в заключение — опять полонез. Наконец, в девятом часу императрица поднялась со своего стула, поклонилась всему обществу, и тот час же весь ее штат — статс-дамы, фрёйлины, камергеры, — сбежавшись со всех концов огромного зала, стали в надлежащем порядке. Окинув зал взглядом, императрица удалилась, словно как в процессии. Танцы прекратились, и все разошлись.
Затем гости очень долго, более часа, разъезжались. У дворца в это время работал всего один подъезд, закрытый шлагбаумом, — ведь остальные подъезды ведут либо в покои лиц императорской фамилии, либо к апартаментам приближённых, таких, как граф Салтыков, и во время публичного зала они охраняются швейцарами. Поэтому разъезжающимся гостям приходится ждать у единственного выхода, пока не подадут их карету. Дело это крайне небыстрое, ведь от 400 до 500 карет стоит перед дворцом, и ещё около ста — во внутреннем дворике. Экипажи выстраиваются длинными вереницами; место их определяется случайно — кто является раньше, и, одна за другою, оказываются у подъезда.
Офицер, стоящий у дверей, руководил теперь разъездом гостей. Как только карета въезжает к закрытой двери, прислуга или кучер называет ему, кто приехал, и офицер громко выкликает его имя. Гостю, чье имя прозвучало, надо немедленно выкрикнуть «Здесь!». Если ответ замедляется, то карета, невзирая на чин вызванной персоны, уезжает порожнею и опять становится в заднем ряду, в конец этой живой очереди.
Посмотрев на всё это, я нашел сложившийся порядок крайне глупым. Он годится, если приехавших с полсотни или менее, а когда их за тысячу, всё растягивается неимоверно. Намного лучше было бы, если бы кареты стояли по порядку на пронумерованных местах, а гости просто разошлись бы по ним, примерно, как в моём мире автостоянка перед гипермаркетом. Но для этого надобно, чтобы площадь была замощена и разлинована на места, дабы дамам и господам не приходилось в бальной одежде и обуви шагать по снегу или грязи Адмиралтейского луга. Да и пол в танцевальных залах дворца тогда нужен не паркетный, а каменный, что в текущих реалиях малореализуемо. Жаль, можно было бы заработать ещё пару баллов влияния и авторитета! Впрочем, возможно, я ещё смогу что-нибудь придумать…
— Александр Павлович, можно ли прекратить вентилирование? — раздался деликатный голос Ивана Петровича.
— Конечно же! — ответил я, глядя, как слуги гасят свечи, накрывая их специальным колпачком на длинной палке.
— Как у нас получилось?
— Мне думается, воздух в зале далеко не столь спертый, как это всегда бывает после бала. Посмотрите сами!
Мы прошли на середину, и, задрав голову, смотрели на наши вентиляционные решетки. Вдруг большая холодная капля упала мне прямо на щеку.
— Ой! Что это?
Оказалось, что с некоторых решеток капает вода, причём на паркете даже получились небольшие лужицы.
Я похолодел. Неужели рабочие при установке вентиляционных труб повредили крышу?
— Что это? Откуда тут вода, Иван Петрович!
— Право, не знаю, Ваше Высочество! — отозвался не менее удивлённый Кулибин и вновь полез на дворцовый чердак.
Я остался ждать его, в волнении меряя залу шагами.
— Вот вы где, Ваше высочество! — раздался вдруг совсем рядом голос Протасова. — Что же вы тут делаете в столь позднее время? Извольте же сей же час отправляться в постель!
— Вы правы, Александр Яковлевич, я что-то замешкался. Пойдёте же!
Уже засыпая, я вдруг понял, что вода эта — обыкновенный конденсат, образовавшийся, когда горячий и влажный воздух из зала уходил по холодным вентиляционным трубам на неотапливаемом чердаке. Вот незадача — похоже, придётся всё переделывать!
На другой день императрица была довольна и нас с Кулибиным очень хвалила.
— Так приятно было в зале, что даже уходить не хотелось! — с самым любезным видом сообщила она. — Правда, Анна Степановна говорит, что какие-то капли воды падали сверху, но я думаю, что это ей показалось.
— Наверное! Хочешь, Иван Петрович все залы может так переделать, и не только здесь, но и в Царском Селе!
— Думаю, было бы сие очень полезно, мой свет!
— Ну, значит, решено! Я видел, ты много беседовала с прусским послом: как думаешь, удастся избежать войны с нею? Ведь надобно ещё что-то оставить супротив шведов!
Екатерина сразу насупилась — такой резкий переход к делам не был в её вкусе.
— Я помню слова твои, друг мой. Дипломаты делают всё возможное!
Грядущее вступление в войну Швеции очень тревожило меня. Из придворных разговоров я знал, как мало в Петербурге осталось войск — часть отправилась на юг, часть — на границу с Пруссией, в отношениях с которой нарастала напряжённость. Англичане и турки усиленно подзуживали недалёкого прусского короля Фридриха-Вильгельма II начать войну против России, обещая содействие английского флота и субсидии. Пруссаки, со своей стороны, стали усиленно перетаскивать на свою сторону поляков. Всё это сильно тревожило и императрицу, и её министров, и заставляло держать в Польше серьёзные контингенты войск: вся Украинская армия Румянцева была употреблена на прикрытие этого направления.
При этом, однако, серьёзного пополнения армии не было. Несколько раз я пытался приступить к императрице с предложением провести внеочередной рекрутский набор и загодя пополнить армию и флот, но она постоянно отвергала эту меру.
— Григорий Алексеевич очень уж настроен супротив рекрутских наборов. Говорит, что от них очень уменьшается народонаселение!
Я мысленно вздохнул. От рекрутских наборов народонаселение, конечно, уменьшается… но и от недостатка войск — тоже!
— Это конечно так, но ведь можно же сейчас сделать внеочередной набор, а как будет мир, так несколько раз очередные наборы не проводить; как говорится, дорого яичко ко Христову дню!
— Князь Потёмкин считает иначе, мой свет!
— Но, ты же императрица, и можешь решить сама! Разве я не прав?
Императрица с некоторой гордостью усмехнулась.
— Конечно же, прав; но князь Потёмкин — глава Военной коллегии, и я не должна такие вещи проводить помимо его мнения!
Так и не смог я её убедить. Видимо, Екатерина до конца пока не верила в мой «пророческий дар», считая, что верное предсказание войны с османами было то