Жертвенность же русских не может найти объяснения, особенно имея в виду их наплевательское отношение к коллективу вообще. Но если мы рассмотрим коллективизм и нелюбовь к себе в паре — все становится на свои места, для жертвенности есть не только внешний, но и внутренний мотив — негативное отношение к своей ценности в мире.
Русский коллективизм, монологичность и маскулинность
Что дает связка этих трех архетипов? Правильно, это армия!
Армия играла в жизни русских важную роль. В последнюю войну мы проявили себя как народ-воин, победив даже воинов «от природы» — германцев (так считали римляне, которые тоже были воинами от природы, но сломали о германцев зубы. Только у германцев женщины дрались, как мужчины, на поле боя.). Получалось, что у русских то же отношение к войне, как и у арийцев, и хотя таковыми мы не являемся. В этой войне русские проявили себя, как настоящие арийцы, как будто бы носители германского духа войны, если под германцами понимать и саксов, и бриттов, и немцев — те племена, которые шли севером Европы из степи.
Кажется, что русские всегда чувствовали себя в армии как в своей тарелке! В народе форма пользуется популярностью, ее одевают, собираясь в (туристский) поход, ее носят геологи (морские) и моряки и никто не чурается армейского духа. Антивоенная Европа — другая. Здесь это не принято.
Почему же это существует, если русского коллективизма — нет? Только маскулинность (мужское начало), монологичность (исполнительность: пошел и молча сделал) и коллективизм порождают армию. Ах да, еще лень! Ну, и с этим у русских все в порядке!
Коллективизм и дистанция власти
Русские обожают различные общества, в том числе и тайные. Одно из таковых испортило жизнь России в конце позапрошлого века, а в начале следующего подготовило революцию — правда, уже другое.
Но кто же не любит тайные общества, клубы, собрания? Правильно, в любви русских ко всем этим забавам нет ничего патологического! Но с кем вы изволите сравнивать? С англичанами? С американцами? В их коллективизме никто не сомневается, пожалуй! (Считается, что западный мир — индивидуален. Это — миф. Своим происхождением он восходит всего лишь к XX веку, к Айн Рэнд, по происхождению русской, которая познакомила западный мир с миром индивидуальности. Тема понравилась, хотя Запад коллективен по своей основе. На практике индивидуалисты — лишь англоязычные народы, да и то с оговоркой: они развились в этом отношении настолько, что умеют сочетать в душе индивидуальность и коллективизм (клановость).) Мы же сомневаемся, что он у нас есть, но получается совершенно напрасно!
Дистанцирование от власти вместе с коллективизмом рождают стремление создавать неформальные объединения. То же наблюдается и у англичан. У них это произошло оттого, что их страна была завоевана норманнами (французского происхождения), на английский трон сел человек, не говорящий по-английски, и для того, чтобы смирить гнев лордов, английскому народу были дарованы их «английские вольности».
Но есть народы, которые не приемлют неформальных обществ. Это, например, древние греки и римляне, у которых было ПРИНЯТО решать все публично и открыто. Цезарь был убит в Сенате, на глазах у всех, хотя куда проще было бы подослать к нему убийцу. Тиберий Гракх был убит во время выступления на Форуме перед народом и после римский народ не простил его убийц — убийство народного трибуна было тягчайшим преступлением! Вдумайтесь: не «трибуна», то есть вождя, как мы привыкли думать, а «трибуна», от слова «триба» — избирательный округ. Быть трибуном означало занимать важнейшую государственную должность. Тиберий Гракх, например, на неделю остановил в Риме торговлю и движение судов — это было в его власти, ПО ЗАКОНУ он был вправе такое сделать.
Итак, коллективизм, получается, свойственен и нам, если мы любили создавать тайные и прочие общества. Просто в последнее время все как-то поутихло.
Коллективизм и стремление к неопределенности
Коллективизм и стремление к неопределенности рождает безответственность. Англичане, к примеру, хоть и коллективисты, но они любят определенность, мы же — нет. За коллективом очень легко спрятаться, чтобы ничего не делать (вспомним русскую лень). Надо только не брать на себя никаких обязательств, говорить высококонтекстным языком — и все будет в порядке! Потом будет уже не разобраться, кто виноват.
Любопытно, в мире существует совершенно иное отношение к признанию вины и тому, на чьей стороне оказывается правда. Англосаксонские общества декларируют принятие на себя вины, даже если это не так, и уж, безусловно, если вина есть. Но зачем? Для нас это совершенно неясно.
Дело в том, что понятие вины и правоты тесно связано с понятием ответственности. В Англосаксонском обществе действует круг парадигм (установок): ты берешь на себя ответственность — ты терпишь неудачу — ты виноват и признаешь это открыто — ты прощен и снова берешь ответственность — для того, чтобы исправить ошибку. Ответственностью ГОРДЯТСЯ, она — признак зрелой и свободной личности, если хотите, признак индивидуальности.
Когда же ответственности избегают — а этого как раз и добиваются с помощью стремления к неопределенности, то появляется стремление быть членом какого-либо коллектива, ведь именно в нем так хорошо можно спрятаться (не в чистом же поле), в коллективе совершенно не ясно, с кого спрос. Отсюда и любовь к коллективности.
Коллективизм русских — расчетлив. Это брак не по любви. Коллектив нужен нам, чтобы реализовать свою монологичность, свою маскулинность, чтобы избежать ответственности, чтобы реализоваться в условиях дистанции власти. Как ни странно, коллективизм позволяет реализовать и такое негативное чувство, как нелюбовь к себе: Почетно умереть на глазах всего коллектива, восстановив тем самым утраченное (кем? когда?) к себе доверие.
Это — неискренне, это — расчет. В глубине души русский человек — это медведь — непонятый, могучий, одинокий.
Упражнения на коллективизм
Как же можно привить подобное стремление? Это нереально. Нет опыта, говорящего о том, что коллективный распределенный труд гораздо эффективнее индивидуального. В современных компаниях это хорошо понимают и потому устраивают тренинги «командообразования», на которых пытаются убедить людей в эффективности именно командного решения задач.
Представьте, что вы пошли в поход. Что, каждый сам себе готовит, ставит палатку, ходит за водой? Нет, все эти работы распределены. Так почему же не сделать так же на работе?