Читать интересную книгу Рыцари былого и грядущего. Том II - Сергей Катканов

— Правильные мысли. Хорошая работа. Что же ты ждёшь от меня? — Хасан испытующе посмотрел на Муззафара.

— Хочу получать от тебя подарки. Приказы. Когда я действовал для тебя, но без тебя, ни о каких иных подарках не мечтал.

— Ну что ж, отправляйся в Гирдкух. Управляй. Буду время от времени присылать тебе подарки.

Эта история нисколько не удивила Хасана, он воспринял её, как должное. Его империя была разбросана по огромной территории небольшими островками, и служить ему могли только такие люди — умные, хитрые, инициативные, способные действовать совершенно самостоятельно, но вместе с тем готовые к беспрекословному повиновению. Тупые и ограниченные исполнители могли обеспечить власть над городом и его окрестностями, но не над оторванными друг от друга территориями. Но если бы коменданты его замков были слишком самостоятельны, любой из них мог забыть про Хасана, возомнив себя полноправным хозяином. Однако, не было ни одного такого случая. Единожды признавшие власть Хасана, как высшим счастьем дорожили правом подчиняться ему.

Впрочем, Хасан залетел в своих воспоминаниях несколько вперёд, рассказывая летописцу, как они трудились, создавая ожерелье из замков, нанизывая на нить единой воли всё новые и новые жемчужины.

Через два года после захвата Аламута сельджукский султан Малик-шах решил обидеться на Хасана и отбить Аламут вместе с уже захваченным к тому времени Кухистаном. Оба войска сельджуков были разбиты небольшими гарнизонами крепостей при единодушной поддержке местного населения. Измаилиты Хасана с большим благородством и великодушием относились к крестьянам, населявшим долины вокруг крепостей, это обеспечивало им такую поддержку мирного населения, на какую не мог рассчитывать ни один исламский правитель.

Но Хасан понимал, что султан будет слать войско за войском, каждая победа будет стоить измаилитам больших потерь, и в конце концов сумма поражений султана обернётся для сельджуков победой — измаилиты просто закончатся, будут постепенно выбиты. Необычное государство Хасана могло выжить только благодаря неожиданному решению.

Как-то Хасан спросил своего полководца Бузургумида:

— Скажи мне, храбрый Бузургумид, сколько раз человека надо ударить кинжалом, чтобы он умер?

— Достаточно одного удара, если он нанесён точно в сердце.

— Вот именно. А ведь в жизни всё не так. Человек получает десять ударов кинжалом и уходит живым. Всё почему? Противники, вместо того, чтобы сражаться, размахивают руками, как последние глупцы. Ты когда-нибудь видел бой настоящих фехтовальщиков? Они долго смотрят друг другу в глаза, а потом один из них наносит один удар. И всё. И бой закончен.

— Никогда такого не видел.

— Конечно, не видел. Так сражаются мудрецы. А ещё скажи мне, храбрец, сколько врагов надо убить, что обратить в бегство вражеское войско?

— Наверное, несколько тысяч. Смотря, какое войско.

— Значит, тысячи глупцов должны долго-долго размахивать руками и тогда придёт победа?

— Моему мудрому повелителю, конечно, известно, что я всего лишь один из таких глупцов.

— Судя по твоим словам, ты отнюдь не безнадёжен, Бузургумид. Так слушай. Чтобы убить человека, нужен только один удар кинжалом. Чтобы обратить в бегство войско, надо убить только одного человека — султана. Итак, чтобы одолеть войско, нужен один удар кинжалом.

— Мудрость моего повелителя.

— Много болтаешь. Ненужные слова, как ненужные удары — путь к поражению. У нас есть люди, которые могут убить султана?

— Знаю двух храбрых воинов, блестяще владеющих кинжалом. Они готовы умереть за тебя.

* * *

Два крепких рослых юноши с решительными лицами стояли перед Хасаном. Один из них был просто свиреп, на лице второго Хасан прочитал способность мыслить. Хасан хорошенько их рассмотрел и, показав на «мыслящего», сказал «свирепому»:

— Убей его.

«Свирепый» молниеносно выхватил кинжал и нанёс своему товарищу смертельный удар. Но «мыслящий», не растерявшись, ловко ушёл из-под удара и так же выхватил кинжал. Теперь они стояли друг против друга с обнажёнными кинжалами. Это продолжалось всего пару секунд. Хасан сказал:

— Стоп! — и обратился к «мыслящему»:

— Почему ты не дал убить себя? Ведь я приказал твоему товарищу: «убей».

— Вы приказали ему «убей», но вы не приказали мне «умри».

Хасан с удивлением поднял бровь. Это был исключительный случай, когда на его лице отразилось живое человеческое чувство. Он задумчиво сказал:

— Ты умрёшь, мой мальчик. Но сначала ты убьёшь султана. Ты убьёшь для меня султана сельджуков Малик-шаха. Вопросы есть?

— Сколько дней на подготовку?

Хасан опять с удивлением поднял бровь. Ах, если бы все его люди были такими. Мудрыми, решительными, молниеносными. Этот мальчик никогда не позволит себе ни одного лишнего жеста, не задаст ни одного лишнего вопроса.

— У тебя три дня, сынок. Все слышали? Этот юноша — мой сын. Я посылаю на смерть сына.

* * *

Султан был мёртв. Когда его в палантине несли из дворца в гарем, неожиданно для охраны рядом с палантином появился некий юноша, отдёрнувший полог и точным, выверенным ударом вонзивший султану кинжал в сердце. Ликвидатор не пытался скрыться. Телохранители навалились на него и задушили. Мог ли ликвидатор уйти по завершении акции? Шанс у него, во всяком случае, был, но он сознательно не захотел им воспользоваться. Юноша помнил: по воле Хасана ас-Саббаха он должен не только убить, но и умереть. Да и сам он страстно желал принести себя в жертву. Не ради обещанного рая — ради любви к величайшему повелителю на свете. Его любовь к повелителю была столь безмерна, что жертва, меньшая, чем жизнь, никак не могла удовлетворить её.

Хасан, узнав о совершившемся, сказал только одно:

— Мой приёмный сын был фидаем — верным.

С двух сторон погибло всего два человека, а это позволило на долгих десять лет прекратить войну между сельджуками и измаилитами. После смерти султана начались восстания во всех провинциях сельджукской империи. Новый султан вновь и вновь собирал армии, чтобы укротить феодалов, которые почувствовали слабость центральной власти. Сельджукам стало не до измаилитов — империя всё никак не могла выбраться из гражданской войны.

Конечно, время от времени сельджуки огрызались на измаилитов и, порою, весьма болезненно. Хасан понимал, что успокаиваться нельзя. Необходима серия ликвидаций улемов и эмиров. Любой, кто осмелится порочить измаилитов или напасть на один из их замков, должен умереть. И тут последовала серия неудачных покушений. Новые фидаи гибли один за другим, не сумев выполнить задание.

Фидаи были чаще всего горцами. Едва оказавшись в городе, в непривычной для себя атмосфере, они сразу же привлекали к себе внимание диким видом и грубыми манерами. Их можно было одеть хоть в золотую парчу, от этого их дикость становилась только заметнее. Хасан понял, что для ведения необычной войны нужны необычные люди, а у него не было таких людей. Где взять фидаев, готовых не только принести себя в жертву, но и спланировать операцию с интеллектуальной утончённостью во всех деталях? Измаилитам-горожанам не хватало жертвенности — испорченная порода. Горцам не хватало интеллекта — порода не развитая. Мучеников-интелектуалов было нигде не взять, их можно было только вырастить, воспитать. Итак, надо было создать новую породу людей, каких ещё не было в мире. Задача достойная математика ас-Саббаха.

Размышляя об этом Хасан вспомнил, как год назад комендант Лимассара Умид решил развлечь своего повелителя редким лицедеем. Этот притворщик прошёлся перед Хасаном в облике христианского монаха. Получилось очень натурально. Потом изобразил базарного торговца — его как подменили — другой человек. А вот он уже улем — такой, какими обычно и бывают улемы. Лицедей не переодевался, он лишь копировал мимику, жесты, походку, манеру держать себя. Хасану стало противно, он резко оборвал представление:

— Зачем ты притворяешься?

Лицедей разом сбросил все личины. Теперь это было жалкое, насмерть перепуганное существо без лица. Кажется, таков он и был настоящий. Лицедей дрожал, не смея вымолвить ни слова. Хасану стало ещё противнее.

— Зачем ты хочешь казаться тем, чем не являешься? Кому это надо?

Комендант Умид, так же побледнев, но, не потеряв самообладания, сделал знак лицедею удалиться и робко обратился к Хасану:

— Мы надеялись развлечь повелителя.

— Развлечь? — Хасан, казалось, пытался понять значение этого слова. — Тот, кому нравятся шуты, сам в душе шут. Я похож на шута, Умид?

— Прикажешь его прирезать?

— Ты — бестолочь, Умид! Зачем его резать? Пялиться на лицедея — занятие, недостойное воина Аллаха. Но резать-то его зачем? Из сердца своего надо вырезать склонность к ничтожным развлечениям. Ты понял меня, комендант?