Читать интересную книгу Судьбы и сердца - Эдуард Асадов

Глава IV

ПРАЗДНИЧНЫЙ ВЕЧЕР В МОСКВЕ

В ледяную топая броню,Пляшет вьюга над Москвой-рекою,Заметая белою крупоюГолубую тонкую лыжню.

Нынче день капризен, как судьба:Утром солнце звякало капелью,А затем прихлынула с метельюБелая сплошная ворожба.

Я сижу, не зажигая света,И включать приемник не хочу.Нынче время, памятью согрето,Шлет сигнал из дальнего рассветаКодом по сердечному ключу.

Тот рассвет у неба в изголовьеБыл крутым от просоленных слов,Красно-белым от бинтов и крови,Черным от воронок и дымов.

Тяжкий грохот, прокатясь по крышам,Прогремел за праздничным окном.Только сердце почему-то слышитТот, другой артиллерийский гром!

Тот, другой, что, силы не жалея,Был тараном схваток боевых.Помнишь, Шурка, наши батареи?Помнишь хлопцев, павших и живых?!

Помнишь жмыхи, что порою лопали?Помнишь шутки, раны, ордена?Помнишь, как катилась к СевастополюФронтовая грозная весна!

ИШУНЬСКИЕ ПОЗИЦИИ

1

В линзах солнце дымное дробится,Степь — как скатерть с блюдцами озер.Мы берем Ишуньские позиции.Впереди, как в сводке говорится,«Полный стратегический простор».

Ни куста, ни крыши, ни забора,Широта, простор и благодать.Только лупят из того «простора»Так, что от свинцового напораГоловы порою не поднять.

Ну а мы, однако, поднимали.Как смогли? У господа спроси!Но таким огнем прогромыхали,Что земля качнулась на оси!

Их окопы, танки, минометы,Разом — огнедышащий погост.И рванулась матушка-пехота,И пошла, как говорится, в рост!

Хорошо ли обогрелись, фрицы?Жарьтесь, за огнем не постоим!Мы берем Ишуньские позиции,Мы идем, освобождая Крым!

2

В полдень зуммер, топкий, как заноза:— Вал пехоты выдохся, ослаб.Враг застрял в траншеях, у совхоза,Через час, не позже, новый залп!

Турченко не любит разговоров.Развернул планшетку:— Вот смотри:Здесь совхоз, А там, у косогора,Мы им зад прихлопнем ровно в три!

Вдруг застыв, прислушался всей кожейИ в окоп. — А ну, давай сюда! —Я снарядный вой услышал тоже,Но решил: минует, ерунда!

Взрыв раздался рядом, за спиной,Вскинув кверху ящики и глину!Оглушил, ударил, опрокинул,Резкий и грохочуще-тугой!

Как в живых случилось мне остаться,И теперь не ведаю о том.Пролетев, как щепка, кувырком,Чуть успел за бруствер задержатьсяИ, нарушив все субординации,Придавил начальство животом!

Турченко неторопливо сел,Осмотрел меня тревожным взглядомИ, довольный, крякнул: — Уцелел!Повезло, брат, лучше и не надо!

Подал флягу. — На-ка, укрепись.Все равно паружу не соваться.Вон как начал минами плеваться.Ничего. Потом не прогневись!

Взрывы, гарь… И вдруг песок на шею,Сумка вниз из дымной темноты,Кто-то следом прыгает в траншею.— Покажите, что с ним?!— Шура, ты?

— Жив! А я… А мне-то показалось…Вижу вдруг — разрыв, и ты пропал…Господи, ну как же напугал! —И к плечу беспомощно прижалась.

Турченко ей сунул было флягу.Отстранила: — Не люблю. Учти. —А сама как белая бумага,Как металл медали «За отвагу»,Что сияла на ее груди.

Закурила, шапку подняла.— Ну, пойду я… Хватит прохлаждаться! —Улыбнулась: — У меня дела.Ну а вам счастливо оставаться.

Ладно, знаю: смелые солдаты.Кстати, и стрельбы почти уж нет.Помогите выбраться, ребята! —И за нами зашагала вслед.

Ласково похлопав по спине,Турченко шепнул мне, улыбаясь!— Если я хоть в чем-то разбираюсь,Ты везуч, по-моему, вдвойне!

3

Ax, как нас встречали, как встречалиГорем опаленные сердца!Женщины навстречу выбегали,Плакали, смеялись, обнималиИ кричали что-то без конца.

Руки загорелые раскинув,Встав толпою посреди пути,Так, что ни проехать, ни пройти,Окружали каждую машину.

Возле хаток расстилали скатертиС молоком и горками едыРусские, украинские матери,Всем нам, всем нам дорогие матери,Вдовы и столетние деды.

И, в толпе разноголосой стоя,Хлопцы, улыбаясь широко,Часто не остывшие от боя,С уваженьем пили молоко.

С уваженьем? Нет, с благоговеньем!Ибо каждый точно понималВсе их муки, беды, униженья,И ржаное, темное печеньеБыло повесомей, чем металл.

И везде о самых долгожданныхВопрошали мать или сестра:— Вы не знали Мухина Ивана?Или, может, бачили случайноПехотинца Марченко Петра?

Только где он, Мухин этот самый,Как его отыщешь на войне?Может, бьется за рекою Ламой,Может, сгинул в Западной Двине?

Тот, кто любит, неотступно ждет.У любви терпение найдется.— Не волнуйтесь, мама, он вернется,Вот побьет фашистов и придет!

Если ж не пришел, простите, милые,Светлые пророчества бойцов,Что дрались с любой бедой постылою,С черной злобой пулеметнорылою,Только вот не обладали силоюВоскрешать ни братьев, ни отцов.

Да и нас отнюдь не воскрешали.Скажем без бодряческих речей,Что не все мы снова увидалиТе края, где верно ожидалиНас глаза сестер и матерей.

Глава V

В СОВХОЗЕ

Фронтовая крымская весна,Гарью припорошенные розы(Хоть не время, все-таки война)Пряно пахнут в садиках совхоза.

О, как дорог незнакомый дом,Где ты мог с удобствами побриться,Не спеша до пояса умытьсяИ поесть ватрушек с творогом,

Где хозяек щедрые сердцаТак приветить воина стараются,Что тот дом и люди вспоминаютсяИногда до самого конца!

Над совхозом полная луна,Как медаль на гимнастерке неба.Пахнет свежевыпеченным хлебом,И плывет в проулки тишина…

И в дому, и на крылечке хаты,Ощутив тот истинный уют,Разомлев, усталые солдатыПишут письма, чистят автоматыИ порой вполголоса поют.

Постучалась, отворила дверьИ сказала строго и печально:— Я не лгу ведь никогда, поверь,Не скажу лукаво и теперь,Что зашла как будто бы случайно.

Ничего, не думай, не стряслось.Просто я сегодня размышляюИ хочу задать тебе вопрос,Только дай сперва мне чашку чаю.

— Но ведь ваш дивизион сейчасУ высот, отнюдь не замолчавших!Три версты, не больше. И как разТы могла нарваться в этот часНа любых: на наших и не наших!

— Опоздал, брат. Наша высота.Впрочем, и не в этом даже дело.Враг не тот, да и война не та.Он ночами не такой уж смелый.

А пугаться при ночной поре —Это новобранцу только можно.Да и спутник у меня надежный. —И — рукой себя по кобуре.

Люди мирных и далеких лет,Вам, наверно, даже непонятно,Как же это дьявольски приятно —Сесть под лампу с парою газег!

И какое светлое открытие —Вдруг изведать досыта и всластьРадости простого чаепития,На скрипучем стуле развалясь!

Не в траншее на хвосте у гибели,Не в пути под снегом и дождем,Не согнувшись где-то в три погибели,А под крышей, в доме за столом!

Ставнями закрытое окошко,Самовар, ватрушки, тишина…А за дверью, крадучись как кошка,Ходит прокопченная в бомбежках,Злобою набитая война.

— Может, глупо душу открывать,Только вот я не могу иначе,Нет, ты должен правильно понять,Я пришла… Мне хочется узнать,Что такое для тебя я значу?

Не сочти горячность неуместною,Если глупо, так и говори.Дай мне руку честную-пречестнуюИ в глаза мне прямо посмотри!

Взгляды, встретясь, вдруг заулыбались,И не помню, как произошло,Только мы с тобой поцеловались.Да, впервые вдруг поцеловалисьБурно и доверчиво-светло!

И война, что разъяренно биласьВ грохоте, походах и дымах,Вдруг на миг как будто раствориласьВ серых запрокинутых морях!

Крымская военная весна.Свет дробит колодезную воду.И большая белая лунаМедленно плывет по небосводу.

Да, не тот, как говорится, враг.Где былая точность канонады?Шелестят над крышами снарядыИ все время бухают в овраг.

— Вот ты ценишь твердые сердца.Ну так помни: войны ли, не войны —За меня ты можешь быть спокойным,Я честна во всем и до конца.

Может статься, цельная натура.Только, знаешь, без высоких слов,Вот сейчас с тобой я просто Шура,Тихая, счастливая, как дура,В мире повстречавшая любовь.

Пусть я буду твердой, хоть стальною,Но теперь мне хочется с тобой,Только ты не смейся надо мною,Стать на миг какою-то иною,Беззащитной, ласково-простой,

Мягкою, до глупости застенчивой,Может быть, капризной, наконец,Девочкою, девушкою, женщиной,Ведь не век оружием увешаннойМне шагать, как парень и боец!

Я к тебе ну словно бы припаяна.Знаю твердо, без красивых фраз,Что люблю без памяти, отчаянно,Может, в первый и в последний раз!

Распахнула ставни, постоялаПеред шумом веток на ветру.— Я тебе не все еще сказала,Погоди, вот мысли соберу…

Нет, не надо, посиди спокойно.Ах, как все красиво под луной!Ничего не списывают войны,Но вот счет здесь времени иной.

И людей быстрее постигаешь.Ведь, когда б нас буря не рвала,Я б с тобою встретясь, понимаешь,Может быть, молчала и ждала…

Но скажи: ты веруешь в предчувствие?У меня вот, знаешь, день за днем,Ну, почти реальное присутствиеСловно бы несчастья за плечом.

Не подумай, что накличу беды,Но боюсь, и ты меня прости,Что вдвоем нам вместе до победыНе дано, наверное, дойти…

Ты не первый день со мной общаешься.Не за шкуру бренную трясусь!Страшно, что до счастья не дотянешься:Либо ты под взрывом где-то свалишься,Либо я из боя не вернусь…

Знаю, скажешь, мнительная дура. —Быстро прядь отбросила с лица.— Ну к чему такие мысли, Шура!— Нет, постой. Дослушай до конца!

Я хочу, чтоб ведал ты заране,Как я этой встречей дорожу,Почему пришла без колебанийИ зачем назад не ухожу.

Знаешь сам, что никакой войнойНикогда не оправдаю связи,И сейчас, не ведавшая грязи,Я как снег чиста перед тобой!

Повторяю без красивых фраз,Что душой навек с тобою спаянаИ люблю без памяти, отчаянно,Может, в первый и в последний раз!

Бросила на скатерть портупею,Обернулась вспыхнувшим лицом!— Да, люблю. И вправе быть твоею.Ни о чем потом не пожалею!Ни о чем, ты слышишь! Ни о чем!

Ночь клубилась черно-золотая.Бился ветер в шорохе ветвей,И кружились звезды, осыпаяКрышу хаты брызгами лучей.

Сухарям же с душами пустымиЯ б сказал из той далекой тьмы:Дай вам бог быть нежными такимиИ такими честными, как мы!

Глава VI