5 марта 1940 года Политбюро приняло решение о расстреле пленных польских офицеров и интернированных гражданских лиц польской национальности из числа интеллигенции и имущих классов — почти 22 тысячи человек, в том числе более 14,5 тыс. офицеров. В апреле и первой половине мая его осуществили органы НКВД. По утверждению Серго Берии, его отец на заседании Политбюро выступил против казни поляков: «Свою позицию… он объяснял так: «Война неизбежна. Польский офицерский корпус — потенциальный союзник в борьбе с Гитлером. Так или иначе, мы войдем в Польшу, и конечно же польская армия должна оказаться в будущей войне на нашей стороне». Реакцию партийной верхушки предположить нетрудно — отец за строптивость едва не лишился должности… Но и это не заставило отца подписать смертный приговор польским офицерам».
На решении о расстреле поляков подписи Берии нет — он был лишь кандидатом в члены Политбюро и не имел права решающего голоса. Предложение НКВД о расстреле поляков Лаврентием Павловичем подписано. Однако такое предложение наверняка оформлялось задним числом, уже после того, как политическое руководство приняло принципиальное решение. Невозможно представить себе, чтобы Берия уговаривал Сталина: «Иосиф, давай расстреляем этих проклятых поляков!» А Сталин бы отнекивался: «Нет, Лаврентий, еще не время». Вопрос-то был политический, и решал его Сталин, а не Берия. Инициатива в таком деле могла стоить главе НКВД жизни. Пример Ежова был перед глазами. К тому же еще в феврале 1940 года он предлагал решением Особого совещания отправить пленных польских офицеров в лагеря в восточной части СССР сроком на 8 лет. А заявление Берии с предложением расстрелять поляков — это все равно как заявление любого человека с просьбой о приеме на работу. Человека зачисляют в штат не потому, что он пишет это заявление. Наоборот, это заявление он пишет уже после того, как руководство учреждения принимает решение принять его на работу.
На постановлении от 5 марта 1940 года стоят подписи членов Политбюро, но есть одно примечательное исправление: в составе тройки, которая должна была проштамповать смертные приговоры полякам, первоначально стоявшая в машинописном тексте фамилия Берии вычеркнута и чернилами вписана фамилия Б.З. Кобулова. Это можно расценить как доказательство того, что предложение за подписью главы НКВД составлялось не им и уже после принятия Политбюро принципиального решения. Вероятно, это решение было сначала принято руководящей четверкой в составе Сталина, Ворошилова, Молотова и Микояна, чьи подписи стоят на документе. Отсутствующих Калинина и Кагановича опросили потом по телефону, и они тоже высказались «за». Не стал бы сам Лаврентий Павлович предлагать самого себя в состав тройки, чтобы потом самого же себя и вычеркивать. Вероятнее всего, текст предложения о применении к полякам высшей меры печатали не сотрудники Берии, а секретарь Сталина А.Н. Поскребышев. Думаю, что Берия действительно был против казни поляков и мог попросить Сталина, чтобы его имя было вычеркнуто из числа тех, от лица которых формально будут вынесены смертные приговоры. Принимая во внимание относительный либерализм Берии в бытность его во главе Грузинского ГПУ и его послевоенную позицию относительно объединения Германии в единое буржуазно-демократическое государство, рассказ Серго о возражениях отца против расстрела поляков представляется вполне правдоподобным.
Между прочим, то, что Берия был против расстрела польских офицеров, доказывается материалами расследования катынского преступления специальной комиссией американского сената, изданными в Вашингтоне в 1952 году. Выписку из этих материалов Руденко представил Маленкову 18 июля 1953 года. Она представляет собой допрос сенатором Махровичем анонимного свидетеля, одного из уцелевших польских офицеров из Козельского лагеря:
«Махрович: В первую очередь скажите, кто такой Берия.
А.: Берия является министром внутренней полиции.
Махрович: Он является министром НКВД. Правильно ли это?
А.: Да.
Махрович: Это внутренняя полиция?
А.: Да.
Махрович: Теперь он является вице-премьером России?
А.: Да.
Махрович: Вы не присутствовали при этом разговоре?
А.: Нет, я не присутствовал.
Махрович: Знаете ли вы, когда он происходил?
А.: Это было за несколько дней до моего разговора.
Махрович: Таким образом, в октябре 1940 года?
А.: После 10 октября 1940 года.
Махрович: Знаете ли вы, кто участвовал в разговоре с Берия?
А.: Да, я знаю.
Махрович: Кто они?
А.: Подполковник Берлинг, полковник Горжинский, подполковник Букаенский и подполковник Горчинский…
Подполковник Горчинский рассказал мне об этих беседах, когда он возвратился вечером…
Мы постучали в дверь и были пропущены из наших камер в ванную комнату. Мы уселись в ванной комнате, и он рассказал мне в этот вечер о своей беседе с Берия…
Махрович: Расскажите нам точно, что он вам передал относительно разговора с Берия.
А.: Он сказал, что в разговоре было предложено сформировать бронетанковую дивизию. Берия сказал, что он хочет сформировать бронированный кулак. Берлинг поинтересовался: «Откуда мы возьмем офицеров? Я хотел бы получить своих офицеров из Старобольска и Козельска». Об Осташкове речи не было, потому что в Осташкове были в первую очередь пограничная полиция и охрана. На это Берия ответил, разумеется по-русски, что «мы совершили большую ошибку». И он повторил это дважды: «Мы совершили большую ошибку», «мы совершили большую ошибку».
В других выписках из материалов американской комиссии, предоставленных Руденко Маленкову, приводились показания одного из свидетелей, запротоколированные в 1943 году командованием польской армии Андерса: «…Когда я упомянул в разговоре с комиссаром Берией о большом числе наших первоклассных офицеров из лагерей в Старобельске и Козельске, он ответил: «Составьте список их, однако многих из них больше там нет, потому что «мы допустили большую ошибку».
Во время второго разговора с комиссаром Меркуловым последний еще раз подтвердил содержание указанного комиссаром Берией.
Соответствует подлиннику. Военный штаб, 14 мая 1943 г.
(Печать польского военного командования)».
Выписка из стенограммы допроса полковника американской армии Генри И. Шиманского, произведенного конгрессменом Махровичем.
«Махрович: Вы, возможно, найдете запись беседы с Берия, главой НКВД.
Митчелл: Приложение V к вещественному доказательству 10а содержит запись беседы, на которую вы ссылаетесь. Она находится в части доклада, датированной 6 мая 1943 года.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});