потемнело. Сепия проглотила изображение – испуганное и бледное лицо невесты.
Последним ощущением стал глухой удар полом по затылку.
Настя.
12 августа 2035, воскресенье
Ты идешь к женщинам? Не забудь плетку!
Фридрих Ницше,
«Так говорил Заратустра»
Он поднялся и выпрямился в полный рост. Из разбитого виска сочилась кровь и тонкими струйками текла по обнаженному телу.
Ее Карпов.
Должно было произойти что-то страшное. Сильно ли он пострадал? Почему его глаза абсолютно белые? Такое кровотечение опасно для жизни? Почему молчит чип? Едет ли уже скорая? И главное – что Насте будет за это? Мысли сначала выстроились в голове, словно косяк рыб, а потом начали резко уходить куда-то на задворки разума, оставляя тоннель для вплывающего хищника.
Сердце стучало сильно и ровно, задавая темп всему происходящему. Прочие звуки слились в затихающее шипение, а дыхание сперло от какого-то восторженного предвкушения, что это имеет шанс закончиться благополучно.
Все было замедленно, ритмично и рвано, как брейкдауны в ее треках…
Он только делает движение в ее сторону – и вот уже вырастает совсем рядом. Теперь хлыст в его руке. На ее щеку ложится тяжелая пощечина. В глазах вспыхивают звездочки. Шляпа с гогглами целую вечность падает на пол. Мощный толчок – и в ее спину врастает кровать. Карпов рывком переворачивает на живот – и кровать уже прижимается к груди, отклеивая от сосков нашлепки с шипами.
Он принял правила игры. Теперь он похож на мужчину. Она этого хотела.
Ее руки резко оказываются за спиной под неприятный хруст суставов. На них змеей заползает что-то скребущее и стягивает их. Оно дает о себе знать кожаным скрипом, и Настя понимает, что это хлыст. Пальцы Карпова скользят под пояс ее штанов и царапают бедра. Рывок вниз – она открыта. Затем пальцы пауком ползут по ее голове и цепко сгребают пучок волос. Его рука вращается, как тяжелые шестерни, наматывая рыжую гриву.
Матрас скрипит, как первый снег, и давит на лицо – Карпов вжимает ее голову в кровать. Наваливается. Она чувствует спиной мокроту мыльной пены и прохладу его тела. Видит крупные капли крови, сорвавшиеся с его головы, падающие на постельное белье. Пачкающие.
Он готов. Настя только сейчас понимает, что трепещет от возбуждения. Мысли возвращаются в ее голову ливневым селем – а вместе с ними и дикое желание сделать момент таким похабным и брутальным, чтобы он навсегда изменил Карпова.
Она подтягивает колени и подается навстречу его бесцеремонным и гневным движениям.
В любом другом случае она бы ощущала страх. Но, черт возьми, это же был лишь Карпов. Все тот же плюшевый Карпов. Просто немного трансформировавшийся от отчаяния и злости. Невозможно его бояться. Сейчас это была композиция, а он – музыкальный инструмент. Даже будучи вдавленной в кровать его натиском, Настя ощущала себя хозяйкой положения.
– Давай! Давай, Карпов!.. Должен ты хоть что-то получить сегодня! – Она услышала свой хриплый возглас откуда-то издалека.
Она любила, когда грубо. Как делал Афанасий, неотесанный болван, не попадающий в ритм не только на гитаре. Или Вадим с его медвежьей хваткой.
Жар разливался внутри нее. Фантазии расцветали фейерверками. В голову лезли ассоциации. Если партнер не наматывает твои волосы на кулак – значит, ты его просто не возбуждаешь. Если у тебя никогда не было секса на кровати, заляпанной кровью, – даже не смей говорить, что ты лишился девственности.
Он запихнул ей в рот уголок от одеяла.
Глухие шлепки стали чаще. Это были аплодисменты ее сексуальности.
– Ударь меня, Карпов!
К глухим шлепкам добавились звонкие от его рук. Обжигающие, как лавка в сауне, окрашивающие ее кожу в багровый, высекающие из голосовых связок стоны.
В чем-то Карпов совсем не изменился: экзекуция закончилась за мгновения до того, как до Насти добралась томящая дрожь, сначала обстреливающая снизу доверху тоннами иголочек, а затем связывающая тело канатом и обдающая блаженной истомой. Это мог бы быть момент такой бритвенной остроты, который позволил бы Матвею пройти квалификацию и закрепиться на призовых местах турнирной таблицы всех ее любовников.
Но Карпов опять не добежал.
Его ярость исчезла. Вулканическая лава остывала и превращалась в серую коросту. Карпов откинулся, как борцовский манекен, грузно и безжизненно. Лежал рядом и смотрел в потолок своими белесыми глазами. Это вообще нормально?
Вернулась обида. Затем – стыд. Затем – злость.
Она обнаружила себя лежащей лицом в матрас, раздавленной и жалкой, с вырванным клоком волос. Хлыст развязался, свалился с рук в запале их схватки в партере и лежал на полу. Рядом лежали слетевшие эполеты – навряд ли она теперь заслуживала их носить.
– Карпов… – едва слышно сказала она. – Ты урод, я тебя ненавижу. Считай, это твой утешительный приз за арахис и мой прощальный подарок.
Он даже не смотрел на нее.
– Я… Стыдно сказать, я почти финишировала.
Молчание.
Она медленно и несмело протянула руку и начала водить по его груди.
– Такого Матвея я бы могла полюбить. Животного… Первобытного.
Она медленно поднялась и села на краешек кровати, скрючившись и закрывая себя одеялом.
– Но это ничего не меняет. Даже если ты будешь таким чаще… Даже если ты действительно станешь таким, а не будешь играть того, кем не являешься. Мужчиной. Все равно… У меня есть планы на жизнь. И ты их перечеркнул. Я молодая, мне нужно развиваться, заниматься творчеством…
Она легла рядом и положила голову ему на грудь.
– Это все было здорово. Но сейчас тебе нужно уйти. Я хочу прийти в себя. Все обдумать. Наша помолвка разорвана. Этого не вернуть… Не поправить… Матвей? Карпов, я с тобой разговариваю!
На ее шею легла рука, чуть сжала, поползла вверх к волосам и резко схватила!
Рывком он встал с кровати, увлекая ее за собой. По пути подхватил какое-то платье с концертной вешалки. Протащив через прихожую, открыл входную дверь и грубо вытолкал, со спущенными до колена штанами, обнаженную по пояс, в подъезд. Швырнул в лицо платье и прорычал громко:
– Тебя больше нет! Придешь – убью. Я тебя насквозь вижу, ты его недостойна. И завтра мы найдем ту, которая нам нужна!
– Кому «вам»? Матвей!
Он захлопнул дверь с такой силой, что металлические наличники задрожали.
Часть вторая
Глава 16
Платон.
13 августа 2035, понедельник, утро
– Я тебе так скажу, неолиберальные ценности – зло, – сказал