Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— О, но я не вправе доставлять вам столько хлопот, мне такое и в голову никогда не пришло бы. Я пройдусь пешком — расстояние меня не страшит.
— Да как же мы можем позволить тебе пешком-то идти — какое ж это будет южное гостеприимство? Нет уж, входи в дом.
— Да, входи, — говорит тетя Салли, — ты нас нисколько не обременишь, ну нисколько. Ты просто обязан остаться. Дорога дальняя, пыльная, пешим мы тебя нипочем не отпустим. И потом, я уж велела, едва тебя увидела, еще одну тарелку на стол поставить, так что ты нас не обижай. Заходи и чувствуй себя, как дома.
Ну, Том рассыпался в благодарностях, и позволил уговорить его, и вошел в дом, и сказал, что он приехал из Хиксвилля, который в штате Огайо, а зовут его Уильямом Томпсоном — и поклонился еще раз.
В общем, принялся он распространяться насчет Хиксвилля и всяких выдуманных им людей, а я уже малость нервничать начал, не понимая, как же он думает помочь мне выбраться из каши, которую я заварил, и, наконец, Том, продолжая болтать, наклонился к тете Салли и поцеловал ее прямо в губы, и снова откинулся на спинку стула, не прерывая рассказа о том, о сем, а она вскочила на ноги, вытерла тылом ладони губы и говорит:
— Ах ты щенок бесстыжий!
Он словно бы даже обиделся и отвечает:
— Вы меня удивляете, мэм.
— Я его… Да за кого ты меня принимаешь, а? Вот возьму сейчас и… А ну, говори, с каких это радостей ты меня целовать надумал?
А Том вроде как присмирел и говорит:
— Да ни с каких, мэм. Я ничего дурного и в мыслях не имел. Полагал, что вам это понравится.
— Дурак ты безголовый! — тетя Салли схватила веретено, и я испугался, что она им сейчас Тома по лбу треснет. — Как тебе такое в голову-то взбрело?
— Ну, не знаю. Просто, они… они все мне так сказали.
— Они! Небось, такие же обормоты, как ты! Сроду подобной чуши не слышала. Это какие ж такие они?
— Да все они. Все мне так говорили, мэм.
Я вижу она уже еле сдерживается — глазами хлопает и пальцы у нее подергиваются, точно она Тому в лицо вцепиться хочет. И говорит:
— Кто все? Ты мне имена назови, иначе на свете одним идиотом меньше станет.
Том встает, разогорченный такой, шляпу в руках мнет и говорит:
— Извините меня, я никак не ожидал, что вы так расстроитесь. Это они велели мне так поступить. Все до единого. Все сказали: поцелуй, мол, ее, она очень обрадуется. В один голос. Вы уж простите меня, мэм, я больше не буду, честное слово
— Ах ты больше не будешь? Да уж наверное не будешь, вот только попробуй!
— Нет, мэм, ей же ей, и пробовать не стану, никогда, — если вы сами не попросите.
— Попрошу, сама? Ну отродясь наглеца такого не видела! Да ты до Мафусалимовых веков доживешь и совсем слабоумным станешь, прежде чем я тебя попрошу — или такого, как ты!
— Ну что тут скажешь? — говорит Том. — Очень вы меня удивили. Ничего понять не могу. Они уверяли, что вам это понравится, да я и сам так думал. Впрочем… — он неторопливо поозирался вокруг, словно бы надеясь встретить хоть один дружественный взгляд, остановился на старике и спрашивает: — Ну вот скажите хоть вы, сэр, вам не казалось, что ее мой поцелуй порадует?
— Э-э-э, нет. Я… я… нет, не казалось.
Тогда Том поворачивается таким же манером ко мне и говорит:
— Том, а тебе не казалось, что тетя Салли раскроет передо мной объятия и воскликнет: «Сид Сойер…»?
— Господи-Боже! — восклицает она и бросается к нему, — дерзкий ты молодой негодяй, так одурачить меня, так…
И попыталась его обнять, однако Том удержал ее рукой на расстоянии и говорит:
— Нет уж, сначала попросите.
Она времени тратить не стала, попросила, и обняла Тома, и расцеловала ну просто сверху донизу, а после сдала то, что от него осталось, старику. И когда оба они успокоились малость, говорит:
— Вот как Бог свят, никто меня еще так не удивлял. Мы же тебя и не ждали, только Тома. И сестра мне о твоем приезде ничего не писала.
— А это потому, что только Том приехать и должен был, не мы оба, — говорит он, — но я упрашивал ее, упрашивал, и перед самым его отъездом она и меня отпустила, и мы с Томом, пока по реке плыли, решили, что первоклассный получится сюрприз, если сначала он один к вам приедет, а я приотстану, а после явлюсь и выдам себя за чужого мальчика. Но мы были неправы, тетя Салли. Чужих здесь как-то неласково принимают.
— Ну — во всяком случае, таких нахальных щенков, Сид. Скажи спасибо, что я тебе по зубам не съездила, я уж и не помню, когда меня в последний раз так из себя выводили. Ну да ничего, я не против, я бы и тысячу таких шуток стерпела, лишь бы тебя увидать. Нет, но какое же представление ты разыграл! Чего уж скрывать — я чуть не лопнула от изумления, когда ты меня чмокнул.
Мы пообедали в широком проходе, соединявшем дом с кухней. Еды на столе было — на семь семейств — и вся горячая; не какое-нибудь там вялое и жесткое мясо, пролежавшее всю ночь в буфете, который в сыром подвале стоит, так что поутру оно только старому каннибалу и может прийтись по вкусу. Дядя Сайлас прочитал над ней длинную молитву, однако еда того стоила, она и не остыла даже, а это при такой волынке часто бывает, уж я-то знаю. После обеда все долго разговаривали — мы с Томом держали уши на макушке, однако про беглого негра никто и словом не обмолвился, а сами мы о нем заговорить не решались. Однако за ужином, вечером уже, один из мальчиков спросил:
— Па, а можно мы — Том, Сид и я — на спектакль сходим?
— Нет, — отвечает старик, — я так понимаю, никакого спектакля не будет, а и был бы, я бы вас не пустил, потому что беглый негр много чего Бертону и мне понарассказывал об этом постыдном зрелище, и Бертон пообещал о нем весь город оповестить, так что, думаю, этих наглых безобразников оттуда уже выставили.
Вот те и на! — а я им и помочь ничем не могу. Спать нам с Томом предстояло в одной комнате, да и в одной постели тоже, и мы, сказав, что устали, сразу после ужина пожелали всем спокойной ночи и поднялись туда, и вылезли в окно, и спустились по громоотводу, и побежали в город, потому как я не думал, что кому-нибудь взбредет в голову предостеречь короля и герцога, и значит, если я не поспею вовремя, им придется несладко.
По дороге Том рассказал мне, как все решили, что я убит, как вскоре после этого исчез куда-то и больше уж не возвращался папаша, и сколько шуму наделало в городе бегство Джима; а я рассказал Тому о наших пройдохах и о «Королевском совершенстве», ну и о путешествии на плоту тоже — что успел; вот, а когда мы добрались до центра городка, — времени было уже за половину девятого, — то обнаружили там разъяренную толпу: все с факелами, орут, улюлюкают, в жестяные сковороды бьют и в рожки дудят; мы отскочили в сторону, чтобы их пропустить, и, когда они проходили мимо, я увидел сидевших верхом на шесте короля и герцога — то есть, я понял, что это были король с герцогом, их же сплошь покрывали смола и перья, они уж и на людей-то не походили, скорее, на чудовищные солдатские плюмажи. Знаете, мне даже тошно стало и жалко несчастных мошенников — и никакой неприязни я к ним уже не испытывал, ни-ни. Люди бывают порой так жестоки друг к другу.
Мы поняли, что опоздали и ничего сделать не сможем. Порасспросили нескольких зевак, которые за толпой тащились, и те рассказали, что жители городка пришли на спектакль как ни в чем не бывало, и вели себя, пока бедняга король выкаблучивался на сцене, тихо-мирно, а потом кто-то подал сигнал, и все повскакали на ноги и набросились на них.
В общем, поплелись мы назад, и на душе у меня было тяжко, и чувствовал я себя паршиво, как будто осрамился или виноват в чем — даром что я и не сделал ничего. Ну да оно ведь всегда так бывает: прав человек или не прав, совести это без разницы, она — особа неразумная и все равно его заедает. Да будь у меня собака, такая же бестолковая, как совесть, я бы ее просто-напросто отравил. Места она в человеке занимает больше, чем всякие кишки и печенки, а проку от нее никакого, даже и ждать нечего. Вот и Том тоже так говорит.
Глава XXXIV
Мы подбадриваем Джима
Мы молчали, задумавшись, а после Том и говорит:
— Ну и бестолочи же мы с тобой, Гек! Спорить готов, что я знаю, где Джим.
— Да что ты? Где?
— В хибарке около сундука с золой. Вот смотри. Видел ты, когда мы обедали, как туда негр еду заносил?
— Видел.
— А кого он, по-твоему, там кормил?
— Собаку.
— Вот и я так подумал. Ну так в этой хибаре никакая не собака сидит.
— Почему?
— Потому что среди еды арбуз был.
— Точно — я его тоже заметил. Надо же — и не подумал ведь, что собаки арбузов не жрут. Верно говорят: человек может смотреть и ничего при этом не видеть.
— Ну так вот, негр перед тем, как войти туда, отпер висячий замок, а, как вышел, запер. И когда мы из-за стола вставали, он дяде ключ принес, наверняка тот самый. Арбуз означает человека, ключ — узника; а на такой маленькой плантации, да у таких добрых, хороших людей вряд ли целых два узника под замком сидеть будут. Выходит, Джим — этот самый узник и есть. Ну ладно, хорошо хоть, что мы установили это, как настоящие детективы, — за другие способы я и гроша не дал бы. Теперь давай пораскинем умом и придумаем план, как нам Джима украсть — ты свой, я свой, — а после выберем лучший.
- Сыскные подвиги Тома Соуэра в передаче Гекка Финна - Марк Твен - Классическая проза
- Собрание сочинений в 12 томах. Том 10 - Марк Твен - Классическая проза
- Любезный Король - Мадлен Жанлис - Классическая проза
- Когда кончаешь книгу... - Марк Твен - Классическая проза
- Том 11. Благонамеренные речи - Михаил Салтыков-Щедрин - Классическая проза