Читать интересную книгу Избранное - Эдуард Асадов

Глава 10.

НЕГАДАННЫЙ ПРИЕЗД

1

С портфелем и тетрадками под мышкойГалина быстро шла по переулку.Она спешила: как-то там сынишка?Ходил ли с тётей Шурой на прогулку?

Надет ли шарф? Накормлен ли малыш?Вот так всегда: уходишь на работу,А в сердце бесконечная забота,И целый день торопишься, спешишь.

Но скоро, видно, кончится тревога.И мама рада, и Серёжка рад.Через неделю — первая дорога:Малыш пойдёт к ребятам в детский сад.

Пока же мать, по сторонам не глядя,Спешит, земли не чуя под собой.В руке — портфель, под мышкою — тетрадиИ детский синий шар над головой.

В прихожую вошла, заторопилась,Поспешно пробежала коридор,Но возле двери вдруг остановилась,Услышав непривычный разговор.

Мгновенно сердце сжалось и упало,Охвачено волненьем и тоской.Два голоса Галина услыхала,Два голоса: Сережкин и мужской.

Андрей пришёл? Ах, нет… Ошибка. Где там?Но чей же это голос? Чей же? Чей?И вдруг мгновенно нестерпимым светомПронзили душу тысячи лучей!

Рванула дверь, и вдруг ослабли ноги,Как будто кто-то налил в них свинец,И, тихо покачнувшись на пороге,Она чуть слышно крикнула: — Отец!

Все закружилось в странной карусели…Шагнуть хотела — не хватило сил.Померкло солнце… Окна почернели…И пол куда-то медленно поплыл…

Упал портфель, рассыпались тетради…Цветистый шар взлетел под потолок,И видел сын, как незнакомый дядяМать, подхватив, к груди своей привлёк.

2

Значит, жив он! Жив и снова дома!Это все действительность, не сон!Здесь вот, рядом… Настоящий он!Как же все до боли в нем знакомо!

Все такой же рослый и плечистый,Та ж привычка гладить жёсткий волос.Тот же взгляд, внимательный и быстрый,И все тот же басовитый голос.

Только стал сутулиться сильнее,И морщин прибавилось у рта.Стал весь как-то строже и белее,Молчаливей (новая черта).

— Говоришь, надеялись и ждали?Что ж, как видишь, буря улеглась.Вновь мы вместе. И долой печали!Жаль, вот только мать не дождалась…

Слышал… Знаю… Помолчи, не надо…Это после… Расскажи-ка вот,Что за внук здесь у меня растётИ дорос уж даже до детсада?

Он, брат, мне тут все порассказал,Дал понять, что он в душе пилот. —Николай Васильевич привсталИ легонько внука ткнул в живот.

Внук смущённо к матери прижалсяИ сказал: — А я и не боюсь.— Не боишься? Ну, коли не трус,Мы друзья. — И дед заулыбался.

От улыбки и весёлой фразы,Оттеснивших хмарь минувших дней,В комнате Галины как-то сразуИ уютней стало и теплей.

Льётся мягкий свет от абажура,Внук уснул, сказав: — Спокойной ночи! —На стене колышутся фигуры,Тихо чайник на столе бормочет…

Галю нынче просто не узнать:Щеки пышут, голос стал звенящим.Как ей много надо рассказатьО плохом и светлом, настоящем.

Было все: хорошая любовьИ обида, острая, как жало.Но хоть вся любовь и не пропала,Да былому не вернуться вновь.

Что ж, права пословица о том,Что друзей познаешь лишь в беде,И они находятся везде,Там, где мы их даже и не ждём.

У отца заворожённый взгляд:Как в кино, проходят перед нимПедагоги, шумный класс ребят,Тётя Шура, Варя и Максим.

— Знаешь, папа, в день, когда СерёжаДолжен появиться был на свет,У меня вдруг холодок по коже —Вдруг беда, а близких рядом нет?!

Вдруг беда… Но, честное же слово,Дня того мне в жизни не забыть.Нам с тобой Максима РыбаковаНужно, право, век благодарить.

Так и вышло: в трудную минутуНе случилось рядом никого,Только вдруг как ветром почему-тоЗанесло мне именно его.

Знаешь, как мы мчались на «Победе»?!В нитку — светофоров огоньки…Красный свет! А мы несёмся… Едем!В стекла — ветер… Позади — свистки…

По когда мы вышли из машины,Мне вдруг стало худо… Мир качался…А шофёр… — И тут, смеясь, ГалинаПоказала, как он растерялся.

— Знаешь, он большой такой, забавный,Топчется, а щеки побурели.«Можно мне, Галина Николавна,Вам помочь?.. Мы вот уже… У цели…»

Я шепчу: «Спасибо… Где же вам?..»Но уж он меня, как нянька, обнял,Мягко, будто пёрышко, приподнялИ понёс к распахнутым дверям.

А ведь у него, я говорила,Нет ноги. Ты умный, ну скажи:Разве тут физическая сила?Тут не то. Тут красота души.

И вот так всегда, я убедилась:В трудный час повсюду есть друзья.Впрочем, я совсем заговорилась,Только о себе все: я да я!

Главное — ты дома! Ты вернулся!И отныне вместе мы навек!.. —Николай Васильевич улыбнулся:— Верно, мой хороший человек!

Я же обещал вам, что приеду.Даже время указал: в обед. —Дочь вздохнула: — И пришёл к обедуС опозданьем на семнадцать лет…

Он собрал морщины возле глазИ сказал: — Мы шли к огромной цели,Но не все в дороге разглядели.Что ж, не раскисать же нам сейчас!

Что скрывать: куда как горько былоЗнать, что зря нагрянула беда…Только верь мне: ленинская силаНас не покидала никогда!

Завтра точно жди меня к обеду.Утром мне вручают партбилет.Что глядишь? Теперь-то уж приеду.Ни на миг не опоздаю. Нет!

Дел у нас теперь невпроворот.Даром, что ли, мы с тобой Ершовы?Завтра ж из райкома на завод.Отдыхать? Забудь ты это слово!

Кстати, вот что я хотел спросить:Ты теперь ведь не Ершова, знаю.Ну а он? Как он-то хочет жить?Ты прости, коль что не понимаю.

Про него ты только намекнула.Мой характер — все сносить молчком.Что ж, вы разошлись или подулоПросто в сердце зимним холодком?

Дочь качнула тихо головойИ оказала, отстранись от света:— Он для нас совсем теперь чужой.Был и нет… И кончено про это.

— Ну, а вдруг (ты потерпи немного),Вдруг потом развеется гроза? —И, как в детстве, ласково и строгоПосмотрел ей пристально в глаза.

— Жизнь сложна: порой одно лишь слово —И от всех барьеров только след…Вдруг, представь, увидитесь вы снова.Сердце дрогнет? Дрогнет или нет?

И отметил с гордостью невольнойВ синем взгляде лёгкий блеск свинца.Да, такая, пусть ей очень больно,Твёрдой быть сумеет до конца!

— Знаешь, папа, да, меня тревожитМысль о встрече где-нибудь в пути…Ну а сердце… Кто ж предвидеть может,Как оно начнёт себя вести?

Только нет, не жду я перемены.Наша встреча? Есть ли в ней нужда?Впрочем, он и сам-то в эти стеныНе придёт, пожалуй, никогда.

Глава 11.

ТРУДНЫЙ РАЗГОВОР

Но он пришёл. Негаданно, нежданно…Войдя, смутился, робко помолчал…Потом спросил Галину НиколавнуИ в дверь жены чуть слышно постучал.

Она сидела с кипою тетрадейПеред столом, не поднимая глаз.И шум услышав, молвила не глядя:— Вам перцу, тётя Шура? Я сейчас!

А возле шкафа над солдатским строемПыхтел малыш. Его малыш. Его!И так вдруг захотелось взять героя,Прижать к себе, и больше ничего…

Как все нелепо! Мирная картина —Жена и сын! И не его семья…И, вновь взглянув на тоненькую спину,Он тихо молвил: — Галя, это я…

Она не ожидала этой встречи.И точно от внезапного толчка,Он видел, как спина её и плечиВдруг, покачнувшись, дрогнули слегка.

И всё же, если честно говорить,Об этом часе думала Галина.Пусть с ней расстался. Но не может быть,Чтоб не пришёл он посмотреть на сына!

Ведь сколько раз бессонными ночамиОна решала, как себя держать,Во что одеться? Что ему сказать?И долго воспалёнными глазами

Смотрела в ночь, в заснеженную даль,Боря в душе обиду и печаль.На все: на труд и на улыбки дажеУ хрупкой у неё хватало сил.Все было ясно, как кивнёт, что скажет,Но время шло, а он не приходил.

А жизнь вокруг бурлила, клокотала,Серёжка рос весёлый, озорной,И боль её сдавалась, отступала,Сменяясь на спасительный покой.

И вот сегодня точно выстрел громаБылое вдруг плеснул через края —Раздался голос близкий и знакомый,Сказавший тихо: — Галя, это я…

Взглянув назад, Галина быстро встала.Пошла… Остановилась перед ним.И тут слова, что прежде подбирала,Вдруг разом улетучились как дым.

Решала встретить сухо, деловито.А с губ слова иные сорвались.И вместо: — Здравствуй, тронута визитом! —Она сказала: — Ну входи, садись…

Нет, он почти совсем не изменился,Вот разве только малость похудел.Немного подбородок заострился,Да волос чуть, пожалуй, поредел.

А так все тот же: статный, кареглазый,Все с тем же взлётом смоляных бровей,Все так же мягко произносит фразы,Да, перед нею он — её Андрей!

Её? Да нет же, не её, понятно!А всё-таки зачем же он пришёл?Ну, посмотреть на сына, вероятно,А сын за мамин спрятался подол.

И, распахнув глазёнки удивлённо,Из-под бровей насупленных глядит,Как незнакомец, словно бы смущённо,О чем-то тихо маме говорит.

— За то, что я… Ты извини, Галина…Впервые за такой солидный срокРешил вдруг навестить тебя и сына…Но ты поверь: иначе я не мог!

Прийти — ведь это значит объясняться,А что я мог сказать тебе тогда?Двоим, я знал, бессмысленно встречаться,Коль между ними выросла беда.

И я не мог… Ты понимаешь, Галя?Придя, услышать горький твой упрёк.И там, в тайге, и после, на вокзале,Я думал, собирался… И не мог…

Она молчала, у окошка стоя,Подставив щеки струям ветерка,И только пальцы быстрые пороюПо раме барабанили слегка.

Все тот же профиль, та же нежность кожиИ та же синь больших спокойных глаз.Знакомо все до мелочей, и всё жеВ ней было что-то новое сейчас.

Быть может, в том и пряталась причина,Что вместо пышных золотых волосВенок из двух тугих, тяжёлых косКольцом лежал на голове Галины.

От этого казалось, что онаЧуть выше стала ростом и моложе.Той и не той была теперь жена,То мягче вроде б, то как будто строже…

Одно мешало в этот час АндреюНазвать её красивой до конца —Шрам, что, полоской тонкою белея,Бежал под глазом поперёк лица.

Но при любви что значит эта малость?Любовь? А разве он её хотел?Ведь он же сам писал тогда про жалость…И гость, смутясь, неловко покраснел.

— Я часто думал про тебя, про сына…Чего искал я? И куда забрёл?Нашёл я привлекательность, Галина,А красоты душевной не нашёл.

Нет, ты не думай, я её не хаю,Какой мне смысл туманить ясный свет?Она, быть может, вовсе не плохая,Да вот тепла в ней подлинного нет.

Она красива, в этом нет секрета.Улыбка, голос, горделивый взгляд…А мне порою красота вся эта —Как будто в будни праздничный наряд.

И не глупа, и инженер хороший,А вот понять ни разу не могла,Что жизнь без дружбы, ласки и теплаСтановится нередко скучной ношей.

И сам не понимаю: в чем причина?Последний год все думаю, брожу…Все так нескладно… Но прости, Галина,Что я сейчас былое бережу…

— Нет, ничего… — Галина усмехнулась. —О том забудь. Раз хочешь, говори.Но грусть твоя не поздно ли проснулась?Ведь тут не год, а вроде б целых три…

И чуть в сердцах не обронила фразу:«Ты все о ней… О трудном, о своём…А вот не вспомнил, не спросил ни разу:А что же я? Как мы-то здесь живём?»

И, будто в мысли заглянув Галины,Понуря взгляд, Андрей проговорил:— Небось считаешь, что тебя и сынаЯ позабыл? А я не позабыл.

Я вижу вас. Но ты о том не знаешь.Ну хочешь, вот скажу тебе сейчас,Где ты с Серёжкой вечером гуляешь?В том сквере, где палатка «Хлебный квас».

Сказать по правде, мне ужасно стыдно,Таясь, вот так за вами наблюдать.Молчи. Я знаю, как тебе обидно,И знаю все, что можешь ты оказать!

Я много думал… Трудно нам, не спорю.И всё же я решил тебя спросить:Скажи, могла б ты, пересилив горе,Вдруг разом все мне тяжкое простить?

Нет, я совсем не тороплю решенья.Но помни: та не новая жена!Что было там? Ошибка… Увлеченье…— Предательство! — отрезала она.

Негромкий голос будто слит из стали.Андрей в глаза ей быстро посмотрел,А в них такие молнии сверкали,Что он, смутясь, на миг оторопел.

— Ты был на фронте, шёл сквозь пламя боя.Ответь же: кем считался там у васБоец, который, оробев душою,Мог бросить друга в самый трудный час?

А разве час мой легче был в ту пору?Недели две, как сняли бинт с лица,И… будем откровенны до конца…Мой «стан чудесный» превращался в гору…

С таким лицом куда мне было деться?Но верилось: он любит… Ничего!И чтоб в трюмо напрасно не смотреться,Я закрывала попросту его.

И дождалась… Но говорить про этоНет, право, ни желания, ни сил.Припомни сам то «радостное» лето!И вспомни только, как ты поступил…

Нет, я тебя, Андрей, не упрекаю.Зачем упрёк? Да в нем ли суть сейчас?!Ошибка? Я ошибки понимаю,Но тут все было хуже во сто раз!

Речь шла не просто про меня с тобоюИ не про то, кто жёстче, кто нежнейНас было трое, слышишь, Громов, трое!И третьему ты был всего нужней!

Не ты встречал тогда его с цветами,А Варя, друг… сердечная душа!Не ты сидел бессонными ночами,Склонившись над кроваткой малыша.

Порой хворал он… Тронешь ночью темя,Оно огонь… Губешки шепчут: «Пить!»А ты, быть может, с кем-то в это время…Да нет, чего уж… Хватит говорить!

И что за толк, что ты на нас пороюГлядишь, былое вспоминая вновь?Без громких фраз, пойми хоть раз душою,Ты сам все предал: сына и любовь!

Такому трудно отыскать забвенье,Вчера ли то случилось иль давно.Любовь хрупка. И после оскорбленья —Пусть и жива — не та уж все равно!

Тебе сегодня худо. Понимаю.Не потому ль ты и пришёл сюда?А если бы, скажи мне, та, другая,Была б добрей и лучше, что тогда?

Постой, не спорь! Резка я, может статься,Могу же я хоть раз такою быть!Ведь ты пришёл в нелёгком разобраться,Пришёл узнать, смогу ли я простить?!

У женщин не всегда хватает силыБыть твёрдыми. Поверь мне, я не лгу.Что ж, за себя б я, может, и простила,Но за него не в силах, не могу!

К чему смягчать? Не хмурься и послушай.Пойми хотя бы сердцем наконец:Предатель-муж почти не муж, Андрюша!Отец-предатель вовсе не отец!

Глава 12.