да, ты, случайно, их не проглотил?
Он рассмеялся и покачал головой.
– Я тебя ненавижу.
– Я тоже ненавижу тебя.
– А я ненавижу тебя больше всего на свете, – ответил он, а затем наклонился и поцеловал меня в лоб.
Это было куда более интимно, чем все, что мы делали раньше. Поцелуи в лоб официально стали любимой вещью, которую он мне открыл.
– Езжай осторожно, Цыпа, – сказал он, прежде чем повернуться и пойти к дому.
Всю дорогу домой я чувствовала кружащихся в моем животе бабочек, и каждый раз, когда я представляла, как моя рука ласкает его член, каждый раз, когда я представляла его лицо во время пика, все мое тело снова охватывал жар.
* * *
Когда я приехала домой, мне казалось, что я парю над землей. Время, проведенное с Лэндоном, заставило мое сердце взмыть в воздух, но все это резко прекратилось, когда я снова столкнулась с реальностью моей домашней жизни.
Было непривычно тихо и спокойно. Я не могла вспомнить, когда в последний раз в моем доме была такая тишина, но это не было похоже на мир и благополучие. Происходило что-то ужасное.
– В чем дело? – спросила я, заходя в гостиную.
Мима стояла в пальто и в окружении трех чемоданов. Рядом с ней было еще несколько коробок.
Мама тут же встала и вышла из-за обеденного стола. Она подошла ко мне, и я сразу заметила ее опухшие глаза.
– Шей… мы думали, ты вернешься чуть позже, но…
– В чем дело? – повторила я, перебивая ее.
Мима улыбнулась мне самой грустной улыбкой, которую я когда-либо видела. Я понятия не имела, что Мима умеет так грустно улыбаться. Этого было достаточно, чтобы разбить мне сердце.
– Мы подумали и решили, что будет лучше, если я перееду в свое собственное жилье. Я собираюсь поселиться в маленькой квартирке неподалеку.
Что? Нет.
– Ты не можешь уйти. Это твой дом. Мы – твой дом, – выдавила я, чувствуя, как мое тело начинает дрожать.
Мима не могла оставить нас. Она была жизненной силой нашего дома. Она была якорем, который удерживал нас на земле, и без нее…
Мы рухнем.
– Мима, нет. Разбирай свои вещи. Это глупо, – возразила я, подходя к ее чемоданам. – Это твой дом. Ты не можешь уйти.
– Шей… – вмешалась мама, но я на нее огрызнулась.
– Это из-за папы? – рявкнула я, чувствуя охвативший мою грудь огонь. – Это из-за него? Если это так, то уйти должен он, а не бабушка. Я это почувствовала, мама. Я почувствовала запах алкоголя в его дыхании. Держу пари, ты тоже, не так ли? Он ведь так и не рассказал, как смог купить те серьги? Мама, он снова солгал. Он, а не Мима. Должен уйти он, а не она, – сказала я дрожащим от гнева голосом.
Почему это происходит? Почему мою бабушку выгоняют из дома, если мой отец – лжец?
Это неправильно.
– Шей, пожалуйста, пойми, – сказала мама, и ее глаза наполнились слезами. – Это было непростое решение.
– Это вообще не решение, потому что она никуда не уходит. Скажи ей, Мима, – умоляла я, переводя взгляд на бабушку.
В ее глазах стояли слезы, что еще больше разбивало мне сердце. Мима всегда была сильной. Она не плакала. Она не ломалась. Она была нашим источником силы.
Мима всхлипнула и выпрямилась.
– Это к лучшему, Шеннон София.
Шеннон София.
Она использовала мое полное имя, а это означало, что ее слова были высечены на камне.
Она действительно собиралась это сделать. Она собиралась выйти через парадную дверь и уйти из-за моего отца-алкоголика и его лжи.
Как это могло быть правильным? Как это могло быть справедливым?
– В отличие от него, она всегда была рядом с нами, мама. Как ты можешь так поступить?
Мама заплакала и вышла из комнаты, словно все это было слишком тяжело для нее. Но если это было слишком, то почему она позволила этому случиться?
– Я пойду с тобой, Мима, – пообещала я.
Она не должна быть одна. Она не должна выходить из этого дома в одиночку.
– Нет. Ты останешься здесь. Так положено. Тебе нужно быть здесь, дома.
– Без тебя это не дом. Ты – мой дом, – прошептала я, чувствуя, как слезы катятся по моим щекам. Я бросилась к ней и крепко обвила руками ее тело. – Пожалуйста, Мима. Пожалуйста, не оставляй меня с ним. Я больше не могу. Я не могу смотреть, как он тянет ее вниз.
Она держала меня так крепко.
Так. Крепко.
– Sé valiente, mi amor, – прошептала она.
Будь храброй, любовь моя.
– Sé fuerte.
Будь сильной.
– Sé amable.
Будь доброй.
– Y quédate.
И оставайся.
– Оставайся здесь ради своей матери. Ты ей нужна, Шей. Ты нужна ей больше чем можешь себе представить. Не причиняй ей боль.
– Я не понимаю. Почему она такая? Почему она так слаба? Я ненавижу его. Я так его ненавижу, но ее я ненавижу еще больше – за то, что она его любит. Я ненавижу их обоих за то, что они отняли у меня тебя.
– Нет, нет, нет, – проворчала она, кладя руки мне на плечи. – Никогда не говори так плохо о своей матери. Ты не представляешь, через какие трудности ей пришлось пройти. Ты понятия не имеешь, что она сделала, чтобы защитить тебя и быть рядом с тобой.
– Лучшее, что она могла для меня сделать, – бросить моего отца.
– О, дорогая… – она понизила голос и покачала головой. – Мне жаль, что тебе приходится так тяжело. Я тебя понимаю. Этот груз лежит и на моем сердце.
Мне стало трудно дышать, а сердце сжалось в крошечный узел – я осознала правду. Она собиралась уйти. Она собиралась уйти от меня. Я притянула ее для еще одного объятия.
– Мима… – рыдала я, прижимаясь к ее блузке.
Она не плакала. Мима никогда не ломалась; она помогала не сломаться другим.
– Пожалуйста, позволь мне пойти с тобой, Мима. Пожалуйста. Я не справлюсь без тебя.
– Я не оставляю тебя, Шей. Я буду совсем недалеко. Но твоя мама? Она не справится без твоего присутствия. Это чистая правда. Будь снисходительна к ее сердцу. Ее душа разбита и опустошена. Ты единственный свет, который есть в ее жизни. Так что, пожалуйста… останься.
Я плакала у нее на руках, пока она не попросила меня помочь ей загрузить вещи в машину. Перед тем как уехать, она еще раз обняла меня и поцеловала в лоб.
Кто знал, что поцелуи в лоб могут не только лечить, но и ранить?
Я стояла на