Западная пресса, расхваливая Попова, сама же и "продала его с
потрохами". В августе 1991 года во время "путча" поначалу ничего не было
слышно о том, где находился и что делал Попов. По некоторым слухам, "он
отсиживался на даче, либо сматывался из Москвы", по другим - находился в
бункере Белого дома. Но в 1993 году окончательную ясность в этот вопрос
внес материал, опубликованный газетой "Вашингтон пост" (1993.02.18). В
статье говорилось:
"В разгар политического кризиса в Советском Союзе в июне 91-го
года мэр Москвы нанес незапланированный визит в посольство Соединенных
Штатов. После нескольких минут тривиальной беседы, предназначенной для
подслушивающей аппаратуры КГБ, Гавриил Попов взял лист бумаги и написал:
"Мне нужно срочно передать послание Борису Николаевичу Ельцину.
Возможен переворот. Ему следует немедленно вернуться в Москву".
(Новоизбранный президент России в то время находился с первым визитом в
Вашингтоне - В.Ш.). Продолжая беседу, как ни в чем не бывало, американский
посол Джек Мэтлок взял ручку и вывел одно слово: "Кто?"
В ответ Попов написал имена трех лиц, которые в ту пору были
ведущими помощниками президента Горбачева: премьер-министра Валентина
Павлова, председателя КГБ Владимира Крючкова и министра обороны Дмитрия
Язова. "Я немедленно сообщу в Вашингтон", - написал в ответ Мэтлок...
Примечательное откровение! Оно дает богатую пищу для размышлений
о том, кто же исподволь разжигал августовские события и кто был
заинтересован в развязывании той драмы.
Возвращаясь к событиям 1991 года, напомню, что в тот период под
эгидой парламента шла работа над проектом нового союзного договора.
Авторитетная рабочая группа заседала поочередно в кинозале и столовой
подмосковного совминовского пансионата "Морозовка", недалеко от
Зеленограда, среди "обитателей" которого бушевали политические страсти.
Директор пансионата - бывший сотрудник КГБ и мой давний друг Василий
Макарович Скидан обеспечивал работу этой группы, начиная с организации
охраны, вплоть до отменного питания и отдыха. Тот союзный договор был одной
из последних возможностей сохранить СССР и начать обновление экономических
и политических отношений его субъектов. По свидетельству Василия Макаровича
все участники тех заседаний прекрасно это понимали и трудились с большой
ответственностью. Они глубоко обдумывали и горячо обсуждали аргументы для
обоснования формулируемых статей, так как хорошо знали, что заключение
нового Союзного договора придется не всем по душе.
Что же вызывало особые опасения разработчиков? Василий Макарович
рассказывал мне:
- В договоре нельзя было предусмотреть столько президентских
постов, сколько появилось тогда претендентов на малюсенькие, но все же
президентские кресла. - И вдруг совсем не по-научному подытожил: - Слишком
многим хотелось стать лидером пусть и "банановой", но выделившейся из союза
республики... Ведь это признание за рубежом... долларовые инъекции... Слаб
человек! - заключил Скидан.
Однако, готовившийся в пансионате "Морозовка" вариант проекта
Союзного договора почему-то замалчивали. Зато в апреле 1991 года неожиданно
собралось совещание глав республик, вошедшее в историю под названием
"ново-огаревского", где был составлен совершенно другой проект. В отличии
от первого, итоги всенародного референдума 17 марта в нем были полностью
проигнорированы. Анатолий Лукьянов, вспоминая работу совещания, так и
напишет: "Ни Ельцин, ни Кравчук, ни Акаев и слышать не хотели о результатах
референдума". Вместо союзного государства речь пошла о федерации республик.
"Ново-огаревский" проект договора предусматривал превращение нашего
государства в союз государств. Как явствует из свидетельств
непосредственных участников совещания, на нем даже раздавались предложения
вообще не употреблять в договоре слова "федерация" и ввести одноканальную
(только через республики) систему поступления налогов. Речь шла о
ликвидации союзного гражданства и союзной собственности.
Совершенно очевидно, что "ново-огаревский" вариант договора,
который нарекли "горбачевским", полностью противоречил результатам
референдума, и посягал на действовавшую Конституцию СССР. Конкретные факты
свидетельствуют, что составители того проекта хорошо понимали это, а также
чувствовали, что им следует очень торопиться, чтобы протащить его,
поскольку в стране быстро вызревало недовольство политикой Горбачева, а он
был президентом, не избранным всенародно. Над Горбачевым нависла угроза
снятия с поста - путем голосования на съезде народных депутатов.
Поэтому 29 июля 1991 года в Ново-Огареве состоялась встреча
Горбачева, Ельцина и Назарбаева, на которой они договорились начать
подписание Договора не в сентябре-октябре, как это было обусловлено ранее,
а 20 августа 1991 года. Многочисленные факты и свидетельства позволяют
сделать вполне обоснованный и очень важный для истории вывод о том, что
именно это решение ускорило приближение августовских событий. Ведь проект
договора держали в тайне не только от общественности, но даже от высших
должностных лиц государства. Поэтому незапланированная Горбачевым,
внезапная публикация 16 августа в газете "Московские новости" текста
Договора стала как бы детонатором этих событий.
Между тем, Горбачев в той сложнейшей ситуации отправился на отдых
в Форос, избегая встреч с непосвященными в его планы членами высшего
руководства. Ставки были сделаны. Большая игра уже началась.
Крючков и Язов, в силу характера деятельности своих ведомств,
несомненно обладавшие более полной информацией об обстановке в стране,
сделали попытку вмешаться в ход событий. 5 августа 1991 года они, - кстати,
с ведома Горбачева, - образовали небольшую рабочую группу для изучения
вопроса о целесообразности ввода ЧП (чрезвычайного положения) и для
разработки плана соответствующих мероприятий. Язов, надо полагать, допустил
непростительную тактическую ошибку, включив в эту группу Павла Грачева,
который, зная детали плана, в критические дни августа предпочел
"выслуживать" пост министра обороны.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});