Читать интересную книгу Рассказы - Владимир Елистратов

Мы едем на экскурсию. Севилья, Гренада, Кордова.

Севильский собор, похожий на аэропорт в момент реконструкции. Узкие щемящие улочки Кордовы, её удивительный собор: лес из полосатых, как жизнь, столбов. Величественная Альгамбра Гренады. Могилы Филиппа Красивого и Хуаны Безумной. Это и есть Испания: красота, переходящая в безумие. Экстаз, ставший шедевром.

Цыганки с цветами, клянчащие деньги. Они почему-то расступаются, как оперная массовка из «Кармен» Бизе, когда появляемся мы с Лоликом. Или молча вручают нам цветы и отказываются от денег. Как будто мы — не Вова и Лолик, а Кармен и Хосе. Хотя в моих рваных шлёпанцах, шортах-бермудах и кепке-бомжовке я похож на Хосе, как депутат Шандыбин на принца Чарльза.

Но тут происходит следующее.

После Кордовы, Гренады и Севильи у нас запланирован заезд в город Ронду. Живописный город, вознесённый на плато над ещё более живописной пропастью. Небесный град, так сказать.

Я не уверен, что я смертельно хочу в Ронду. Я хочу туда, но не смертельно. Я вообще больше люблю пляж, крабов коктейли и волны, чем автобусы, гидов, музеи и «посмотрите направо».

Но Лолик любит, во-первых — культурку, а во-вторых — порядок. Если мой Лолик решил съездить в Ронду, то это значит только одно: что он туда поедет.

Отвлекусь. Один раз мы путешествовали по Тоскане. Мы облазили всё: Пизу, Сиенну, Флоренцию, Сан-Джиминьяно… Всё облазили. Даже заехали в местечко Ливорно, только потому, что оно, видишь ты, «тургеневское». Ничего «тургеневского» там нет. С таким же успехом его можно назвать «хреновским» — только на том основании, что там бывал мой друг Костя Хренов, специалист по разведению бультерьеров.

И вот мы облазили Тоскану до такой степени, что я просто взвыл, как хреновский бультерьер. Я повыл немного, а потом сказал:

— Лолик! — сказал я, встав на колени. — Дорогой мой Лолик! Давай уже хватит, а?.. Я знаю, Лолик, что мы должны ехать ещё в город Лукку. Но давай не поедем в эту Лукку, а?.. Умоляю тебя. Что мы там забыли, в это тосканской Пындровке?.. А?.. В этом Варфолодуйске… Зачем нам это итальянское Муходавино?.. А? Лолик!..

Я долго умолял и унижался.

И Лолик — отменил Лукку. О щедрая!

Но зато теперь, через шесть лет, если что не так, Лолик слегка щурит строгие глазки и тихо-тихо говорит:

— Лукка…

И я делаю лицо, как у пса, которому показывают драный тапок и говорят:

— Ещё раз разгрызёшь, гадёныш, — получишь вот этим самым по морде. Понял?

Понял, только не бей.

Но переношусь из Тосканы в Андалусию. Это не так уж далеко.

Мы должны были ехать в Ронду. И вот экскурсовод, крашеная девушка с цигаркой в золотых зубах и со шкиперским выражением пожилого лица, сказала:

— Господа! Наверное, вы уже устали. Наверное, вы уже хотите в отель…

— Да-а-а! — заорали господа.

— Тогда я предлагаю не ездить в Ронду, а ехать прямо в отель. В Ронде, господа, ничего интересного нету. А по дороге мы заедем на трикотажную фабрику, и вы сможете себе выбрать очаровательный трикотаж. Ведь Ронда не по пути, а трикотаж ровнёхонько по дороге. О’кей?

— Да-а-а, — загалдели влажные от экскурсии и пива господа, — ну её, эту Ронду, которая не по дороге. Даешь трикотаж по дороге! Хотим попутного трикотажа!

Я посмотрел на Лолика. У неё было нехорошее выражение лица. Лицо человека, которого явно не интересует трикотаж. Такое выражение бывает ещё у кошки, которая увидела птичку и хочет её грызь-грызь и хрум-хрум. И я сказал шёпотом: «Хотя я и не очень хочу в Ронду, но, если хочешь, давай, Лолик, давай…»

Я не помню подробностей. Я помню только, что было полное ощущение, что весь автобус взят в заложники. У туристов были испуганные лица. Многие наклонились вперёд и сложили руки на затылке. Девушка-шкипер, жалобно скаля золотые зубы, полтора часа скороговоркой рассказывала о Ронде.

Потом была Ронда. Лолик, романтически глядящий вдаль на закат. Лолик даже всплакнул от нахлынувших на него романтических эмоций. Лолик это любит — порыдать на руинах. О ранимая!

В Андалусии было ещё много интересного. Особенно, конечно, интересен был «чек-аут». Но, я думаю, тут надо писать отдельный рассказ. И так его и назвать: «Лолик и чек-аут».

Ну, что вам ещё сказать про Лолика?

У нас с Лоликом десятилетний сын, похожий на Лолика.

Лолик весит пятьдесят килограммов.

В метро проходит по студенческому билету своей племянницы.

В супермаркете у кассы кассиры часто говорят ей: «Девочка, а где твоя мама?»

Лолик рыдает на руинках и конце кинофильма «Жестокий романс».

Во время триллеров залезает под одеяло и визжит все полтора часа.

Называет меня «Вовочка» и целует в темя.

У Лолика глаза — как звёзды, омуты и лотосы.

Стан — как у берёзки, пальмы и — как хотите, дальше по национальному вкусу.

Голос у Лолика тоненький, как у птички или ручейка. Так и журчит, так и журчит: «Лукка… Лукка… Лукка…» Или: «Грызь-грызь… грызь-грызь…»

С праздником вас, дорогие женщины!

Писатель Аркашка

У меня есть сосед — мальчик Аркашка. Ему восемь лет.

Аркашка — плотненький, крепкий, с серьёзными карими глазами. Волос у него — жёсткая каштановая копна. Когда кто-нибудь из родителей пытается её расчесать, Аркашка начинает глухо рычать, как собака. Скалит зубы. Переднего, правда, нет: выпал. Может и укусить.

Нет, Аркашка — он хороший. Типичный восьмилетний бандит. Не любит делать уроки, умываться, не зашнуровывает кроссовки, любит животных, сладкое, садистские стишки, подраться…Всё нормально, всё как у всех.

Но вот примерно год назад с Аркашкой кое-что произошло.

Началось всё с того, что родители в начале каникул накупили Аркашке книг. Про хоббитов, про Гарри Поттера. Ну, весь этот стандартный набор жертвы глобализма. У нас ведь всё так. Взрослым дядям и тетям сказали: «Ша! Всем читать Коэльо с Дашковой!» «Есть!» — сказали дяди и тёти. И читают. Мальчикам и девочкам сказали: «Ша! Всем читать про очкарика и английское школьное соцсоревнование!» «Есть!» — ответили мальчики и девочки. И все поголовно читают Дж. К.Ролинг. Партия сказала «надо!», комсомол ответил «есть!» Привычка. Генетическая.

Ну, ещё про очкарика этого меченого более-менее живенько написано. Не намного хуже «Незнайки». Я треть первой книги одолел. Дальше не смог, уснул.

А про этих, с кожаными пятками…Там, конечно, глубокие культурно-мифологические пласты, подтексты и архетипы…Я всё понимаю и уважаю очень Толкина, Дж. Р.Р. Но читать не могу. По убогости ума своего. Все эти Митрандиры — Горгоробы — Азанулбизары…Вся эта кельтская нечисть…Её чтоб только запомнить-то, надо сразу 350 граммов принять. Без закуски. Нет, мне Винни-Пух с Коньком-Горбунком милей. Хотя — дело вкуса.

Но Аркашка сначала прочитал всю Дж. К., потом — всего Дж. Р.Р. Потом Аркашке купили фильмы по романам Дж. К. и Дж. Р.Р. Аркашка их посмотрел. И на некоторое время затих. Три дня даже давал себя расчесывать и не рычал. А потом зашел как-то на кухню к маме с папой и сказал:

— Буду писателем.

Подумал и добавил:

— Воистину так повелевают Высшие Силы.

Подумал и ещё добавил:

— Ибо.

— Что ибо-то? — спросил папа.

— Просто ибо, — пожал плечами Аркашка. — Ну, я пошёл.

И Аркашка пошел. И стал писателем.

Лежа на полу в какой-то немыслимой позе, кверху попой и книзу головой (так к мозгу кровь лучше приливает, я пробовал писать в Аркашкиной позе — класс!), шевеля, как змея, высунутым языком, похожим на кусок радуги (от сосания фломастеров), Аркашка выводил в своей красного цвета общей тетради:

«И злой валшебнек Курамор ванзил мечь в плодь нещаснова добрава валшебнека

Гулюлюна и три раза хахача пиривирнул яго. Хахаха! Ты пагибнеш! кричал

Курамор. Иба!..»

Особенно Аркашке почему-то нравилось слово «иба!» А ещё — «ваистену!» и «дабудит так!» А ещё он любил их комбинировать, например:

— Да будет так, ибо!

Или:

— Ибо, воистину!

Описания Аркашке не очень давались. Он их обычно, так сказать, максимально лаконизировал, например:

«Лес был страшный».

Или так (почти по-чеховски):

«Море было большое. В нем было много воды».

Но зато страшные вещи Аркашка смаковал. У него всё время кто-нибудь кому-нибудь что-нибудь откусывал с криком «Да будет так!», кто-нибудь кому-нибудь что-нибудь во что-нибудь вонзал и обязательно то, что вонзал, три раза «пириварачивал» («Ибо!»).

Вечером Аркашка читал свои произведения ближним. Сначала ближние (мама с папой) Аркашку слушали, но потом терпение ближних иссякло.

— Господи, какой ужас! — говорила мама. — Аркаша! Да что же у тебя там за кошмары такие! Ты же ведь добрый мальчик!..

— И плоть его содрыгнулася от боли, — продолжал бубнить ровным, низким, зловещим голосом Аркашка, — и страшные черные птицы обклювали его со всех сторон…

— Не могу больше это «содрыгание» слушать! — воскликнул папа. — Опять кого-то там «обклювали»!..Я сейчас сам кого-нибудь «обклюваю»!..