Читать интересную книгу Лифчик для героя. Путь самца - 2. - Роман Трахтенберг

Я смолчала о том, что ревность здесь совершенно ни при чем, к тому же, услышав слова «выбил» и «зубы», стоматолог как-то сразу погрустнел. Поняв, что работать все-таки придется, попросил открыть рот, чтобы взглянуть на то, что осталось. Лили распахнула пустую пасть, врач наклонил блестящую голову и оценивающе посмотрел ей в рот:

— Даже не знаю, стоит ли ставить тебе зубы. Они вряд ли будут держаться.

— Почему?

— Организм разрушается, десны сели, штифты держаться не будут... а вроде молодая... Но я могу предложить вставную челюсть, будете на ночь снимать и класть в стаканчик. Днем кусает — ночью плавает. Ха-ха-ха...

— Что?! — Она распахнула глаза.

— Красавец...ца, пойми: ну смысла нет ставить то, что все равно выпадет, и лечить то, что неизлечимо!

Он хлопнул еще одну рюмашку, которая ему, наверное, как слону дробина, только слон этой дробью был уже расстрелян... Вернее даже, убит.

— А к челюсти привыкнете быстро... Да и не очень заметно будет... И удобно: сможете чистить зубы и свистеть! А если есть лишние деньги, то лучше съездите куда-нибудь отдохнуть, посмотрите мир... напоследок...

Лили подорвалась так, как будто под ее стул залезла гремучая змея.

Дома мы продолжили пить. На путешествия у Лили средств не было, но алкоголь — это тоже своего рода путешествие, в том числе и от собственных мыслей и проблем. Врачи говорили, что после операции я проживу десять, максимум двенадцать лет, срок истекал, и мне становилось все страшнее, ведь я старше Лили, операцию нам делали в одной клинике, и, значит, того, что ждет ее, не избежать и мне. Что же дальше???

...Лили куда-то исчезла вместе с частью моих вещей, от нее остались только горы пустых бутылок.

...Как-то я стояла у метро, и Вова проехал мимо. Он смотрел в мою сторону, но сделал вид, что меня не заметил.

...Вдруг приехал Паша вместе с молодым обаятельным товарищем. Они привезли много еды и много выпивки, мы долго сидели на кухне, я веселила их историями про работу в ночном клубе. Друг Паши смотрел на меня во все глаза, как на что-то невиданное.

— Неужели вы правда голая танцевали? — все переспрашивал он.

— Да! А чего тут такого? Чего нам, здоровым бабам, бояться?!.

И даже не помню, как и когда отправилась спать. Ночью мне снился Вова, его сильные уверенные руки ласкали мое тело...

И с утра дико болела голова...

И Паша почему-то кричал на меня...

И его крики эхом гуляли в пустом черепе...

Я мало что поняла, кроме того, что он приревновал меня к своему товарищу, но больший бред даже невозможно себе представить! Однако сын угрожал, что ни-когда больше не приедет ко мне, отчего становилось безумно обидно.

...Потом я пыталась сдать бутылки, их оказалось так много, что я могла выручить за них вполне приличную сумму. А в очереди случилась совершенно неожиданная и страшная встреча — я нос к носу столкнулась с Изольдой, которая тоже... сдавала бутылки. Она совсем заросла щетиной, женского в ней не было ни капли. Мы сдали бутылки и взяли по пиву.

Она рассказала, что приехала в Красноярск, где от нее все шарахались как от огня. Мать-бухгалтер поддерживала ее, но в прошлом месяце умерла от инфаркта — смерти, больше свойственной мужчинам. У нее на работе начались проблемы, пошли проверки, и оказалось, что у фирмы серьезная недостача. Все сбережения матери пошли на ее покрытие, но этого оказалось мало, и квартиру у них тоже отобрали. Оказавшись в возрасте шестидесяти пяти лет на улице, без всяких перспектив, зато с великовозрастной бездельницей на руках, женщина едва не лишилась рассудка. Или просто не успела, инфаркт убил ее раньше. Изольда собрала свои вещи и рванула на перекладных прочь из города. Через полгода вновь добралась до Питера.

— Хочешь, можешь пожить у меня, — предложила я, потому что оставаться одной мне уже было невмоготу.

— Нет, мне будет неудобно на работу ходить.

Работала она в поездах, продавала пиво и лимонад.

И еще подрабатывала уборщицей на вокзале, за что ей там же предоставили комнатку для жилья. Она сообщила, что совсем неплохо устроена и даже руки уже привыкли и перестали болеть. Наверное, дела у нее и правда идут неплохо. Инка даже дала мне денег, и я снова пошла в магазин.

* * *

...Потом я снова встретила того самого психиатра. Он сидел у моей кровати, а стены в квартире кто-то перекрасил в идиотский белый цвет. И все люди ходят в белых халатах. Или я не дома?

— Лежите, лежите, — мягко говорил психиатр. — Вам надо лежать.

Я не чувствую и не вижу правую руку, а что с ней, мне не говорят. Хотя понимаю, что просто лежу под капельницей. Возможно, поэтому мне так хорошо...

— Спишь? Не притворяйся, — теперь у кровати сидит Олег и смотрит на меня неподвижным взглядом. — Ты помнишь, сколько тебе лет, или нет? Думаешь, с тех пор, как лишилась паспорта, летоисчисление тоже исчезло?

Интересно, это я с какого-то времени перестала замечать его, или он исчезал? Не могу точно вспомнить — когда проблемы навалились снежным комом, ни о чем не думала и никого не видела. Если над тобой стоит палач с топором, призраков уже не боишься. Зато сейчас, когда мне спокойно, когда знаю, что окружена людьми и их заботой, когда кормят и поят, ОН снова появился.

— Я еще молода.

— Но ты уже умираешь.

— Я не умру. И буду жить долго и счастливо.

— В палате с сумасшедшими. Они всегда счастливы.

— Меня выпишут.

— Только в морг.

— Я буду жить!

— А смысл? Нужна тебе такая жизнь? Ты ведь сейчас лежишь, обколотая транквилизаторами, под капельницей и постепенно превращаешься в овощ. В старый, заметь, овощ. Госпожа небритая морковка, не желаете ли свекольного кофе или картофельного чайку?

Олег измывался надо мною, он злился и, казалось, становился все больше. Его тень уже скрывала окно, расползалась по стенкам и начинала душить меня своей бьющей в глаза откровенностью и прямотой.... Я резко проснулась от ужасного запаха кислой капусты, идущего, как выяснилось, из гнилого рта какой-то сумасшедшей старухи. Она лезла ко мне целоваться и все повторяла: «Милок! Милок!» Кажется, что-то подобное уже происходило со мной, но когда, где, и, вообще, была ли я...

Или это был только сон — лето, дача, бабушка, мальчики и девочки, играющие во взрослых, еще не понимая, что именно они делают. Девочка, от которой пахло конфетами, а теперь... господи, разбудите меня, я умоляю. И меня услышали — резкая боль в руке заставила проснуться. Сумасшедшая старуха, которая уже забыла о том, что делают «взрослые», лезла с вонючими поцелуями, к тому же сорвала капельницу, сонливость медленно отпускала.

— Помогите! — завопила я и поняла, что горло пересохло, и звук получился очень тихий, но все равно кто-то вбежал в палату и стянул с меня старушку...

— Очухались? — спросила непривычно вежливая медсестра. — Тогда пошли в душ.

И она повела меня по длинному коридору. По дороге нам попадались врачи, сестричка хихикала с ними, что не знает, в какую душевую меня вести, мужскую или женскую. Она переживает, что и там, и там я буду смущать больных, — я с горечью вспоминаю, что и такое уже было в моей еще дошкольной жизни, когда мама водила меня в женское отделение, а папа в мужское. Спираль повторениями приводит меня к самому началу.

А сестра находит свободный душ, где никого нет, и я могу спокойно помыться.

...И опять я чистая лежу на белых простынях, как в ночь перед операций, когда еще можно было остановиться и ничего не менять...

— Я в тебя верила, — шепчет мне голос еще одного призрака.

Женский голос.

— Разве я не победила? Сменила пол, прошла через ад...

— Нет. Какой ад? Обычные дела. Думаешь, женщинам легко? Полагаешь, им дается все за просто так? Ты просто сдалась, опустила руки. Кстати, посмотри на них, во что они превратились...

— Я работала, как могла. Продавала матрасы, выращивала грибы...

— Почему ты не работала по специальности? У тебя же есть диплом, имя в нем даже сменили на женское.

— Я хотела работать на дому.

— И сниматься на улице?

— Мне надоели люди со своими тупыми расспросами! Не хочу уживаться с коллективом!

— Они лезут ко всем, не только к тебе. Но ты же видела в интернете, сколько трансов делают успешные карьеры?

— Их единицы. А я обыкновенная.

— Нет, их уже десятки. Они пишут книги, меняют законодательство, работают профессорами в университетах. А та женщина-летчик? Единственный транс в мире, работающая пилотом пассажирского лайнера. По ее биографии даже снят фильм!

— Зато я работала в кабаре!

— Экспонатом.

— Артисткой!!! Экспонатом была Лили, которая не умела танцевать! Во мне, по крайней мере, была изюминка!

— Ты ошибаешься. Твоя изюминка лишь в том, что ты транссексуал — ни рыба ни мясо. А я надеялась, что ты станешь настоящей женщиной. Ж-Е-Н-Щ-И-Н-О-Й!!!