колубрин и серпентин султана открыли огонь, а короткие толстые бомбарды стали метать каменные ядра по высокой траектории. Многие ядра перелетали через стены в город, где разбили несколько домов, прежде чем стрельцы определили необходимое количество пороха и угол наклона ствола. Вокруг стоял неумолчный грохот. Отдельные небольшие отряды турок побежали ко рву. Они били в медные тарелки и во всё горло взывали к своему Аллаху.
Но и обороняющиеся постепенно стали привыкать к огню и целиться более старательно, поэтому много турок пало возле рва, а их товарищи понесли потери, когда собирали трупы.
По вершине внутренней стены я отправился к воротам святого Романа уведомить Джустиниани, что большая пушка оказалась не столь ужасной, как того ожидали. По пути мне иногда приходилось делать короткие перебежки в несколько шагов, чтобы спрятаться за очередным зубцом от свистящих стрел и свинцовых пуль.
На участке между дворцом Порфироносцев и воротами Харисиуса у защитников были мрачные лица. Первыми выстрелами из четырёх больших орудий сорвало зубцы со стен, а три человека превратились в кровавое месиво. Десять других были ранены каменными осколками. Их пришлось увезти в город на перевязку через ворота для вылазок в большой стене. После них остались лужи крови на вершине стены, а обороняющиеся с беспокойством поглядывали на турецкие пушки с уже заложенными новыми зарядами пороха. Турки как раз заталкивали деревянные чурки в пороховые камеры. Перед тем как закатить ядра в жерла, они залепили все щели в заряде мокрой глиной.
Этот участок обороняют три брата Гуччарди, молодые венециане, искатели приключений, которые сами платят жалование своим людям, хотя и завербовались к кесарю. Они ходили по стене и поднимали дух новичкам: хлопали их по плечу и говорили, что опасность не так уж велика, как кажется. Им было интересно узнать, какой урон нанесло самое большое орудие турок, и я задержался у них на несколько минут, чтобы, в свою очередь, увидеть последствия следующего залпа противника. Они пригласили меня выпить с ними вина в башне, которую приспособили себе под жильё. Их люди по приказу натаскали в башню из Блахерн драгоценные ковры, портьеры, мягкие подушки, и они устроились на каменных плитах с удобством и комфортом.
В ожидании залпа, братья лениво рассказывали о своих приключениях с гречанками в Константинополе и живо интересовались у меня обычаями турчанок. Ни одному из них не было ещё и тридцати. Мне они показались просто падкими на приключения юнцами, основное занятие которых – поиск славы, денег и перемен. Кажется, в любую минуту они были готовы беззаботно предстать перед богом с хмелем в голове и душой, наполненной воспоминаниями об интересных домах. Ведь все их грехи, прошлые и будущие уже прощены. Я их не осуждаю. Наоборот, даже завидую. Завидую их пламенной молодости, ещё не отравленной никакой философией.
Между тем, турки выбили клинья из-под орудий и нацелили их ниже, в подножье наружной стены. Со стен закричали, что уже машут фитилями, и братья Гуччарди по очереди быстро бросили кости, кому выпадет честь стоять на стене для доброго примера всем защитникам.
Младший выбросил одни шестёрки и, взволнованный своим счастьем, выбежал на корону стены со взором, сияющим от восторга и вина. Оказавшись напротив пушек, он выскочил между зубцами, замахал закованными в доспехи руками, чтобы привлечь внимание турок, и начал выкрикивать оскорбления по-турецки, да такие, что мне за него даже стало стыдно. Но как только фитили были приложены к полкам, он предусмотрительно спрятался за зубец, крепко ухватившись за него руками.
Три пушки выпалили почти одновременно. Залп оглушил нас, и стена задрожала под нашими ногами. Когда пыль и дым рассеялись, мы увидели младшего Гуччарди целым и невредимым. Он стоял на прежнем месте, широко расставив ноги. Ядра ударили над самым берегом рва, снесли заградительный вал и вырвали большие куски из наружной стены. Стало ясно, что со временем обстрел нанесёт ощутимые повреждения и медленно, но неотвратимо проломит стену.
Со стороны турецкой батареи до нас донеслись ужасные крики и стенания. Мы увидели, что левая пушка порвала ремни и соскочила с ложа, далеко разметав брёвна и каменные блоки. По меньшей мере, два пушкаря были раздавлены. Но остальные не позаботились о товарищах, а побежали к пушкам, чтобы обернуть их в тёплые одеяла и напоить маслом из маслёнок. Большие пушки дороже, чем жизнь человека.
Пока я шёл дальше по короне стены, турки непрерывно стреляли из пушек и мортир, били в цимбалы и бубны, дули в рога и подбегали небольшими группами почти к самому рву, стараясь подстрелить кого-нибудь из защитников. Закованные в железо солдаты Джустиниани не заботились даже о том, чтобы уклоняться от стрел. Стрелы с треском ломались об их панцири.
Когда я добрался до участка Джустиниани, как раз загрохотали большие орудия напротив ворот святого Романа. Кусок короны наружной стены завалился, и бесчисленные каменные осколки засвистели в воздухе. Моё горло до такой степени наполнилось известковой пылью, что я чуть не задохнулся от кашля, а едкий пороховой дым осмолил моё лицо и руки. Вокруг раздавались стоны и проклятия. Многие по-гречески взывали к Божьей матери. Какой-то несчастный упал рядом со мной. Это был рабочий, подносивший камни на стену. Кровь хлестала у него из разорванного бока.
– Иисус, сын божий, смилуйся надо мной!– простонал он и испустил дух, освобождённый от страданий.
Гремя доспехами, подбежал Джустиниани, чтобы осмотреть повреждения, нанесённые снарядами. Он поднял забрало и я увидел, что его круглые воловьи глаза полыхают зелёным светом – жаждой боя. Он посмотрел на меня, словно не узнавая, и воскликнул:
– Драка началась! Был ли у тебя когда-нибудь более великолепный день?
Он глубоко вздохнул, чтобы ощутить запах пороха и горячей крови, а панцирь лязгал на его могучем теле. Он изменился, стал совсем не похож на того трезвого, рассудительного военачальника, которого я знал, словно только сейчас оказался в своей стихии, наслаждаясь выстрелами и оглушительным шумом вокруг себя.
Снова задрожала стена под нашими ногами. Грохот потряс небо и землю, в воздухе потемнело. Вторично выстрелило самое большое орудие напротив Калигарийских ворот. Никакой другой звук нельзя было сравнить с этим грохотом. Солнце казалось раскалённым ядром за тучей пыли и дыма. По времени выходило, что на охлаждение, чистку, зарядку и прицеливание самой большой пушки требуется около двух часов.
– Ты, конечно, уже слышал, что подошёл турецкий флот?– закричал Джустиниани. – Насчитали триста парусов, но большинство из них транспортные суда. Военные галеры не такие тяжёлые и мощные, как латинские.