class="p1">— Наверное, не полагается спрашивать вас, есть ли у вас какие-то мысли насчет убийцы?
— Не полагается. На этом этапе, — сказал Аллейн. — Мы должны дождаться полицию.
— Да? Что ж, остается надеяться, что они знают свое дело. — Он вернулся к элегическому настроению. — Белла! — воскликнул он. — После стольких лет! Бывали и шипы, и розы, если понимаете, о чем я. Черт, это так больно!
— Как долго вы были с ней связаны?
— Горе не измеряют годами и месяцами, — с упреком ответил мистер Руби. — Как долго? Дайте-ка подумать. Это было во время ее первого турне в Австралии. Значит, 1972 год. Под управлением компании «Бельканто» в сотрудничестве с моей фирмой — «Бен Руби и компаньоны». С «Бельканто» вышел спор, и мы взяли руководство на себя.
Тут мистер Руби пустился в длинное отступление, объясняя, что он самостоятельно выбился в люди, что он — сиднеец, который сам себя вытащил из низов и гордится этим, и что Соммита всегда понимала его, потому что сама вышла из крестьянской среды.
Раз уж представилась такая возможность, Аллейн спросил:
— И ваши деловые отношения сопровождались близкой личной дружбой?
— Так и есть, старина. Думаю, я понимал ее, как никто другой. У нее, конечно, был ее знаменитый темперамент, и это было нечто сногсшибательное, но это никогда не продолжалось долго. Она всегда посылает… посылала… за Марией, чтобы та помассировала ей плечи, и это срабатывало. Она снова становилась доброй и сладкой как мед, и воцарялась всеобщая любовь.
— Мистер Руби, у вас есть что рассказать мне? Что-то, что хоть в малейшей степени могло бы пролить свет на эту трагедию?
Мистер Руби широко развел руки и уронил их классическим жестом, означающим поражение.
— Ничего? — спросил Аллейн.
— Именно этот вопрос я задаю себе с самого пробуждения. То есть с того момента, когда я перестал спрашивать себя о том, зачем я выпил столько коньяка.
— И как вы себе ответили на этот вопрос?
Снова тот же жест.
— Никак, — признался мистер Руби. — Я не могу на него ответить. Кроме… — он сделал раздражающую паузу и пристально посмотрел на синьора Латтьенцо, который дошел до берега озера и смотрел на воду; его тирольский наряд делал его похожим на поэта эпохи постромантизма.
— Кроме? — повторил за ним Аллейн.
— Посмотрите! — предложил ему мистер Руби. — Посмотрите на то, что произошло и на то, как это было сделано. Посмотрите на это. Если бы вы, с вашим опытом, сказали, что вам это напоминает, то что бы это было? Ну, давайте.
— Гранд-оперу, — быстро ответил Аллейн.
Мистер Руби испустил сдавленный вопль и крепко хлопнул его по спине.
— Молодчина! — воскликнул он. — Угадали! Молодец, дружище. И более того, это итальянская гранд-опера. Все это сумасбродство с кинжалом и фотографией! Верди бы понравилось. Особенно фотография. Вы можете представить, как кто-то из нас, если предположить, что он убийца, делает это вот так? Этот бедный ребенок — Руперт? Нед Хэнли, пусть он даже из этих? Монти? Я? Вы? Даже если провести границу между the props and the business. Нет. Вы сказали бы «нет». Не таким образом. Это не характерно, это невозможно, это не… это не… — казалось, мистер Руби взволнованно ищет mot juste[60] для своего аргумента. — Это не по-британски, — произнес он наконец и добавил, — если использовать это слово в самом широком смысле. Я сам — человек, родившийся в Содружестве.
Аллейн был вынужден подождать немного, прежде чем смог ответить на это заявление.
— То есть вы, по сути, хотите сказать, — рискнул предположить он, — что убийцей должен быть кто-то из находящихся в доме итальянцев. Правильно?
— Да, — сказал мистер Руби, — абсолютно верно.
— Это сужает круг подозреваемых, — сухо сказал Аллейн.
— Разумеется, — напыщенно согласился мистер Руби.
— Марко и Мария?
— Верно.
Последовала тревожная пауза, во время которой сильно затуманенный взор мистера Руби остановился на синьоре Латтьенцо, который стоял в раздуваемой ветром накидке на берегу.
— И синьор Латтьенцо, я полагаю? — спросил Аллейн.
Ответа не последовало.
— Есть ли у вас какие-то причины, — спросил Аллейн, — помимо теории о гранд-опере, подозревать одного из этих трех человек?
Казалось, этот вопрос очень обеспокоил мистера Руби. Он поддел носком ботинка кусок дерна. Он откашлялся и принял оскорбленный вид.
— Так и знал, что вы это спросите, — обиженно сказал он.
— Но это ведь естественно, вам не кажется?
— Наверное, да. Да. Это в самом деле естественно. Но послушайте. Это ужасное обвинение. Я это знаю. Я не хотел бы говорить ничего такого, что неправильно повлияет на вас. Ну вы знаете. Заставит вас… сделать поспешные выводы или произведет на вас неверное впечатление. Я бы не хотел этого делать.
— Не думаю, что это очень вероятно.
— Нет? Ну, это вы так говорите. Но я думаю, что вы это уже сделали. Думаю, вы, как и все остальные, приняли за правду эту чушь про преданную служанку.
— Вы о Марии?
— Да, черт подери, о ней, дружище.
— Ну давайте, — сказал Аллейн. — Облегчите душу. Я не буду придавать этому большого значения. Разве Мария не была такой преданной, какой все ее считали?
— Черта с два! Нет, сказать так тоже было бы неправильно. Она была преданной, но это была пламенная и неудобная преданность. Как собака на сене. Иногда, когда они в чем-то не соглашались, можно было бы сказать, что это больше похоже на ненависть. Ревность! Она ее грызла. И когда Белла увлекалась какой-нибудь новой «дружбой» — понимаете, о чем я? — Мария чаще всего превращалась в бандитку. Она странным образом ревновала ее даже к артистическим успехам. Ну или по крайней мере так это выглядело в моих глазах.
— А как она восприняла дружбу с мистером Реесом?
— С Монти?
В мистере Руби произошла заметная перемена. Он бросил на Аллейна быстрый взгляд, словно удивлялся тому, что тот оказался в чем-то неосведомленным. Он поколебался и затем тихо сказал:
— Но это ведь другое дело, верно?
— В самом деле? И в чем же оно «другое»?
— Ну… вы же знаете.
— Нет, не знаю.
— Это платоническое. Другого и быть не могло.
— Понятно.
— Бедный старина Монти. Это результат болезни. Очень тяжелой, по правде говоря.
— В самом деле? Значит, у Марии не было причин ревновать к нему.
— Так и есть. Она им восхищается. Они все такие, знаете ли. Итальянцы. Особенно этот класс. Они больше всего восхищаются успехом и престижем. Совсем другое дело было, когда появился молодой Руперт. Мария без особых церемоний всем давала понять, что она думает о таких людях. Я бы с уверенностью поставил на то, что она будет рассказывать вам,