Кто-то закричал. Повернувшись, Оливия увидела птицу, которая трепыхалась на диване – должно быть, она влетела, когда Мьюриел открывала окно, чтобы помыть его.
Полли шагнула вперед, держа швабру, как метательное копье. Птица взлетела вверх, но, столкнувшись с потолком, неуверенно затрепетала у стены.
Мьюриел снова закричала.
– Лови ее! Лови!
– Я пытаюсь! – огрызнулась Полли.
– Остановитесь! – Оливия сорвала с дивана чехол, прикрывавший мебель, когда ею не пользовались. – Пусть сядет.
– Нечего было влетать сюда, – запричитала Мьюриел.
Птица резко полетела к окну, но к закрытому. Ударившись о стекло, она упала на ковер.
– Она погибла, – заявила Полли. – Убила сама себя.
– Тихо! – Накинув на птицу ткань, Оливия осторожно ощупала крохотное тельце. Его тепло поразило ее. Она подсунула ткань под птицу, а затем свела углы сверху, чтобы получилось нечто вроде сачка, в котором она понесла птицу к двери. – Я унесу ее в сад.
– Да у нее шея свернута, – крикнула ей вслед Полли.
Оливия шла быстро, не понимая причины внезапно охватившего ее гнева. Одно было понятно: даже птица заслуживает лучшего конца, чем умереть в этом доме.
В саду она уложила сверток на траву и осторожно приоткрыла его. Оглушенная птица лишь слегка подрагивала. Может, Полли права, и это всего лишь смертельные судороги.
Оливия чувствовала, что если птица и впрямь умрет, то она рассердится еще сильнее. Похоже, нрав у Оливии стал взрывным, и она будет искать возможность сорвать зло на том, кто этого не заслуживает. Например, на Полли, которая считает возможным ударить запаниковавшее существо шваброй.
Но почему бы Полли так не думать? Это же всего лишь птица. Это не человек.
Пораженная собственными мыслями, Оливия выпрямилась. Неужели она так глупа, так расстроена, что готова сравнивать герцога Марвика со злополучной птицей? Ему не нужна защита Оливии. А если он и попал в ловушку, то это была всего лишь клетка, сооруженная его собственными руками.
– Лети, – прошептала она птице. – Ты свободна.
Кто еще мог сказать такое в доме?
Лязгнула щеколда. В дверном проеме стоял Марвик с непроницаемым лицом.
– Я бы хотел поговорить с вами, – сказал он.
Этого мгновения Оливия со страхом ждала все утро. И вот оно настало, а она поняла, что ее гнев в конце концов нашел свою цель. Он поднялся между ними каменной стеной, оставив ее безучастной к приказу герцога, к спокойной властности в его голосе, с которой произнес он этот приказ.
– Зайдите в дом.
– Подождите минутку. – Она обратила свое внимание на птицу.
– Немедленно, миссис Джонсон!
Увы, он не мог придать значимости своим словам, подойдя к ней. Для этого ему понадобилось бы выйти из дома, а сделать это он был не в состоянии – даже выйти в свой собственный сад. Какая неудача, что Оливия занята.
Она опустилась на колени рядом с птицей. Та не была красивой – обычный крапивник, одноцветный, коричневый, такой маленький, что помещался у Оливии в ладони. Но сейчас его глазки были открыты, и эти блестящие черные горошины яростно вертелись по сторонам.
– Привет! – прошептала Оливия. – Просыпайся.
– Оливия, – спокойно повторил герцог.
Звук его голоса, произнесшего ее имя, поразил Оливию, как удар молнии. Но она отказывалась поднимать голову. Пусть ждет весь день. В конце концов он считает себя плохим человеком, а разве плохие люди не склонны затаиваться? Так пусть в свое удовольствие таится в дверном проеме.
Оливия очень осторожно погладила животик крапивника указательным пальцем. Птица замерла. Ошибка? Неужели она убила ее?
– Оставьте ее, – сказал Марвик. – Она напугана.
Стоял необычно теплый для декабря день, так что, возможно, Оливия найдет какое-то дело, требующее ее внимания вне дома. Быть может, ей удастся так увлечься чем-то, что она будет занята весь день.
Крылышки крапивника дернулись, приподнялись один раз, второй… Но он не мог перевернуться, чтобы обрести точку опоры. Затаив дыхание, Оливия подсунула под птицу руки. Крохотные острые коготки оцарапали ей кожу. Потом крапивник снова замер.
– Он притворяется мертвым.
– Вы – ветеринар? – язвительно спросила Оливия. – Если да, то подойдите и помогите. А если нет, молчите.
Тихий смех герцога удивил ее. Но Оливия не позволила себе оглянуться.
– Лети! – прошептала она, поднимая птичку к затянутому облаками небу. Но крапивник лишь съежился.
– Возможно, она смертельно ранена, – заметил Марвик.
– Лети! – громче проговорила Оливия, снова поднимая сложенные чашечкой руки, на этот раз – энергичнее.
Птица не шевельнулась.
– Она мертва, – нетерпеливо проговорил он. – Положите ее.
– Лети! – Оливия подбросила руки, и крапивник резко взмыл вверх. Правда, через мгновение его бросило вниз, но он сумел вновь набрать высоту и быстро пролетел над высокой каменной стеной.
Улетел. Оливия пыталась найти птицу глазами, но ее уже и след простыл.
– Не умерла, – сказала она.
Ни звука от двери. Оглянувшись, она увидела, что герцог наблюдает за ней, при этом на его лице появилось такое странное выражение, что у нее заныло в груди. Как же он красив! И по какому неправильному пути идет. Что он видел, глядя в зеркало? Оливия видела в нем падшего ангела. Неужели он не понимает, что у ангелов есть шанс подняться?
– Да, – кивнул он. – Не умерла. Вы были правы.
Он вышел из двери.
Оливия была изумлена. Он действительно собирается…
Да. Марвик шел прямо к ней, и она охнула, всплеснула руками и тут же пожалела об этом, потому что герцог мрачно улыбнулся и поднял руки ладонями вверх, словно говоря: «Бери!».
– Удивительно, да? – Герцог приблизился к ней – высокий, подтянутый, широкоплечий… Он вышел из дома! – Никто и не догадается, что я только что сбросил ходунки, на которых водят маленьких детей.
– Не шутите, – прошептала Оливия. При виде этого человека, двигавшегося с животной грацией, никому бы и в голову не пришло сравнить его с ребенком.
– О, поверьте мне, я вовсе не шучу. – Остановившись, герцог огляделся по сторонам и шумно вздохнул. Его длинные ресницы опустились. Он рассматривал почву у себя под ногами, и его губы дрогнули, когда он зацепил землю сапогом.
– Абсолютно мертвая, – пробормотал Марвик.
Оливия встала между ним и дверью, вознамерившись предотвратить любую его попытку к бегству.
– Птица? Или вы имели в виду сад? – Герцог тем временем обводил взором жухлую траву. Он вышел из дома! Оливия едва могла говорить, потому что ее буквально парализовало потрясение, возникшее при виде Марвика, вышедшего из дома. Неожиданно он стал выглядеть много моложе, словно дом давил на него тяжким грузом, а теперь наконец герцог может выпрямиться в полный рост – освободившийся, сильный, стройный.