали от него важного заявления. А он не знал, как ему себя вести, потому что впервые участвовал в такой церемонии. "Может, я должен что-то сказать? Но что?"
Вскоре он понял, что ему-то как раз и ничего не полагается говорить. И вообще пока здесь распоряжается только Воронин. Вот он потребовал:
- Лодку!
Ему подали на хрустальном подносе серебряный силуэтик подводной лодки. Прикрепив его к тужурке Стрешнева, Воронин сказал:
- Наше первое общее пожелание: чтобы твоя лодка всплывала столько же раз, сколько и погружалась. А теперь каждый из командиров выскажет тебе персональное напутствие.
Говорили коротко.
- Помни наказ адмирала Нахимова: "Матрос есть главный движитель корабля".
- Недопустимо, чтобы один человек тиранил весь коллектив. Но так же недопустимо, чтобы коллектив тиранил хотя бы одного человека. Особенно если от имени коллектива выступает тоже один человек, наделенный властью.
Среди серьезных напутствий были и шутливые.
- Главное - держи хвост морковкой.
- Не бойся плевать против ветра: брызги, которые попадут на тебя, все-таки свои собственные, а те, что достанутся другому, будут ему менее приятны.
Когда высказались все, Воронин спросил Стрешнева:
- Говорить будешь?
Матвей поднялся.
- Скажу тоже одну фразу. Я с благодарностью выслушал ваши наказы и постараюсь им следовать.
На этом торжественная часть закончилась. Воронин нажал на висевшую над столом грушу звонка и сказал тотчас возникшему в двери вестовому:
- Можно подавать горячее.
Двое вестовых принесли антрекоты, и все принялись за еду.
И как это часто случается, разговор был сначала общим, потом начал растекаться по разным руслам и темам. Впрочем, опять же по доброму флотскому обычаю, предписывающему избегать за столом разговоров о служебных делах, дабы никому не портить аппетита, и сейчас этой темы не касались. Воронин и Михайлов заспорили о том, какая порода собак лучше, каждый хвалил своего пса, хотя всем было известно, что и у того и у другого - откровенно беспородные дворняги. На другом конце стола говорили о том, что нынче мало стало романтиков, и кто-то начал читать подходящие к случаю стихи погибшего на подводной лодке поэта-моряка Алексея Лебедева:
Нам доли даются любые,
Но видишь сквозь серый туман
Дороги блестят голубые,
Которыми плыть в океан.
Ты видишь простор океанский,
Далекого солнца огонь,
К штурвалу тревоги и странствий
Твоя прикоснулась ладонь...
И только Гуреев, подсев к Матвею, озабочен:
- Трудно мне будет с новым старпомом, привык я к вам, Матвей Николаевич. Жаль отпускать вас, будь моя воля, не отпустил бы, хотя и понимаю, что вам пора, как говорится, выходить в автономное плавание...
- Я вам очень благодарен, Виктор Андреевич, за все. Я многому у вас научился.
- А, ерунда, - отмахнулся Гуреев. - Вы сами все постигали. Последний поход лишь подтвердил это. Признаться, я тогда здорово боялся за вас, особенно когда вы приняли решение обойти рубеж подо льдом. Все-таки это было рискованно.
- Иного выхода не было.
- Так-то оно так, а все-таки другой бы еще подумал, стоит ли так рисковать в мирное время. Впрочем, я бы и сам поступил так же. Знаете, я всегда в вас ценил именно самостоятельность, способность взять ответственность на себя. Хотя вы, наверное, и сами почувствовали, как иногда трудно бывает решать все самому, особенно в море, когда нет рядом с тобой начальника, который мог бы вовремя подсказать, помочь, принять эту ответственность или хотя бы часть ее на себя...
- Нет, вы послушайте, что говорит Гуреев! - вмешался в их разговор Михайлов. - Он, видите ли, скучает по начальству! А знаешь ли ты, Виктор Андреевич, кто самый счастливый человек на свете?
- Кто?
- Папа римский.
- Почему?
- Потому что ежедневно, приходя на работу, он видит своего начальника распятым.
- Слышал бы это наш Сливкин!
- Ну и что? Он не лишен чувства юмора.
Заговорили об адмирале Сливкине. Многие из присутствующих плавали с ним еще в те годы, когда Сливкин сам был командиром подводной лодки, знали его давно и отзывались о нем с неизменным уважением. Такое единодушие бывает редко, особенно по отношению к начальству, обязанному и взыскивать с подчиненных за те или иные упущения в службе. Кое-кому из сидящих за столом тоже попадало от адмирала Сливкина, но сейчас они вспоминали об этом весело.
- Однажды я прозевал поворотный буй, так он мне будильник купил, рассказывает Воронин, служивший на лодке у Сливкина штурманом. - До сих пор храню...
- Это что, мне он как-то неделю домашнего ареста отвалил. В первый же вечер зашел в каюту, спрашивает: "Скучаешь? Давай в шахматы сыграем". Так всю неделю в шахматы по вечерам и резались. До сих пор не знаю, пожалел ли он меня тогда, или приходил выяснить, что я за личность и с чем меня едят. Во всяком случае, за неделю я вывернулся перед ним наизнанку, незаметно, между делом, но вывернулся...
- А вот еще случай был...
Наверное, они сидели бы еще долго, но вот Воронин посмотрел на часы и сказал:
- Ого, уже одиннадцать! Моя благоверная наверняка уже отрепетировала все, что она скажет мне завтра утром.
Все знали, что жена у Воронина действительно ревнива, но расценили его замечание как приказ расходиться.
Воронин же и отвез Матвея домой, все на той же адмиральской машине. Вероятно, так предписывал ритуал.
Поднимаясь по лестнице, Матвей заглянул в почтовый ящик, нашел там письмо, но вскрывать не стал, хотя по почерку на конверте догадался, что письмо от Симы Курбатовой. Письмо адресовано Люсе, она, конечно, потом непременно даст почитать его и Матвею, но таково уж у них правило: письма сначала вскрывает и читает тот, кому они адресованы.
Люся, видимо, не ждала его, они спали с Иришкой на одной кровати. Как они утверждали, вдвоем им было не так страшно спать. Тем не менее спали они чутко, и как ни старался Матвей не шуметь, обе проснулись. Иришка сразу же занялась куклой, а Люся, накинув халатик, пошла в кухню и загремела там посудой.
- Если ты хочешь покормить меня, то я уже поужинал, - сказал Матвей, вешая тужурку на плечики. - Вот, можешь поздравить. - Он ткнул пальцем в силуэтик лодки.
Люся уже разбиралась в знаках отличия, сразу все поняла и встревоженно спросила:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});