– А почему, уважаемый сосед, у вас ничего не растет, кроме травы?
– Да мне не надо, – ответил Жертва Рекламы. – Вернее, мне все равно.
– Как это все равно? Посмотрите – у других и цветы, и беседки, и бассейны, а у вас ничего. Вы, может быть, хотите показать, что вы не такой, как все? – подозрительно спросил Дукиш Медукиш, хватаясь за сердце, которое в этот момент кольнуло.
Жертва Рекламы оглянулся на свой двор – и тут же он стал точно таким, как у Дукиша Медукиша и всех остальных. Цветник, беседка, бассейн. Хотя по лицу Жертвы Рекламы было видно, что ему этого не нужно. Он ведь был лишен желаний.
– Вы это сделали не потому, что вам захотелось, а чтобы сделать мне приятно! – проскрипел Дукиш Медукиш, глотая таблетку.
– А если и так, разве это плохо? – спросил Жертва Рекламы.
– В данный момент – плохо! В данный момент каждый должен быть честным! Каждый должен определиться, чего он хочет.
– А я ничего не хочу, – равнодушно сказал Жертва Рекламы.
– То есть вы даже не знаете, хотите вы вернуться или остаться?
– Не знаю, – спокойно подтвердил Жертва Рекламы.
– Так нельзя!
– Почему?
Дукиш Медукиш задохнулся от возмущения и проглотил сразу две таблетки. Отдышавшись, он объяснил:
– Потому что нельзя!
– Я независимый координатор, мне можно, – попытался сослаться Жертва Рекламы на служебное положение.
– Ну и что? Голосовать вы разве не будете? А как голосовать, если вы не знаете, хотите остаться или вернуться?
– Ладно, – сказал Жертва Рекламы, – я хочу остаться.
– Тогда вы мой враг! – заявил Дукиш Медукиш.
– Хорошо, я хочу вернуться.
– Вы надо мной издеваетесь?! – завопил Дукиш Медукиш.
Жертве Рекламы надоел этот разговор. Оглядев старика, он лениво процедил:
– Дать бы тебе щелчка, старому таракану, чтобы ты отстал навсегда.
– А н у, дай! Дай! – воинственно затрясся старик и даже начал подскакивать в своем кресле, словно желая дотянуться до Жертвы Рекламы и тоже дать ему щелчка.
Тут ему стало совсем плохо. Жертве Рекламы было все равно, но он все же исполнил свой долг: вызвал врачей, а сам в это время уложил Дукиша на травку, чтобы тому стало полегче.
Врачи увезли больного, а по Белому городу пошел слух, что зеленые обнаглели и один из них чуть не убил синего. Зеленые возражали, что, наоборот, это синий чуть не убил зеленого. Журналисты, которые только в эти дни чувствовали необходимость своей профессии, тут же бросились к месту происшествия.
– Вы синий? – спросили они Жертву Рекламы.
– С одной стороны, синий… – ответил он, и тут же зеленые журналисты бросились злорадно описывать бесчинство члена ПТКХВ.
– А может, зеленый? – не поверили оставшиеся синие журналисты.
– С другой стороны, зеленый, – кивнул Жертва рекламы. И синие журналисты помчались давать информацию о преступлении члена ПТКХО.
Во внутренних компьютерных сетях началась информационная война – синие обличали зеленых, а зеленые – синих. Выпускались также газеты, давно многими не виданные. В авральном режиме заработало телевидение.
Но из всех средств массовой информации самыми популярными и действенными были и остаются слухи. Потому что – от живого человека к живому человеку. Неведомый журналист может соврать, а когда тебе о том же говорит друг, подруга, сосед, соседка или вообще родственник – как не поверить?
Слухи разрастались, и вскоре синие узнали, что банда зеленых решила истребить всех синих стариков, то есть самых надежных и упорных членов ПТКХВ. Трое убиты, пятеро ранены. За остальными ведется ежедневная охота. Синие старики тут же поверили и начали скрываться, поэтому создалось впечатление, что их действительно перебили.
А зеленые были уверены, что синие решили уничтожить зеленых старцев, пятеро убиты, двенадцать ранено. Излишне говорить, что напуганные зеленые бермудяне пожилого возраста тоже исчезли. При этом имейте в виду, что некоторые бермудяне считали себя пожилыми уже с сорока лет. Они ведь жили тут очень долго, поэтому и ощущали себя иногда стариками.
Белый город начал изменяться. Дома приобретали зеленый или синий оттенок, на газонах веселая пестрота сменилась однообразием – цветы и трава становились либо синими, либо ядовито-зелеными. По улицам ходили, держась возле стен, хмурые люди, у которых топорщилась одежда: каждый носил под мышкой пистолет, за поясом автомат, а в карманах гранаты.
Все это могло кончиться не выдуманными, а настоящими убийствами, и ЦРУ распорядилось поделить город. Редкий случай: распоряжение тут же было выполнено, Белый город поделился на Зеленую и Синюю части, но при этом его название сохранилось.
Это и у нас бывает: какой-нибудь Париж, к примеру, только называется Парижем, а сам давно уже не Париж. Или тем более Нью-Йорк. Или та же Москва.
Бермудия раскалялась. Синие обвиняли Печального Принца в попустительстве зеленым, зеленые – в попустительстве синим. Тут-то Ольмек и Мьянти поняли, как мудр оказался Печальный Принц, очевидно, предвидевший эти события, и объявили, что одновременно с Великим Выбором будут досрочные выборы нового короля. Кандидаты будут предъявлены народу немедленно.
43. «Солнцевские» против «Кривоблюмовских»
Ольмек и Мьянти были мудрые политики и понимали, что кандидатов надо представлять с умом, с выдумкой. Они знали, как это бывает во всем мире: жизнь идет сама по себе, а предвыборная кампания обрушивается, как стихийное бедствие. Нет, надо сделать ее частью жизни, сделать – игрой!
И они объявили, что представление кандидатов станет элементом зрелища, а именно – футбольного матча между детскими командами, возглавляемыми кандидатами Виком и Ником.
Чтобы их заранее знали в лицо, вывесили везде портреты Вика и Ника.
Женщины, как зеленые, так и синие, тут же умилились и безоговорочно встали на их сторону – дети же! За юных кандидатов было и все немногочисленное детское население, понятно почему. Взрослые мужчины тоже оценили идею: любой другой взрослый вызвал бы их раздражение – «почему не я?». А тут – дети, детям принято уступать дорогу. И, главное, смешно им завидовать.
Команду Вика по имени директора школы Солнца Лучезаровой назвали «Солнцевские». Команду Ника соответственно – по Кривому Блюму – «Кривоблюмовские».
Стадион, который ЦРУ воображелал силами мощных сотрудников, был огромным, с двусторонними трибунами, зелеными и синими. Смыкания трибун с обеих сторон не было, чтобы избежать физического столкновения болельщиков.
Бермудяне начали собираться задолго до матча. Впускали через два входа, строго следя, чтобы зеленые не прошли на синие трибуны, а синие – на зеленые. Не определившимся пришлось срочно определиться и зафиксировать это в ЦРУ (еще один плюс матча, учтенный заранее Председателями).
Олеги, видя, как сотрудники ЦРУ все куда-то поспешно собираются, заволновались, стали расспрашивать, в чем дело. И, узнав о футболе, стали требовать, чтобы их немедленно выпустили. Дело в том, что все они: и Отец, и Муж, и Грубиян, и Бездельник, и оба Финансиста, и остальные – были заядлые болельщики. Именно поэтому, кстати, не выделился отдельный Болельщик: он небольшой частью сидел в каждом Олеге.
Олеги требовали, стуча кулаками в стены, бросив свои компьютеры, пиво и даже своих Ольг. Какие еще Ольги, если футбол???
Сотрудники ЦРУ не знали, что делать, но тут все решилось само собой: Олеги один за другим стали исчезать из своих узилищ. И бермудяне-«замки» не смогли им воспрепятствовать.
Олегов стало пятеро… трое… И вот один-единственный Олег мчится вместе со всеми к стадиону.
Как это произошло? Ведь, казалось бы, система Бермудии этого допустить не может: имел желание разделиться – будешь разделенным всегда. Но Олеги и остались разделенными, просто они вошли друг в друга, как матрешки. То есть фактически десять, а с виду – один. Это упрощенное объяснение, настоящий механизм я объяснить не сумею – потому что сам его не знаю.