Достаточно вспомнить австрийского физика Эрвина Шрёдингера, который был вынужден отказаться от сотрудничества с Эйнштейном, очевидно понимая, что поиск, который уже на протяжении многих лет (десятилетий) ведет ученый, потребует не одну жизнь для нахождения окончательно правильного ответа.
А ведь жизнь всего одна.
Интересно, понимал ли это Эйнштейн, особенно когда начинал рассуждать об общественном служении или о ничтожности человеческой жизни перед лицом космоса?
«Искать смысл или цель собственного существования или тварного мира в целом всегда казалось мне абсурдом с объективной точки зрения. Тем не менее у каждого есть определенные идеалы, которые и направляют его стремления и суждения. В этом отношении я никогда не считал легкость бытия и счастье самоценными. Идеалы, которые освещали мне путь и время от времени придавали отваги, чтобы бодро принимать жизнь как она есть, – это Истина, Добро и Красота. Жизнь казалась бы мне пустой, не ощущай я общности с обладателями похожего мировоззрения, искателями объективного, вечного и недостижимого в сфере искусства и научных исследований. Банальные цели человеческих стремлений – собственность, внешний успех, роскошь – всегда представлялись мне презренными.
Самое прекрасное, что только может выпасть нам на долю, – это тайна. Стремление разгадать ее стоит у колыбели подлинного искусства и подлинной науки. Тот, кто не знает этого чувства, утратил любопытство, неспособен больше удивляться, все равно что мертвый, все равно что задутая свеча. Именно чувство тайны – пусть даже смешанное со страхом – породило религию. Осознание того, что существует нечто, что мы не можем постичь, глубочайшая основа и первопричина, пронзительная красота, доступная нашему уму лишь в наиболее грубых формах, – это то знание и то чувство, которые составляют истинную религиозность; в этом смысле, и ни в каком другом, я являюсь глубоко религиозным человеком».
Альберт Эйнштейн о смысле человеческой жизни
Альберт Эйнштейн в своем кабинете в Принстоне.
Послевоенная идеологическая истерия как в США, так и в СССР обретала все больший размах. Еще совсем недавние союзники по антигитлеровской коалиции превратились в заклятых врагов, и уже было неизвестно, что (кто) было страшнее для Соединенных Штатов – германский нацизм или советский коммунизм, а для СССР, соответственно, Адольф Гитлер или американский сенатор Джозеф Маккарти.
9 февраля 1950 года сенатор-республиканец Джозеф Рэймонд Маккарти выступил с речью, в которой сообщил, что Государственный департамент США наводнен коммунистами и это надо остановить. Директор ФБР Эдгар Гувер горячо поддержал новоявленного борца с «красной чумой».
Так в истории Соединенных Штатов начался период, получивший название «охота на ведьм».
В «черные списки» маккартистов были занесены Леонард Бернстайн (композитор и дирижер) и Стэнли Крамер (кинорежиссер), Артур Миллер (драматург) и Поль Робсон (певец, общественный деятель), Орсон Уэллс (кинорежиссер, писатель) и Дороти Паркер (писатель), Чарли Чаплин, Альберт Эйнштейн и Роберт Оппенгеймер, а также Юлиус и Этель Розенберг (казнены в 1953 году по обвинению в шпионаже в пользу СССР).
Юлиус и Этель Розенберг, разделенные решеткой, возвращаются из суда, где только что был вынесен обвинительный приговор, в тюрьму. 1951 г.
При этом надо понимать, что большинство фигурантов «черных списков» никакого отношения ни к коммунизму, ни к Стране Советов не имели.
В результате бурной деятельности сенатора был принят «Акт 1954 года о контроле над коммунистами», в котором компартия была объявлена вне закона. Тогда же из публичных библиотек было изъято тридцать тысяч наименований книг, которые были признаны прокоммунистическими и просоветскими.
Характерно, что почти в это же время в СССР набрала силу и развернулась так называемая «борьба с космополитизмом», что для многих (и для Эйнштейна в первую очередь) стало знаком того, что в стране, героически победившей германский нацизм, антисемитизм превращается из явления бытового в факт государственной политики.
Разумеется, обходя еврейский вопрос (потому что в СССР официально не было антисемитизма и все нации были равны), советские теоретики трактовали космополитизм как «идеологическое оружие американской реакции», против которого необходимо выступить единым фронтом.
По большей части к «безродным космополитам» были отнесены представители научной и творческой интеллигенции. Позже в космополитизме были обвинены и врачи, что дало начало новому погрому уже в медицине, более известному как «Дело врачей-вредителей».
Таким образом, «охота на ведьм» началась по обе стороны океана.
В безумное и жестокое преследование своих собственных граждан (большинство из которых прошло страшную войну) включились государства, обладающие ядерным оружием.
Эйнштейн был поражен, это просто не укладывалось в его голове, это было настоящим сумасшедшим домом в мировом масштабе.
Скорее всего великий ученый просто не представлял, что любое тоталитарное общество, как бы оно себя ни называло – «американская демократия» или «пролетарский интернационализм», – идет от одних репрессий к другим, от одного ужесточения режима к другому, потому что это закон существования любой тирании.
Да, обладание ядерным оружием привело США и СССР к паритету, но к весьма специфическому паритету, следует заметить.
«Мысль о том, что можно достичь безопасности посредством гонки вооружений, есть катастрофическое заблуждение… Считалось, что таким способом можно запугать противника и обеспечить себе безопасность… Символ веры, который мы в этой стране [в США] исповедовали все эти пять лет, был таков: вооружаться во что бы то ни стало… Внутри страны мы допустили концентрацию ужасающей финансовой мощи в руках военных, милитаризацию молодежи, слежку за «лояльностью», производимую с помощью чудовищного полицейского аппарата… Что еще? Запрет независимой мысли, обработка общественности через радио, прессу, школу… Я говорю: невозможно добиться мира, если все время иметь в виду войну».
Из выступления Альберта Эйнштейна в телевизионной программе Элеоноры Рузвельт
И вновь повторилось то, чего ни друзья, ни коллеги великого ученого не могли ни понять, ни принять, ни простить. Так, на призыв отреагировать на явно антисемитский характер «борьбы с космополитизмом» в СССР Эйнштейн довольно долго уклонялся от прямого осуждения Сталина и в результате выдал нечто крайне обтекаемое и двусмысленное: «Я не одобряю вмешательство советского правительства в дела науки и искусства. Оно мне кажется предосудительным, вредным и даже смешным».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});