Читать интересную книгу Приключение Гекльберри Финна (пер. Ильина) - Марк Твен

И понял я, что зашел в тупик. Взял я ее с пола, подержал в руке. Меня била дрожь, потому как я должен был выбрать на веки вечные что-то одно из двух и понимал это. Посидел я так с минуту, почти и не дыша, а потом и говорю себе:

— Ну и ладно, значит, пойду в ад, — и разорвал письмо.

Страшная это была мысль и слова страшные, но я их произнес. И назад не взял, а о том, чтобы исправиться, даже и думать перестал навсегда. Просто выбросил это дело из головы, сказал себе, что снова встану на стезю порока, она мне в самую пору подходит, меня для нее и растили, а другая мне не годится. И для начала, украду-ка я Джима еще раз, вызволю его из рабства, а если измыслю чего похуже, то и это сделаю, потому что, коли уж я погряз в грехе, и погряз навсегда, так имею полное право грешить напропалую.

И начал я размышлять, с какого конца мне за дело взяться, и перебрал много разных способов и, наконец, составил план, который показался мне подходящим. Потом высмотрел немного ниже по реке лесистый остров, а когда стемнело, подвел к нему плот, укрыл его и спать завалился. Проснулся я еще затемно, позавтракал, облачился в покупную одежду, а другую и еще кой-какие вещи увязал в узелок и поплыл в челноке к берегу. Пристал немного ниже места, в котором стоял по моим прикидкам дом Фелпса, спрятал узелок в лесу, наполнил челнок водой, навалил в него камней и затопил примерно четвертью мили ниже стоявшей на берегу, у устья речушки, маленькой лесопилки, решив, что когда он мне снова понадобится, я легко его здесь найду.

А после вышел на дорогу и, проходя мимо лесопилки, увидел на ней вывеску: «Лесопилка Фелпса». В двух-трех сотнях ярдов за ней стояла и ферма. Смотрел я в оба, но так никого и не увидел, хоть день был уже в разгаре. Впрочем, меня это устраивало, я не хотел пока попадаться кому-нибудь на глаза, мне нужно было только с местностью ознакомиться. По моему плану, прийти сюда мне следовало из города, а не снизу. Так что я просто огляделся как следует и потопал в город. Ну и первым, кого там увидел, оказался герцог. Он клеил на забор афишу «Королевского совершенства» — всего три представления, как в прошлый раз. И хватало же им наглости, мошенникам этим! Я наскочил прямо на него, увильнуть не успел. Он, похоже, здорово удивился и говорит:

— Здорово! Ты откуда взялся? — а следом спрашивает, радостно и нетерпеливо: — А плот где? Ты хорошо его спрятал?

Я отвечаю:

— Я как раз об этом и хотел спросить у вашей милости.

Радости в нем мигом поубавилось. Он говорит:

— С какой же стати у меня-то об этом спрашивать? — говорит.

— Ну, — отвечаю, — когда я вчера увидел короля в той забегаловке, то решил, что до плота нам его еще несколько часов дотащить не удастся, не скоро он протрезвеет, и пошел прогуляться по городу, чтобы время скоротать. И тут подходит ко мне какой-то мужчина и предлагает десять центов, чтобы я помог ему переплыть в ялике через реку и привезти оттуда барана, я, конечно, согласился; и когда мы стали барана в ялик грузить, мужчина дал мне конец веревки, к которой баран был привязан, а сам хотел его подсадить, да только баран оказался сильнее меня, вырвался и побежал, а мы за ним. Собаки у нас не было, и пришлось нам гоняться за ним по всему округу, пока он не притомился. До самой темноты гонялись, только тогда и словили, а как привезли в город, я пошел к плоту. Пришел, а его нет. Я и говорю себе: «Это, значит, у них тут чего-то стряслось и пришлось им удирать, и негра моего они с собой прихватили, а он был единственный негр, какой у меня есть на всем белом свете, и теперь я оказался в чужих местах, собственности у меня никакой, и чем мне на хлеб заработать, я не знаю» — и сел на землю, и заплакал. А ночь всю в лесу провел. Но что же тогда с плотом-то сделалось? И с Джимом — с бедным Джимом?

— Да откуда мне, к черту, знать — то есть, это я о плоте. Старый дурак продал тут кое-что за сорок долларов, но к тому времени, как мы с тобой отыскали его в забегаловке, тамошние бездельники уже успели втянуть его в игру, полдоллара ставка, и он спустил до цента все деньги, кроме тех, какие на виски успел потратить, а когда мы, уже к ночи, добрались до плота и увидели, что его нет, то сказали друг другу: «Маленький мерзавец увел наш плот и удрал вниз по реке, а нас бросил».

— Я же не бросил бы моего негра, так? — единственного в мире, мое единственное достояние.

— Об этом мы не подумали. Понимаешь, мы уже привыкли считать его нашим негром; ну да, вот именно, — и видит бог, хлопот нам с ним досталось выше головы. Так что, когда мы обнаружили, что плот исчез, и поняли, что вконец разорены, нам только и осталось, что тряхнуть стариной и еще раз поставить «Королевское совершенство». Я с того времени пашу, не покладая рук, а в горле сухо, как в рожке с порохом. Где твои десять центов? Давай их сюда.

Денег у меня хватало, так что я дал ему десять центов, но попросил при этом, чтобы он купил на них еду и мне немного дал, потому как это все мои деньги, а я со вчерашнего дня ничего не ел. Он не ответил. А секунду спустя вдруг повернулся ко мне и говорит:

— Как по-твоему, не выдаст нас твой негр? Вот пусть только попробует, мы с него шкуру сдерем!

— Как же он вас выдаст? Он же сбежал.

— Да нет! Как раз его старый обормот и продал, а со мной выручкой не поделился, потому-то все деньги и пропали.

— Продал? — говорю я и начинаю плакать. — Так ведь он же был моим негром, значит и деньги эти были мои. Где он? Я хочу вернуть моего негра.

— Ну, вернуть его тебе вряд ли удастся, так что утри сопли и перестань нюнить. Слушай, а сам-то ты нас не сдашь? Что-то не верю я тебе. Но, знаешь, если ты надумал донести на нас…

Он умолк и взгляд у него стал очень неприятный, я такого у герцога до тех пор и не видел. Ну, я поскулил еще немножко и говорю:

— Не собираюсь я ни на кого доносить, да у меня на это и времени нету. Мне нужно моего негра найти.

Герцог вроде как подобрел, постоял немного, с плещущими на ветру афишами в руке, наморщив лоб, размышляя. И наконец, говорит:

— Я тебе кое-что расскажу. Нам придется провести здесь три дня. Если пообещаешь не выдавать нас и негру твоему не позволить, я скажу тебе, где он.

Я пообещал, а он говорит:

— Твой негр сейчас у фермера по имени Сайлас Фелп… — и умолк. Понимаете, он начал было правду мне говорить, да не договорил, ему какая-то другая мысль в голову пришла. И я понял, что он передумал. Так оно и было. Не доверял он мне и потому хотел убрать куда подальше на все три дня. Ну и скоро заговорил снова:

— Человека, который купил его, зовут Авраам Фостер — Авраам Дж. Фостер, — а живет он в сорока милях от реки, при дороге на Лафайет.

— Ладно, — говорю, — дня за три я до него доберусь. Сегодня же вечером и выйду.

— Ну уж нет, ты сейчас выходи, зачем же время терять? Да смотри, не болтай ни с кем по дороге, держи язык за зубами, топай себе и топай, тогда и мы тебе ничего не сделаем, понял?

Такой приказ мне от него и требовался, на него я и набивался. Мне нужно было развязаться с герцогом и начать исполнять мой план.

— Так что, катись отсюда, — говорит герцог, — а мистеру Фостеру говори, что захочешь, я не против. Может, тебе и удастся убедить его, что Джим и вправду твой негр — есть на свете идиоты, которые никаких бумаг не требуют, — по крайности, я слышал, что на Юге такие водятся. Расскажи ему, что объявление наше и обещание награды — сплошное вранье, объясни, для чего оно нам понадобилось, глядишь, он тебе и поверит. Ладно, убирайся, можешь наплести ему хоть с три короба, но помни — дорогой тебе лучше помалкивать.

Ну, я повернулся спиной к реке и пошел. Назад не оглядывался, хотя вроде как и чувствовал, что он за мной наблюдает. Но я же знал, ему это быстро наскучит. Ушел я от реки примерно на милю, а там повернул назад и двинулся лесом в сторону Фелпса. Решил, что лучше начать исполнять мой план сразу, не теряя времени, потому как не хотел, чтобы Джим рассказал кому-нибудь об этой парочке до того, как она отсюда уберется. От такой шатии только и жди беды. Нагляделся я на них, надолго хватит, и еще раз встречаться с ними ну нисколечко не желал.

Глава XXXII

Меня переименовывают

Когда я пришел туда, там было тихо, точно в воскресенье, солнечное и жаркое; негры работали в полях; в воздухе висело мерное гудение жуков и мух, нагонявшее чувство одиночества, ощущение, что все вокруг перемерли; а если в такой день еще и ветерок принимается листву шевелить, то на человека нападает грусть-тоска, ему начинает казаться, что это шепчутся привидения — духи давным-давно умерших людей — и шепчутся именно о нем. Как правило, такие штуки вызывают желание умереть и самому — и проститься со всеми своими печалями.

Фелпсу принадлежала маленькая хлопковая плантация — вы наверняка такие знаете, они все на одну колодку скроены. Двухакровый двор окружен редким жердяным забором; по обе стороны от него врыты в паре мест лесенкой отпиленные до неравной длины бревна, похожие на разного роста бочонки — это перелазы, которыми женщины пользуются также и для того, чтобы забираться на лошадь; во дворе растет кое-где чахлая трава, однако по большей части он гол и гладок, точно старая шляпа с истершимся ворсом; большой дом для белых со стенами в два бревна — бревна тесанные, а щели между ними промазаны известкой или глиной, когда-то даже побеленной, но, правда, давно; кухонный сруб, соединенный с домом широким, открытым с боков, но снабженным кровлей проходом; за кухней стоит бревенчатая коптильня; за коптильней — три небольших, поставленных рядком бревенчатых же хижины для негров, а на отшибе, у забора, еще одна хибарка и рядом с ней — сундук для сбора золы и большой котел для варки мыла; у кухонной двери виднеется скамья, на которой стоит кадка с водой и бутыль из тыквы; имеется также собака, спящая на солнцепеке, да, собственно, по двору их немало дрыхнет; в одном из углов двора растут три раскидистых дерева; в другом тянутся вдоль забора кусты смородины и крыжовника; за забором разбиты огородик и арбузная бахча; от них уходят вдаль хлопковые поля, а за полями начинается лес.