озере.
– И правильно, что не дал, – ворчал он себе под нос, плетясь следом.
Но ведь тогда им грозила смерть, а теперь совсем другое дело. Ей-то хорошо! «Вот женщины! – усмехнулся про себя Матвей. – Совсем недавно умирала от холода, а чуть отогрелась и уже порхает, как мотылёк, словно и не было озера, таранчей и впереди не ждёт их неизвестность. Ещё не понятно, какой сюрприз приготовил им генерал. Она шагает как ни в чём не бывало, а я совсем болен».
– Ну ладно, – пробурчал Матвей. – До твоего перевала я дойду, но дальше ни шагу не сделаю, пока не отдохну хорошенько.
Никогда ещё он не испытывал к Маргарите такого жгучего неприятия, как в эту минуту.
До перевала они шли пару часов, но Матвею они показались целым днём. К тому же сбылись и его мрачные предсказания: местность с другой стороны перевала, ничем не отличалась от раскинувшейся за их спиной, – точно такое же голое холмистое нагорье. Матвей решительно опустился на землю, разложил сушиться на соседнем камне куртку, рубаху и наотрез отказался сделать хоть шаг, усаживаясь между камнями.
– Ну, пройдём чуть-чуть дальше, – умоляла Рита.
– Нет, я сначала отдохну. Да и куда торопиться? – Матвей закрыл глаза и тихо проговорил: – Мы вымотались, потому что забыли о самом главном правиле в горах.
– Каком правиле? – Маргарите было жалко юношу, но она понимала, что надо сделать всё возможное, чтобы он встал и продолжил путь.
– Никогда не терять высоты! – одними губами проговорил Матвей.
– Не слишком ли много правил для гор? – Маргарита всматривалась в долину.
– Немного, но их надо соблюдать, – Матвей едва сдерживал себя, чтобы не заснуть.
– По-моему, вон там хижина! – вскрикнула девушка.
– Чепуха! Откуда в этой глуши возьмётся хижина?
– Послушай, неужели ты не слышишь, как звенят овечьи колокольчики?
– У меня в ушах не только колокольчики звенят, а и лютни, и вино, льющееся в стакан, и…
– Да нет, это же правда! – не сдавалась Рита. – И колокольчики звенят, и вон там из оврага поднимается дым. Погляди! Вон в листве коричневая крыша. Это хижина!
Она схватила Матвея за плечо и стала тормошить, но его голова тяжело упала на грудь.
– Оставь меня в покое, – с досадой проворчал он. – Неужели ты не видишь, я болен?
– Конечно, вижу, – совсем другим тоном ответила Рита. – Уже давно вижу. Прости, я заставляю тебя идти, но ведь если ты потеряешь сознание, у меня не хватит сил тебя тащить.
Матвей с трудом поднялся на ноги, не забыв, однако, подобрать свою одежду.
– Хорошо, попробую, – согласился он, стуча зубами и надевая рубашку на ходу.
Дальнейшее происходило для него словно во сне. Он смутно вспоминал, как Рита помогала ему спускаться по тропе. Помнил, на них, рыча, бросились две огромные собаки – рыжая и чёрная с белыми пятнами вокруг глаз. Рита пыталась отогнать их камнями, только у неё ничего не получалось. Он даже удивился: разве может ишак лаять? Такого огромного размера была одна из собак. Он помнил тёмный вход в хижину и спёртый воздух, – псины, овечьего молока и пота, – ударивший в нос; добродушное, но испуганное лицо старого пастуха, всё исчерченное глубокими морщинами и с белоснежными кустиками бровей. А потом он уже ничего не помнил, потому что три дня пролежал в лихорадке.
– Как ты себя чувствуешь, Матвей?
В хижине всё так же пахло псиной. Из единственного оконного проёма попадало немного света и доносился шум листвы. Потускневшим взглядом он различил только силуэт склонившейся над ним Маргариты и очень обрадовался, услышав её голос.
– Очень есть хочется, – Матвей попытался сесть на постели, удивляясь своей слабости. – Руки, ноги, словно не мои. Отказываются слушаться.
– Я так и думала. Вот, выпей молока, – девушка просунула руку ему под голову и помогла приподняться. – Это козье молоко. Оно, правда, слишком жирное, но ведь коров здесь нет.
Пальцы Матвея сомкнулись вокруг металлической кружки. Он с жадностью принялся глотать горячее молоко.
– А кто тут живёт? – шепнул он. За последние два месяца юноша привык остерегаться любых незнакомых людей. – «Жёлтый император» где? Он цел?
– Конечно, – успокоила его Рита. – А живёт только старик-пастух. Он объяснил мне, что проводит здесь по нескольку месяцев подряд, не видя ни одной живой души.
– Что он за человек?
– Мне кажется – немножечко полоумный, но очень добрый, – ответила Рита и добавила весело: – Наверное, и я бы помешалась, если бы пришлось столько времени проводить в одиночестве среди диких гор и с баранами. Правда, ухаживать за больными он не умеет и, глядя на тебя, только всплёскивал руками да что-то бормотал. Твоей сиделкой пришлось быть мне. Но зато он щедро делился со мной припасами.
– А какими? – в голосе Матвея появился голодный звон.
– Особых деликатесов здесь, конечно, нет. Козье молоко и сыр, да ещё он печёт лепёшки. Только в них уж очень много золы попадается.
– Ну, зола – это ничего… Мяса у него нет?
– Насколько я поняла, он мясо есть только в крайнем случае.
Вчера он угощал меня зайцем, которого поймал в ловушку. Но теперь, раз ты проснулся, я непременно уговорю его забить ягнёнка.
– Надо ему заплатить за это.
– Уж не знаю, видел ли он когда-нибудь деньги, – Рита рассмеялась. – Мне кажется, в здешних местах они не в ходу.
– Ну, так отблагодари его чем-нибудь другим, – не отступал Матвей. – Предложи ему постирать или починить одежду.
– Вряд ли его и это прельстит. Кроме того, я ведь тут гостья – не забывай. Но будь спокоен, я что-нибудь придумаю.
И только когда пастух, наконец, вернулся, Матвей понял: сам того не подозревая, довольно горько пошутил. Одежда на высохшем теле старика уже давно превратилась в жалкие лохмотья, и достаточно было одного взгляда, чтобы понять: и одежда, и тело, ею прикрытое, соприкасаются с водой, только когда идёт дождь или валит снег.
– Вам надо идти через перевал Долон, – сухо сказал пастух вместо приветствия. – Это в ту сторону, – и он махнул рукой на север.
– Я ему сказала, – зашептала Рита, – мы туристы и идём к озеру Иссык-Куль.
– Милый старик, – Матвей с интересом рассматривал пастуха. – Куда он ходил?
– Здесь недалеко лесхоз, – раскладывая съестные приготовления, сообщила девушка.
– Приехали чужаки, – неожиданно снова заговорил пастух. – Ищут парня и девушку, – он коротко зыркнул из-под густых бровей в их сторону и продолжил вынимать из своей торбы принесённые вещи.
Молодые люди встревоженными взглядами уставились на старика, но тот говорил, словно сам с собою:
– Вы пришли с того перевала, – старик сделал паузу. – Там дорога. Когда подойдёте вон к тому перевалу, то держите его с