Бориса и Глеба, а сам град именовать Борисоглебовом, – пояснил Извекову дьяк.
– Солдат из шведов мочно в работу взять, – поглядывая по сторонам в поисках пленных предложил сотник.
– Почти всех ворогов перебили при натиске, – ответил провожатый. – Да и возводить храм Божий пристойней православным!
Фома спорить не стал: в ночном бою и впрямь не до пленных. В темноте главно дело врага срубить, а самому живота не лишиться!
Вскоре новоиспечённый дворянин Извеков на подаренной Ордин-Нащокиным хорошей лошади и держа пожалованную Голицыным за повод, скакал в направлении Новгорода.
Хитрость против мужества
Под Орешком Извеков воеводу не застал. А в его избушке расположился со всеми удобствами молодой родич Сила Потёмкин, приказав выстелить пол мягкими еловым ветвями вместо ковров и водрузить на стол два трофейных шведских подсвечника, благо запас толстых свеч также достался в награду родичу стольника в шведском обозе в Рауту.
– Дозволь, стольник и воевода! – переступил порог гонец.
– А я не стольник и не воевода. Пётр Иваныч взял струги с казаками, на два изрядных струга сотню стрельцов погрузил и надысь ушёл к Канцам. Ляксандр вернулся с Ижорской земли, острожек поставив, да со своими робятами в поиск подался. Да ты сядь, сотник. Ты ж таперича начальный человек, не урядник! – усмехнулся Сила. – Привыкай! Государь пожаловал?
– Перед всеми воеводами. И шляхетством.
– Ну и служи! – наставительным тоном произнёс Сила. – Я, вона, тож служу нашему всемилостивейшему государю. Будет его воля – в стольники пожалует. Это ноне тебе трудно среди других начальных людей. Породой не вышел, мыслят. А ты молчи, знай терпи. Ради деток. Их уж мене шпынять станут. А уже внуки-правнуки гордиться именем своим будут и сами пред другими учнут нос драть! Так жисть устроена!
– Мне б спешно письма воеводе передать, – вернул разговор в день сегодняшний Фома. – А главно – слова государевы!
– Раз так – к столу не зову! Бери любу лодку – рыбаки нам верные помощники. Поставят парус – и ты уж у воеводского струга, – предложил молодой Потёмкин.
Рыбацкая лодка неслась быстрой рыбонькой по Неве, подгоняемая попутным ветром. Как считать водный путь, сотник не знал, но, прикидывая по берегу, то круто нависающему соснами над рекой, то отбегающему золотым песком к далёкой лесной опушке, Фома насчитал вёрст с двадцать, прежде чем он нагнал струги.
Извекову бросили верёвку с воеводского судна, увидев, что он накрепко намотал её конец вкруг пояса, втащили на палубу.
– Быстро ты обернулся! – внимательно оглядел его Потёмкин. – И, судя по виду, уж сотник!
– И шляхтич волею нашего всемилостивейшего государя, перекрестившись, поклонился воеводе Фома.
Не теряя времени, он расстегнул кафтан, вытащил из-под рубахи футляр с письмами, отвязал переброшенный через шею ремешок.
– Государь, царь и великий князь Всеа Великия и Малыя и Белыя Росии велел передать тебе ласковое слово, а Афанасий Лаврентьич Ордин-Нащокин шлёт грамоты! – торжественно-громко возвестил Извеков.
– Благодарю нашего всемилостивейшего государя, – широко перекрестился Потёмкин, – сегодня же, недостойный, вознесу Господу молитву о его здравии! Васка! Аким! Накормить сотника!
Стольник удалился в чердак читать письма, а Фому окружили казаки и стрельцы с расспросами о царском лагере и персоне великого государя.
Фома расписывал в красках что видел и чего не видел, нещадно врал о приступе Динабурга, который на самом деле проспал. Он отчаянно жестикулировал, показывал, как царь, восседая на белом коне, отправлял стрельцов на штурм, как казаки и солдаты лезли на стены и рубили на них шведов. Он остался бы голодным, но стоявший рядом ключник Аким поочередно протягивал рассказчику то кружку с вином, то миску с кашей, в которой торчала большая деревянная ложка. Поэтому повествование сопровождалось громким чавканьем, но этого не замечали. Кроме воеводы и сотника из всех присутствующих никто ж царя и в глаза не видел!
Не был замечен даже здоровяк Семён, подплывший, как и сотник, на малой лодчонке и легко перебравшийся через борт струга. Пробившись сквозь толпу, он нырнул в носовой чердак и, скинув шапку, бухнулся на пол рядом с воеводой:
– Шведы. Подзор весть прислал.
– Как таки шведы? Сказывай!
Семён подробно рассказал, что к Канцам направился шведский отряд со стороны Выборга – примерно полторы сотни мушкетёров, пикинёров и драгун. Невские стражники дали знать Александру Потёмкину, и он вышел из-под Орешка с двумя сотнями солдат и стрельцов, двинулся на врагов.
– Вот и покажет им Ляксандр! – воскликнул Пётр Иванович. – След было мне весть сласть! Чо сам-то сюда?
– Свеи боя не приняли, спешно пошли к Выборгу, – продолжал казак.
– А Ляксандр?
– Двинул отряд за ними!
– Догонит – побьёт! – спокойно заключил Потёмкин.
– Этих – да. Но ишо други шведы на острожек Полтева идут! С Горном енералом!
– Не с того начал, Сёмка! – стольник выскочил из чердака:
– Назар! Лука! Сотники! Оба! Емельян! – все названные спустя несколько мгновений окружили воеводу.
– Горн идёт к острожку, тама у Полтева мало людей! Спехом все – к Ижорскому погосту. Только бы поспеть! Горн, поди, уж атакует!
Было решено, что струги доставят отряд как можно ближе к острожку, а дале Хлопов брался провести стрельцов с казаками короткими лесными тропами. На судах Потёмкин велел остаться Луке и Емельяну с малым числом гребцов и сторожить реку и берега.
Отпустив начальных людей, Пётр Иванович пошёл к своему чердаку, как вдруг, обежав воеводу, путь заслонил Аким.
– Вота, скоро ж бой, – протянул он обеими руками хозяину блестящую каску, инскрустированную золотом и серебром, с пышными перьями. – Знатна каска! Начистил до блеска!
– Енто ж твой трофей! – захохотал Потёмкин, признав убор, совсем недавно защищавший голову капитана Далсфира.
– Для тебя старался, батюшка, – настойчиво тыкал каской в воеводу молочный брат. – Шелом не носишь! Неровён час…
– Не каркай! – стольник взял в руки каску, погладил странные перья. – Эх, православному басурманску шапку даёшь!
– А ерихонка царёва, коя то ля с турцкаво, то ль с мунгальскаво шелома переделана? – завыл Аким, чувствуя, что хозяин норовит отказаться от каски. – Великий государь, мыслю, в ней Ригу воевать ушёл. Бона и Фома его лицезрел в ей, поди! Ты шведа вспомни в Канцах!
– Тьфу ты, поганый язык! Нехристей к всемилостивейшему государю приплёл! – разозлился Потёмкин. – Что швед?
– Помнишь, ему в голову пальнули? Так его железный шлем спас. И я шведа Ирека обухом кады приложил – он жив остался! Возьми, батюшка!
– Лады, – помягчел Потёмкин. Он вспомнил, что именно Акиму обязан жизнью, да и вправду лёгкая надёжная каска будет кстати в грядущем бою.
– Вот и ладно, вот и ладно, – затараторил Аким.
– Токмо перья выдери. А не то я