нырнули в мешочки и вынырнули с пригоршнями серебряных монет. Металлические кружочки с профилем консула полетели в толпу, которая бросилась собирать их, выкрикивая имя благодетеля. Марий тоже опустил руку в мешочек и вынул пригоршню серебра. Монеты полетели по высокой дуге, и люди кланялись, подбирая дары. Марий довольно улыбался, а они благословляли его.
Из низкого окна Корнелия видела бурлящую массу людей, радуясь, что они не там, не в толпе. Ее сердце дрогнуло, когда Марий подъехал ближе, и она закричала вместе со всеми. Марий был красив, а город любил героев.
Рядом с полководцем стоял юноша, слишком молодой, чтобы быть легионером. Корнелия даже подалась вперед, чтобы рассмотреть его получше. Он улыбался, и его голубые глаза сверкнули в ответ на что-то, сказанное Марием.
Повозка катилась мимо. Корнелия увидела, как полетели монеты и как люди бросились их подбирать. Ее отец, Цинна, фыркнул и язвительно заметил:
– Пустая трата денег. Рим любит бережливых полководцев.
Корнелия не ответила – она не сводила глаз со спутника Мария. Красивый парень, но было в его манере держаться что-то особенное, неуловимое… Пожалуй, внутренняя уверенность. Как говорила частенько Клодия, нет в мире ничего привлекательнее уверенности.
– Теперь все матери в Риме будут гоняться за этим юным петушком для своих дочерей, – прошептала стоящая рядом Клодия.
Корнелия покраснела, а служанка вскинула брови и улыбнулась.
Шествие длилось еще два часа, но Корнелия уже потеряла к нему интерес.
К тому времени, когда они достигли Форума, краски и лица смешались в одно пестрое пятно, легионеры были усыпаны цветами, а солнце поднялось к зениту. Марий приказал вознице остановиться у ступеней сената. Цокот копыт по каменным плитам отразился гулким эхом, шум улиц постепенно откатился назад. Оглядевшись, Гай увидел солдат Суллы, охраняющих входы на площадь, и толпы горожан вдалеке за ними.
После буйства красочных толп на ведущих к центру улицах вид площади показался Гаю вполне будничным.
– Останови здесь, – сказал Марий и встал с трона, чтобы посмотреть, как выходят на Форум его люди.
Шеренга за шеренгой легионеры заполнили всю площадь – от ее дальнего края до ступеней сената. Человеческий голос не мог дать команду, которую услышали бы все, и потому протрубил рог. Подошвы сандалий ударили о камень, и все замерли, как один человек. Марий горделиво улыбнулся и стиснул плечо стоящего рядом племянника.
– Запомни, ради этого мы сражаемся за тысячи миль от дома.
– Сегодняшний день я не забуду никогда, – ответил Гай.
Сойдя с повозки, Марий подошел к белому быку, которого удерживали четверо солдат. Рядом сопел и рвался из пут здоровенный кабан с черной щетиной.
Марий принял тонкую свечу и зажег благовоние в золотой чаше. Легионеры склонили головы; консул вышел вперед с кинжалом в руке и, негромко приговаривая, перерезал горло обоим животным.
– Через войну и мор проведите нас всех в наш дом, в наш город, – произнес Марий и вытер клинок о шкуру быка, который упал на колени, взревев от боли и страха.
Вернув кинжал в ножны, консул обнял племянника за плечи, и они вместе поднялись по широким белым ступеням. Здесь сосредоточилось все могущество мира. Покатая крыша покоилась на колоннах, каждую из которых не обхватили бы и трое мужчин. Саму же крышу украшали статуи.
Лестница вела к громадным бронзовым дверям, рядом с которыми даже Марий выглядел карликом. Казалось, они предназначались для защиты от вражеских армий. Однако, когда Марий и Гай достигли верхней ступени, двери бесшумно открылись изнутри. Марий кивнул, а Гай едва сдержал благоговейный вздох.
– Идем, парень, к нашим правителям. Не подобает заставлять сенаторов ждать.
Глава 16
Они выехали на рассвете, и по дороге к морю Марк несколько раз с удивлением замечал, что старый гладиатор необычно напряжен. За все время пути ни тот ни другой не произнесли ни слова. Марк проголодался и умирал от жажды, но признаваться в этом не хотел. Про себя он решил, что если Рений не собирается останавливаться до самого порта, то и он первым ни за что не сдастся.
Наконец, когда в свежем деревенском воздухе потянуло запахом дохлой рыбы и водорослей, Рений остановил коня, и Марк увидел, что его спутник заметно побледнел.
– Я задержусь, навещу одного приятеля. А ты поезжай дальше, в порт, найди комнату. Там постоялый двор…
– Я с тобой, – объявил Марк.
Рений поиграл желваками и, пробормотав «как пожелаешь», свернул с мощеной дороги на проселочную.
Несколько миль дорога вилась через лес. Заинтригованный, Марк не отставал от старика, но и не спрашивал, куда они направляются, и только держал меч наготове на случай появления лесных разбойников. Впрочем, меч против лука, как он сам понимал, – оружие не самое лучшее.
Солнце, появлявшееся порой в просветах между зелеными кронами, уже клонилось к горизонту, когда путники въехали в небольшую деревушку. Домов в ней было не больше двух десятков, но все выглядели добротными и ухоженными. В загонах расхаживали куры, на лужках паслись козы на привязи. Эта мирная картина убедила Марка, что опасаться здесь нечего.
Рений спешился.
– Войдешь? – спросил он, подходя к двери.
Марк кивнул и взялся привязывать лошадей к столбу. Когда он закончил, Рений уже вошел. Марк нахмурился и, держа руку на рукояти кинжала, последовал за ним. Внутри было довольно темно, но при тусклом свете свечи и едва теплящегося очага он увидел, как Рений обнимает здоровой рукой какого-то старика.
– Это мой брат Прим. Прим, это тот мальчишка, о котором я упоминал. Едет со мной в Грецию.
Хотя старику было, наверное, не меньше восьмидесяти, рукопожатие у него оказалось крепкое.
– Брат писал мне о ваших успехах – твоих и того, второго парня, Гая. Вообще-то, ему никто не нравится, но вы двое – еще меньше остальных.
Марк хмыкнул.
– Садись, парень. У нас впереди долгая ночь. – Хозяин подошел к очагу и положил на раскаленные угли длинную железную кочергу.
– Что происходит? – спросил Марк.
Рений вздохнул:
– Мой брат – бывший лекарь. Он отнимет мне руку.
Когда Марк понял, что произойдет сейчас у него на глазах, ему сделалось дурно. Кровь бросилась в лицо. Оставалось только надеяться, что Рений не расскажет брату, при каких обстоятельствах был ранен. Маскируя смущение, он быстро заговорил:
– Уверен, это могли сделать и Луций, и Кабера.
Рений жестом остановил его.
– Могли многие, но Прим – лучший.
Прим по-стариковски кхекнул, явив скудный набор зубов.
– Меньшой рубил людей на кусочки, а старшой сшивал заново! – бодро сказал он. – Давай добавим света.
Он взял масляную лампу, зажег ее от свечи, а потом повернулся и, прищурившись, посмотрел