всякой позолоты.
Тем не менее, хотя бы один, Гербовый зал, к новогоднему балу удалось оснастить вентиляцией. Доделывалось всё, как обычно, в последний момент — рабочие домазывали алебастр вокруг решеток и разбирали леса, когда слуги уже расставляли свечи в огромные люстры.
С некоторым волнением ждал я начала праздника. Конечно, мы успели опробовать вентиляцию еще в процессе строительства, но толку от этого было мало. Вроде бы дует, вроде бы вытягивает, а вот насколько хорошо — неизвестно; без тысяч зажжённых свечей и сотен танцующих людей понять, достаточна ли мощность вентиляторов и толщина воздуховодов, понять это было затруднительно.
Наконец, настал день новогоднего бала. Уже с 11 часов вся площадь вокруг дворца уже была напружена каретами и другими экипажами, число которых ежеминутно умножалось. Начиная с многочисленных запряженных шестернею карет, и кончая одноконным экипажем, так называемыми дрожками, все едущие стараются обогнать друг друга, чтобы поспеть получить место для своего экипажа. Недостаток парковочных мест в это время ощущался сильнее, чем в московских дворах 21-го века!
В окно мы с Костиком наблюдали, как съезжаются гости. У крыльца в это время стоял руководивший трафиком дежурный офицер, поторапливающий приезжих. Как скоро какой‑нибудь экипаж достигает дворцового подъезда, сидящие в нем поспешно покидают его, чтоб не вышло задержки от вновь прибывающих. Толпы приезжих шарахаются по лестницам, не зная, куда им идти — многие отказываются тут в первый раз. Наконец, с помощью пажей и лакеев, расставленных во всех дверях, гости оказываются освобождены от шуб и выстроены в зале, где предстоят танцы. Слуги торопливо зажигают пальником* (длинная палка с разожжённым трутом — прим.) свечи — делается это в последний момент, дабы они ранее времени не прогорели, и не нагревали зря залу.
Императрица на балу появлялась всегда не одна, а со свитою, — впереди шли лакеи, расчищавшие проход через толпу, далее императрица в сопровождении гофмаршала Нарышкина, фрейлины Протасовой, фаворита, и иных сопровождающих лиц, в число которых нередко входили и мы с Костей. В этот раз, однако, я отговорился хлопотами с вентиляцией, и наблюдал всё сверху, с галереи. Здесь же был и Иван Петрович, скромно прятавшийся за колонною.
Зала быстро наполнялась гостями, которые, почти совсем непринужденно, прохаживались, стояли, или сидели на мягких, расставленных вдоль стен стульях, и оживлённо друг с другом разговаривали. Императрица, как это обычно бывает с дамами и важными особами, задерживается: разряженный Нарышкин, волнуясь, всё чаще подсматривает в тонюсенькую щелочку в дверь; вот, наконец, лицо его меняется, он торопливо отскакивает в сторону и тут же машет платком музыкантам на дальнем конце галереи.
Одним разом пажи настежь распахивают огромные, золотою резьбою украшенные двустворчатые двери; оркестр гремит, заиграв торжественную, шумную увертюру с трубами и литаврами.
В дверях появляется Екатерина в бальном платье и в многочисленных украшениях; наряд её блистает бриллиантами. За нею — статс-дамы, носящие на шее портрет императрицы, и фрейлины, чьи платья украшены особыми бриллиантовыми заколками, называемыми «фрейлинский шифр». Среди них непременная Анна Степановна Протасова, первая статс-дама, — она, как я понял, выполняла обязанности «некрасивой подруги» Екатерины. Мужскую часть свиты из камер-юнкеров (помоложе) и камергеров (постарше) возглавлял фаворит Александр Мамонов, вечно разряженный, как павлин. Слонявшиеся ранее по зале гости составили тотчас «проход» — как будто бы коридор, по которому императрица со свитою и прошла в середину залы, под блеск великолепных бриллиантов и неописуемо прекрасных дамских нарядов.
Тут, в «коридоре», в такие моменты толкалось великое множество самых важных персон, в том числе иностранных послов и разного рода чужеземцев, мечтавших обратить на себя высочайшее внимание. Знакомые уже императрице лица кланялись, дамы выполняли изящные реверансы; незнакомые же должны были быть представлены, что занимало немалое время — ведь с каждым из них государыня любезно разговаривала некоторое время.
— Ну что, Иван Петрович, давайте запускать «машинерию» — обратился я к Кулибину, и тот отправился на чердак: велеть солдатам крутить ручки вентиляторов, и заодно сразу проверить, всё ли работает верно.
Глава 18
Тем временем внизу начинались танцы. Открыл бал шталмейстер Нарышкин с княгиней Голицыной, станцевавшие краткий менуэт; за ними тотчас последовали еще пять или шесть пар. Императрица немного понаблюдала за танцующими, потом села за карточный стол, играть в ломбер с графом Кобенцелем и с другими послами. За ломбером последовала игра «макао», а затем и вист; кавалеры ее партии несколько раз чередовались. Фаворит Мамонов, как всегда, разряженный в пух и прах, как привязанный, стоял за ее стулом. Лишь ненадолго решился он отлучиться, чтобы поздороваться со знакомыми персонами. Вся эта ситуация страшно напомнила мне одну пару из нашего шоу-бизнеса… Удивительно, как же мало изменились люди за прошедшие двести с лишним лет!
Даже за игрою императрица не забывала и о делах. Не только при раздаче карт, но и даже во время игры она с ласковым видом разговаривала то с тем, то с другим из игравших с нею, да и с вокруг стоящими персонами. После часа игры она встала минут на десять, чтобы размяться и поговорить с некоторыми лицами. Пока она говорила, лицо, с которым она говорила, стояло перед нею в положении несколько согбенном, как будто в полупоклоне. Так, прусский посланник, барон Келлер, минут пятнадцать стоял так перед ней полунаклоненный — я думаю, это была небольшая женская месть представителю страны, которая своей враждебной политикой доставлял нам теперь столько хлопот.
Менуэты продолжались недолго; за ними последовали полонезы, особенно выделявшиеся прекрасною музыкою и разговорными кружками чужестранцев — во время этого танца можно было общаться, причём, не только с партнёром. Танцы минули за половину — пора было проверить действие нашей вентсистемы. Я прошелся по галерее, пытаясь понять, насколько помогает вентиляция, затем спустился вниз, справиться, не слишком ли жарко среди гостей. На мой вкус, было жарко, но, надобно учесть, что Александра с младенчества приучали к холоду. Протасов не зря каждый вечер являлся с термометром ко мне в спальню! В любом случае, в зале было много прохладнее, чем это бывает обычно. Гости, кажется, тоже не сильно страдали от жары: веера дам почти не трепетали, кавалеры в перерывах танцев не утирали пот платками.
Между тем начался английский контрданс, а за ним и бойкая кадриль, — всё это быстрые танцы, и