Читать интересную книгу Столыпин - Аркадий Савеличев

– Ваше величество, вы не станете возражать, если я очищу кабинет министров от наиболее одиозных фигур? От таких, например, как Стишинский, Ширинский-Шахматов?..

Николаю II были любы министры, которые никогда ни в чем не возражали… потому что ничего и не делали, но!..

– Разумеется, разумеется.

Он был рад и тому, что Столыпин не назвал Дурново и Трепова, своих предшественников. Много ли доброму царю надо?..

Новый кабинет министров Столыпин сформировал уже без оглядки на царя.

Но, конечно, с полным почтением. Каждую неделю приезжая с докладами. Если бы слышал Николай II одиночные размышления нового фаворита!

«Что есть Россия?!»

«Абсолютная монархия?..»

«Непонятно, невообразимо, абсурдно!»

В его мыслях многое смешалось…

Монархист по воспитанию… и республиканец по поведению.

Гонитель всех нынешних Емелек и Стенек… и ярый защитник покалеченных в глупой войне солдатиков.

Крупнейший родовой помещик… и земский вольнодумец, раздающий собственные поместья крестьянам.

Истинный отец голодного крестьянства… и разрушитель общины, которая худо-бедно держала сельскую круговую поруку…

Он именно с этого и хотел начать – с большого нарыва, образовавшегося на месте спасительной общины. Уже и грандиознейшие планы рисовал…

Одиноко затворившегося на Аптекарском острове реформатора опередила гремевшая на всю Россию браунингами и бомбами БО – Боевая организация эсеров. Даже Центральному Комитету своей партии не совсем подотчетная…

Во главе печально знаменитой БО стояли тоже двое совершенно не схожих людей. Везде двое! Как и на сквозном ветру спасителей России… как и в метельной замяти террористов…

Потомственный дворянин Петербургской губернии Борис Савинков… и потомственный еврей из западной черты оседлости Евно Азеф.

Неукротимый «генерал террора» – и неукротимый к тому времени, еще не разоблаченный полицейский провокатор, выкормыш начальника сыскной полиции Алексея Лопухина.

Но до громких и скандальных разоблачений было еще далеко. Даже министр внутренних дел только слыхом что-то слыхал, в детали не вдаваясь.

Опьяненные недавними терактами – смертями Плеве, великого князя Сергея Александровича, генерала Мина и других, – боевики собрались на задворках Российской многоглавой империи – в Финляндии. Там действовал закон, позволявший эмигрантам жить, по сути, открыто, опасаясь только петербургских ищеек.

На этот раз опасений не возникло. Все складывалось прекрасно. Единственное недоразумение – Азеф куда-то внезапно исчез. У Савинкова мелькнуло уже тогда некое подозрение, но он отвлекся, слушал своих боевых подельников.

Начал, как всегда, самый горячий – Василий Сулятицкий:

– Царя-Николашку нам пока не взять, будем дальше готовиться. Но Столыпин?.. Он пострашнее тюфяка в короне. Три месяца как стал полицейским министром и многих наших на виселицы спровадил! А неделю назад Николашка отдал ему и главную должность – председателя Совета Министров. Полный диктатор! Кровавый палач! Смерть!

– Ну-ну, – тихо, как всегда, покивал Савинков. – Кто следующий?

Не вкруг трибуны, конечно, сидели – вкруг накрытой камчатой скатертью стола. Дело происходило на сокрытой от больших дорог даче своего финского подельника. Ничего удивительного, что дача была превращена в закрытый отель. Для террористов. Если кто из шальных туристов забредал случайно, ответ был один: «Извините, мест свободных нет». Здесь посторонних не было. Говорили без обиняков.

Вторым заговорил Лев Зильберберг:

– Да, смерть. Но подобраться к Столыпину потруднее, чем к князю Сергею. Под его рукой вся полиция. Жандармерия. Наконец, он ведь заговоренный еще с Саратовщины. Разве не стреляли в него? Не бросали бомбу на театральной площади? По силам ли нам, заговорщикам, такой дьявольский заговор?

Последнее Зильберберг сказал с язвительной усмешкой.

Генерал усмешки не принял:

– Заговоренный?.. Потому что не столь наивен, как наши шалопаи. Не столь глуп. А бесстрашию стоит именно у него поучиться…

Как бы тихо ни говорил генерал, слово его прошибало любую тишину. Он не мог никому прибавить ума, но мог прибавить дисциплины. Безоговорочной, жестокой. Даже кровавой – за малейшее подозрение…

– Руководителем группы назначаю Зильберберга. Обсудите все без суеты. План Лева доложит мне. Азефа нет?.. Обойдемся. Чтоб не мешать вам, я прогуляюсь.

Савинков вышел. Дача, превращенная в сокрытый отель, находилась на берегу живописного озера. Сюда вела коряжистая, для карет непроходимая дорога, – только верхом двадцать верст. Или пешком. Уж как кому заблагорассудится.

Он закурил неизменную гаванскую сигару, которую и в тюрьме умудрялся доставать, а здесь чего же – вольная Европа, под вывеской Великого княжества Финляндского. Сигара была хорошая, но он после двух-трех затяжек швырнул ее в воду. Она недовольно зашипела…

Но ведь что-то шипело и в его душе? Он, собственно, был против намечавшегося покушения, но знал, прекрасно понимал: нельзя оставлять боевичков без работы… Ни в коем разе! Скурвятся и, чего доброго, в провокаторы подадутся… Такое бывает. Неизбежная мораль конспирации.

Народ под его знамя собирался решительный и разбитной. Но уж истинно: без царя в голове. Единственное – с браунингом в руке. А в случае необходимости – и с бомбой за пазухой. Лев Зильберберг – отнюдь не бедный еврей, сын богатого купца. Вася Сулятицкий? Сын священника, духовную семинарию закончил и с какой-то дурости в самый разгар революции затесался в вольноопеределяющиеся прапорщики, да еще при севастопольской крепостной тюрьме. Савинков сумел убедить прапорщика-семинариста, что руководителю БО сейчас нельзя умирать на виселице. Никак нельзя! Славная Боевая организация останется без руководителя.

Савинков размышлял. Ну, хорошо – убьют Столыпина, что дальше? И Трепов, и Дурново, и другие дурошлепы будут плясать полицейского «Камаринского»? Видит Бог, ему было жаль Столыпина. В кои-то веки в России появился дельный человек – и ни за что ни про что всадить в него пулю?.. В нем жила дворянская честь. Как угодно называйте это, но он убивает только дураков!

Не узнавал себя «генерал террора», не узнавал. Пусть делают, как хотят! Он на этот раз умывает руки!

Озеро катило тихую лесную волну. Ветра здесь не было, откуда быть крупной волне? Разве что небольшая рябь… как в его дворянской душе…

IX

Новый премьер-министр – а он любил называть себя на европейский лад – привык вставать по солнышку. Помещичья, усадебная натура. В поля на бричке ехать, смотреть, как рожь колосится. Об этом теперь можно было только мечтать. В девять часов начиналось совещание с департаментом полиции, в одиннадцать заседание правительства, в двенадцать и до обеда приемные часы.

Он жил на вольной даче, но семьи почти не видел. Два министерских поста занимали не только дневное, но и вечернее время; дача была главным служебным кабинетом. Приходилось идти на маленькую хитрость: сокращать заседания, выкраивая между ними минут десять – пятнадцать. Дети знали это и заранее скапливались на лестнице, ведущей ко второму этажу, в кабинет. Вот и сегодня последним вышел, сделав «козу» Аде, «Бармалей Герася»! Свой человек в доме. Самый частый посетитель. Он мог шутя и пришлепнуть по спинке слишком шуструю Наташу, которая открыто дразнила его Бармалейкой. Разумеется, ничего бармалейского в его облике не было, а истинную суть этого добрейшего человека знал только отец.

Приняв свою скверную должность, Столыпин не стал звать обратно уволенного Алексея Лопухина. Изболтался друг-гимназист, осовел от безделья. Куда уж ему нынешних террористов ловить!

Так полковник Герасимов и занял место Лопухина, став для всех домашних Бармалейкой.

Вслед за ним сбежал по лестнице и Столыпин.

– В детскую, бузотеры! Не сметь дразнить дядю-полковника Бармалейкой!

Но голос у грозного министра был сейчас под стать голоску Ольги Борисовны:

– Наконец-то наш папа!

Увлекши и ее в детскую, запинаясь в множестве ног и ножонок, он счастливо смеялся:

– Вот видите, украл у своей полиции пяток минут!

Дети хотели большего. Наперебой советовали:

– А еще?..

– …пятнадцать?..

– …двадцать?..

– …укради, папа, у своих министров еще целый час…

Приходилось щелкать по носам и носишкам, чтоб куда не след не совались. Может быть, и у второго заседания сколько-то минут украдет, но!..

– Но чур не галдеть! А то напущу на вас дядю Изволю!

Это министра иностранных дел детки так окрестили… За то, что дольше других отца задерживал. Дети были правы: Извольский хоть полицией и не заведовал, зато был слишком велеречив, а это отнимало времени не меньше, чем убийства и грабежи.

За пятнадцать минут, проведенных в детской, Столыпин оглох от криков, восторженных визгов, безудержного смеха, напрасных увещеваний мамы и наконец сам запутался в собственном дневном графике. Вспомнил: заседание правительства было перенесено на послеобеденное время, и не на даче, а в канцелярии Совета Министров, – здесь же был запланирован еженедельный большой прием посетителей. Приемы он никогда не назначал ни в одной из своих министерских канцелярий. В домашнем кабинете было сподручнее встречать слезы и жалобы. Поэтому и попросил дежурившего в приемной генерал-майора Замятина: