там, — сказал Рамачни. — Когда я покажу его вам утром, вы, возможно, удивитесь, что мы не умоляли вас его сохранить.
— Я уже начинаю этому удивляться, — сказал Таулинин. — Любая помощь, которую я смогу предложить, будет вашей. Если вы захотите возобновить свое путешествие завтра, я отправлю с вами проводников, чтобы вы могли найти самые безопасные тропы. Но я предупреждаю вас, что путь предстоит долгий. Селки быстро бегут по полям, болотам и горам, но даже для нас до моря двадцать дней пути.
— Двадцать! — воскликнул капрал Мандрик. — С вашего позволения, мистер Рамачни, мы не в форме для форсированного марша. — Он указал на Лунджу. — Выдра сбросила свои сапоги в Лесу; ее прелестные перепончатые ноги оцарапаны шипами. Как и у брата Болуту. Что касается Паткендла, он упадет прежде, чем вы успеете сказать ампутация в полевых условиях. Этот мерзкий тролль чуть не сжевал его, как куриную косточку.
— Другого пути нет, — сказал Таулинин. — Я уже говорил вам, что хратмоги удерживают реку. В прежние времена я, возможно, и поторговался бы с ними, чтобы они вас пропустили, но не сегодня. Они поняли ценность передачи Воронам товаров или пленников, и Макадра особенно хорошо платит за любые диковинки, выловленные из Реки Теней.
И даже пешком этот путь опасен. Все порты и прибрежные поселки от Масалыма до Орбилеска находятся под строгим контролем Бали Адро. Кое-где бушуют междоусобицы, поскольку безумие Плаз-оружия натравливает генерала на генерала, принца на принца.
— Но не здесь, внутри континента? — спросила Энсил.
— Пока не здесь, — подтвердил селк. — Эти дикие земли все еще считаются слишком трудными для завоевания, но это не значит, что они безопасны. Отнюдь! Макадра очень могущественна, но, чтобы вызвать маукслара, она должна была отдать кровь из своих иссохших вен. Если она так сильно жаждет вашего смерть-пакета, она на этом не остановится. Ее агенты будут пробираться вглубь страны с побережья, и они могут быть самыми разными. Плаз-эскадроны, наемники, сообщники хратмогов, мурты: все это она использовала в прошлом. Селки искусны в том, чтобы ускользать от таких щупалец — и даже отрубать их, когда они забираются слишком далеко. Но море принадлежит Бали Адро. Но, допустим, с большой осторожностью и удачей вы доберетесь до побережья. Что потом?
— У нас есть собственный корабль, — сказал Нипс.
— Был, ты имеешь в виду, — сказал Дасту. — Они бросили нас. Герцил доказал это своим меч-трюком, помнишь?
— Я доказал только то, что в настоящее время они направляются в Дикий Архипелаг, — сказал Герцил. — Но пойдемте, сегодняшний вечер окончен. Давайте больше не будем искать ответы. При дневном свете наш путь может оказаться более ясным, чем мы думаем.
Никакие слова не могли бы быть более желанными. И все же Пазел чувствовал, что Герцил просто изо всех сил старается скрыть их ужасное положение. Селки были добры, предлагая помощь, но, несмотря на весь свой возраст и мудрость, это были всего лишь двадцать номадов, живущих тем, что несли на своих спинах. А как насчет Нипса? Если окажется, что селки ничего не могут для него сделать, Пазел будет умолять Рамачни попробовать более глубокую магию. Он не мог просто наблюдать и ждать.
Селки повели их в древнюю крепость. Тусклый свет лампы мерцал на бледных мраморных колоннах, нишах и дверных проемах, украшенных замысловатой резьбой в виде фигур людей и зверей. Комнат было много, в основном темных, и Пазелу показалось, что в них витает атмосфера печали. Но глаза селков блестели в свете лампы, а их голоса были яркими и ясными.
Руины явно служили промежуточной остановкой, а не постоянным домом. Тем не менее здесь было чисто и уютно; в комнате, где должна была спать группа, даже расстелили оленьи шкуры на подстилках из сосновых иголок.
— Отдыхайте хорошенько и ничего не бойтесь, — сказал Таулинин. — По крайней мере, сегодня ночью вы будете в такой же безопасности, как и на борту своего корабля.
— Это менее утешительно, чем вы предполагаете, — с улыбкой сказал Герцил, — но мы все равно благодарим вас.
— Я хотел бы поговорить с тобой еще немного, Таулинин, — сказал Рамачни.
— Тогда идите в другое место, ради любви Рина, — взмолился Большой Скип. — Маги и селки, может быть, и способны обходиться без сна, но я пробит насквозь, и мой трюм быстро наполняется.
Предводитель селков рассмеялся:
— Пойдем, волшебник. Тебе предстоит рассказать о многих годах.
Он взял лампу у одного из своих товарищей и вывел Рамачни из комнаты. Другие селки ушли, и путешественники расположились на оленьих шкурах. Большинство спало как убитое, но Пазел ворочался с боку на бок, не способный уснуть. Подобные диким котам, мрачные перспективы того, что ждало его впереди, рыскали в сознании, царапаясь, плюясь, отрывая его все дальше от сна.
Все побережье в руках Воронов. Выхода нет, щупальца приближаются. И Рой Ночи становится все больше, как опухоль, как саван. Лучше бы я остался на «Чатранде». Лучше бы я получил копье хратмога в живот.
Кто-то в комнате шептал, молясь; или ему это приснилось всего несколько мгновений назад?
Арунис вернулся в этот мир, чтобы напугать нас, попытаться сломить нашу волю: Ты убила меня, но не убила; Таша отрубила мне голову, но у нее ничего не вышло. Эритусма умирает, умирает внутри себя. А без Эритусмы у вас нет надежды.
Ложь, ненависть. Яд, извергаемый из уст мертвеца.
Тогда попробуй вот что: Арунис погиб бы несколько недель назад на «Чатранде», если бы ты не вмешался. Это все твоя вина: его побег, это изгнание, смерти в Лесу, появившийся Рой.
Вот каково это — сойти с ума, быть доведенным до безумия своей виной.
Пазел попытался направить свои мысли в более светлое русло. Таша. Он все еще чувствовал ее прикосновение. Однако мысль о ней недолго радовала его. Она хотела, чтобы он пообещал держаться на расстоянии. Поймет ли она когда-нибудь, что он отказался из-за страха за нее? Он обнаружил, что именно их занятия любовью — больше чем что-либо другое — изгоняли затравленный взгляд из ее глаз.
Пазел потер лицо в темноте. Его тоже преследовали, но совершенно по-другому. Когда Таша целовала его, раздевала, ничто другое не имело значения под Небесным Древом. Но потом... потом он подумал о Клист, мурт-девушке. Что было в высшей степени странно.
Мурты были чем-то