поездки было «жуткое ощущение раздвоенности». Делегацию в аэропорту Шереметьево встречал священник Евгений Амбарцумов, который «рассказывал небылицы о том, как все замечательно, как много открыто красивых храмов». Делегатам устроили богатый прием, возили в Псков и Ленинград. С другой стороны, в храмах к участникам делегации подходили старушки и шепотом рассказывали о гонениях и арестах священников[234].
После этого приезда владыка Антоний не раз бывал в СССР. Власти пытались ограничить его общение с людьми: например, внезапно меняя расписание владыки и храмы, в которых он должен был служить. Но каждый раз верующие узнавали, где будет митрополит Антоний, и спешили туда. Академик Сергей Сергеевич Аверинцев рассказывал, как в 70-е годы он вошел в трамвай и спросил кого-то, доедет ли он до такого-то храма, где служил владыка. И весь трамвай ответил: «Сергей Сергеевич, садитесь, мы все туда едем!» Даже если все было несколько иначе, эта история отражает отношение многих верующих в СССР к митрополиту Антонию. Отец Петр Скорер говорил, что у владыки была «небольшая епархия в Англии и – всероссийская епархия в СССР».
Известность митрополита Антония (Блума) в СССР росла, и в 70-е годы встретиться с ним хотели очень многие люди. Стараниями двух переводчиков и редакторов – Елены Львовны и Татьяны Львовны Майданович – в Советском Союзе появились записи и переводы бесед митрополита Антония. Владыка Антоний дал свое благословение на этот труд, но сам никогда не вмешивался в процесс издания или распространения своих бесед.
Составленные таким образом книги распространялись через самиздат, и к середине 80-х годов известность митрополита Сурожского Антония в СССР была ошеломляющей. Впервые люди в Советском Cоюзе могли слышать или читать проповеди и слова православного епископа, который любил Россию и при этом был свободен в своих суждениях.
В 1989 году в Московском Доме художника прошла единственная публичная встреча владыки в СССР, во время которой он отвечал на вопросы. По словам отца Петра Скорера, люди стояли в окнах и на улице; у гостиницы «Украина», где останавливался Сурожский архиерей, выстроилась очередь из тех, кто хотел увидеть владыку. Когда 3 мая 1990 года умер Патриарх Пимен, в числе кандидатов на Патриарший престол был назван и митрополит Антоний. Однако Сурожский митрополит не имел советского гражданства, а потому не мог быть Предстоятелем Русской Православной Церкви.
Новым Предстоятелем Русской Церкви после смерти Патриарха Пимена стал митрополит Ленинградский и Новгородский Алексий (Ридигер).
О нем и о том, чем стала Церковь за двадцать лет религиозной свободы, мы и поговорим в последней главе этой книги.
Глава 30
Двадцать лет свободы Церкви
Седьмого июня 1990 года Поместный Собор Русской Православной Церкви избирает Патриархом митрополита Ленинградского Алексия (Ридигера). Он был первым в XX веке, после святителя Тихона, Предстоятелем Русской Церкви, избранным без вмешательства государства.
Перед Алексием II стояла очень непростая задача: нужно было не только возрождать Православную Церковь после десятилетий гонений, но и создавать новую модель церковно-государственных отношений. Светские власти в постсоветской России были открыты к диалогу с Церковью, хотя некоторое время не могли внятно сформулировать принципы отношений к представителям традиционных и нетрадиционных религий.
Противоречивой была и повседневная жизнь православных христиан начала 90-х годов. С одной стороны, в храмах и в книжных магазинах наконец-то можно было купить духовную литературу: появились творения святых отцов, книги по истории Церкви, жития святых. Люди изголодались по подлинной духовной пище и наконец могли ее утолить.
С другой – качество православной литературы того времени не всегда было высоким: репринтные издания книг конца XIX – начала XX века, среди которых можно было встретить и исторические фальшивки типа «Протоколов сионских мудрецов», и сборники псевдоправославного фольклора вроде первого издания жития блаженной Матроны Московской или книги «Россия накануне второго пришествия».
Столь же противоречивой была и духовная жизнь верующих. В храмах массово крестились дети и взрослые, но при этом шли постоянные разговоры о скором конце света, суперкомпьютере по имени «Зверь» и других магических страшилках. Неслучайно академик Сергей Сергеевич Аверинцев сравнивал православных конца 80-х – начала 90-х годов с детьми и подростками:
«Наши новые православные, околоправославные, сочувствующие, то есть „широкая публика", кажутся мне уж слишком похожими на детей. Позавчера они вовсе не думали на церковные темы; вчера каждый осанистый архиерей казался им ангелом или святым, только что сошедшим с иконы; сегодня они зачитываются газетными разоблачениями про Священный Синод как филиал КГБ… Так подросток, узнавший нехорошую подробность о своем обожаемом кумире, торопится зачислить его в изверги рода человеческого. Но на то он и подросток. Не будем спрашивать, что хуже – умильное легковерие или школьнический пыл разоблачительства; одно стоит другого, ибо то и другое чуждо чувству ответственности»[235].
Восстанавливались и строились новые храмы и монастыри, но при этом существовала и проблема «младостарчества». Речь идет о молодых, иногда только что рукоположенных священниках, которые, начитавшись древних житий, попытались механически перенести опыт подлинного старчества (духовного руководства) в современную жизнь. Эти представители духовенства стали в декларативной форме советовать людям жениться или уходить в монастырь, вмешиваться в отношения между мужьями и женами, давать ультимативные советы об образовании человека, воспитании детей или устройстве на работу. По этому поводу 29 декабря 1998 года Священный Синод Русской Православной Церкви принял специальное Определение, посвященное «участившимся случаям злоупотреблений в духовнической практике, негативно сказывающимся на состоянии церковной жизни», в котором осудил неоправданное вмешательство священников в личную жизнь мирян. К слову, митрополит Антоний Сурожский в беседе, посвященной отношениям священников и мирян, осудил проявления «младостарчества» и напомнил, что священники должны учить прихожан свободе и взрослому отношению к вере, а не перекладыванию ответственности на плечи духовника[236]. Этот совет владыки актуален и в наши дни.
Но вернемся к церковно-государственным отношениям в постсоветской России.
Патриарху Алексию II несколько раз пришлось выступить в роли миротворца. Прежде всего, это относится к трагическим событиям октября 1993 года, когда конфликт между президентом Борисом Ельциным и российским парламентом едва не привел к гражданской войне. Церковь попыталась устроить переговоры между сторонами конфликта, но, к сожалению, кровопролития избежать не удалось.
Сам святейший Патриарх Алексий в беседе с Анжеликой Карпифаве (итальянским профессором, у которой было несколько встреч с Предстоятелем Русской Православной Церкви) рассказывал о том, что чувствует себя прежде всего монахом, а не администратором.
Как один из самых ярких моментов своей жизни Святейший Патриарх вспоминал толпы молящихся, которые стояли на пути автобуса, где находились мощи преподобного Серафима Саровского. «Сколько мне ни даст