Читать интересную книгу Крепость - Лотар-Гюнтер Буххайм

Каждый день забит до отказа ручной работой и приведением в порядок десятков мелочей, так что вечером я едва ли помню, как провел этот день.

Каждый день добавляет мне и хозяйственные хлопоты: нужен огонь в плите и тогда туча сажи взметается из печной трубы на камбузе. Трубы забиты и в этом причина того, что в камине нет тяги. Все, что сжигает старая ведьма у себя внизу, обволакивает вонью весь дом, т.к. чад не может найти выход.

Поэтому остается лишь радоваться тому, что до наступления сумерек, мне удается набросать несколько рисунков. Самостоятельное ведение дома отнимает от работы львиную долю времени. Симоны нет. Насколько все было бы проще, если бы Симона была здесь.

Получаю еще одно письмо от господина Доктора Бюнемана, и оно полностью отрывает меня от работы: Доктор Бюнеман, искусствовед и богатый коллекционер, которого я случайно встретил в Мюнхене при покупке материалов, пишет, что он имеет точные сведения, о том, что выполненная в полный рост скульптурная группа из шести жителей Кале, в еще довоенной отливке из Бельгии, была вывезена и сокрыта в одном немецком замковом парке. Об этом почти никто не знает. Замок расположен между Аммерзее и Ландсбергом. Туда можно добраться только на машине или теперь только на велосипеде. Через два дня они приезжает в Фельдафинг и мне необходимо его встретить, после чего мы сразу же потопаем в то место. Случай исключительный. Никогда в жизни он более не подвернется.

Значит надо доставать из сарая свой старенький велосипед. Последний раз я доставал его года четыре тому назад. Купил я его уже тогда, когда ему исполнилось 12 лет, за 10 марок у своего учителя истории в Шнееберге. У него есть муфта свободного хода. Спицы совсем проржавели, кожаное седло стало как камень. Не известно и то, действует ли динамо.

На вокзал я приезжаю тогда, когда Доктор Бюнеман, который значительно старше меня, вытаскивал из багажного вагона свой велик. Он уже даже защемил снизу брючные зажимы.

- Попьем чай или сразу в путь? – интересуюсь, подъезжая к нему.

- В путь! – решительно произносит Бюнеман. – Туда долго ехать, и все время по горам.

У Бюнемана на ногах высокие черные ботинки на шнуровке. Он выглядит слегка постаревшим. Но лицо по-прежнему сохраняет детское выражение.

Езда на велосипеде с тяжелыми колесами – я ласково называю его «спотыкающийся ослик» – довольно непривычна на дороге в Диссен: приходится то опускаться, то подниматься по вздымающейся и опускающейся среди гор дороге – и так утомительна, что расчетное время абсолютно не вписывается в график Бюнемана.

Когда мы, наконец, приближаемся к основной горной дороге и она, круто взмывает вверх, двигаться на велосипедах становится еще более проблематично, поскольку дорога представляет собой нагромождение каких-то ям, провалов и насыпей.

Внезапно вижу несколько человек в полевой форме с карабинами на плече – а затем, за небольшим поворотом, в траншее – странную группу из фигур в раскрашенных вертикальными черно-белыми полосами робах. На долю секунды я оцепенел. Затем до меня дошло: это заключенные концлагеря, впервые увиденные мною наяву – лагерники! Безо всяких сомнений, эти изможденные, страшно истощенные люди могут быть лишь заключенными из концлагеря. Они должны, судя по всему, копать эту траншею, но едва ли хоть один из всей группы, человек в 20, может это делать.

До меня доносится, словно шелест ветра, их шепот: «Сигарету!». И опять: «Сигарету!». И тут до меня доходит весь ужас моего положения: у меня нет сигарет! Взглядом спрашиваю Бюнемана – у него тоже нет. Стою, опершись на велосипед, и пытаюсь жестами показать, что мы оба некурящие. При этом я готов сквозь землю провалиться от стыда.

Один из часовых, уже довольно пожилой человек, направляется к нам и, остановившись метрах в десяти от нас, качает головой: «Проезжайте дальше! Не разговаривать!»

Некоторое время стою, как вкопанный, но Бюнеман хватает меня за рукав и тянет дальше.

Когда выходим на свободный от препятствий участок дороги, вновь садимся на велосипеды. Бюнеман бледен как лист бумаги. Слышу его приглушенный голос: «На вас нет формы! Вы, что, забыли ее одеть?»

У меня же перед глазами стоит лицо одного из увиденных лагерников: лихорадочно горящие глаза в глубоких глазницах, запавшие щеки, тощая шея.

- Они, наверное, из Дахау! – произносит Бюнеман.

С тоской вспоминаю свой домишко: с удовольствием вернулся бы! Но не могу предложить это Бюнеману.

Увиденная мною картина полуголодных заключенных настолько взволновала меня, что пару раз, в глубокой задумчивости, сваливаюсь с велосипеда, а один раз, словно во сне врезался в придорожное дерево, после чего долго приводил в порядок и себя и велосипед. В конце концов установил руль в правильное положение по отношению к переднему колесу, и динамо вернул в исходное положение. При этом параллельно с установкой ругаюсь как сапожник и говорю: «Не так-то уж много и проехали, а дела совсем неважнецкие!»

Только во второй половине дня Бюнеману удается, наконец, найти тот самый парк. Ворота открыты, и мы просто проталкиваем велосипеды и быстро выходим из тени деревьев на свет. Какой-то момент я думаю: «Мы похожи на пасущихся косуль, которых в следующий миг прихлопнет какой-нибудь браконьер» – и представив эту картину, усмехаюсь. Бюнеман тут же вздрагивает. Он стоит, одна рука посреди руля, другая на седле, и недоверчиво поглядывает на меня.

В эту же секунду замечаю в кустах темные силуэты, словно готовых к нападению людей. Молниеносно соображаю: вот они, бронзовые фигуры Родена, и тут же испуганно вздрагиваю. Испуг, удивление, восхищение открывшегося чуда – все в одном: группа из шести человек, в рубищах, каждого узнаю сразу по виденным ранее иллюстрациям, фактически в полный рост. Могу дотронуться до них, но не осмеливаюсь. Надо сначала поставить велосипеды. Прислоняем их к стоящим рядом тоненьким деревцам.

Наступает черед Бюнемана, который получил ученую степень Доктора на этих крестьянах из Кале. Он знает о них все: вторжение англичан, нужда в городе Кале. Аркебузьеры, алебардисты, копьеносцы, полевые укрепления …. Год 1347. Шесть патрициев, желающих в духе христианского самопожертвования защитить свой город от грабежа….

Сидим на поваленном дереве, и Бюнеман читает мне лекцию, словно на семинаре:

«Хроника столетней войны между Англией и Францией была источником вдохновения для Родена. Полное название этой композиции: ««Как король Франции Филипп не мог больше освобождать город Кале, и как король Англии этот город завоевал»».

Искусствовед Бюнеман знал даже то, как звали бургомистра Кале: мессир Жан Д’вьенн. И самого богатого горожанина, который самым первым захотел принести себя в жертву: Осташ Д’Санпьер. Это было поэтическое вдохновение, которое, как я слышал, так глубоко захватило и осчастливило Родена, что он далеко возвысился над пошлой условностью почетного художника. Никакой героизации – хотя элементы его присутствуют, т.к. Роден работал над монументальным символизмом, в духе своего времени, такого решительного самопожертвования. К тому же это попытка непосредственного представления немого языка фигур в жертв принесенных на алтарь свободы своего города. Мысли уносят меня к Эрнесту Пенцольду, лежащему в больнице Штарнберга. У меня есть этюдник с фототипиями издательства Мюльхаузен Браун. Я размещу их у него в палате по стенам, и расскажу содержание этого вечернего урока по истории искусства: она развернется перед ним как сценическая постановка.

Что за мир! Как он закручен! Дрожащие от холода и голода заключенные в своих полосатых робах и здесь же бронзовые фигуры с веревками на шеях, с жалкими, пустыми глазницами. А в моей комнатушке, на раме, Дениц со своими ассами….

Кошка старой ведьмы убила 8 зайчат. Они лежат на перекосившейся поленице дров. Черная кошка, с сонным взглядом блестящих глаз: убийца зайчат!

Мне нужна модель. Не могу больше работать без модели. С почты звоню в Мюнхен офицеру связи ВМФ при Генеральном штабе на Шенфельдштрассе. Хорошо знаю его и поэтому нам не нужно нести по телефону всякую официальную чепуху. Он живо интересуется, куда это я пропал.

- Мне нужна модель, мужчина, ефрейтор какой-нибудь, но не слишком глупый. Хотя все равно. Если получится, то на одну неделю, каждое утро, часов в 9 у меня в Фельдафинге. Провизию пусть берет с собой. Так, а теперь даю точное описание маршрута…

Заканчивая разговор, добавляю:

- У меня здесь есть настоящая морская форма на человека нормальной комплекции.

В Академии я разжился одетыми в форму манекенами в человеческий рост. Куклы стоят тихонько и ни один мускул не дрогнет на их бесстрашных лицах. Однако кроме них мне нужен и живой человек.

На следующее утро на пороге возникает некто в сапогах, на голове – пилотка, за плечами вещмешок. Хитрое лицо. Говорит, что вообще-то он инженер и проживает в Мюнхене, у себя дома. Прикомандирован ко мне, т.к. состоит на учебных курсах. Однажды он уже служил моделью – но это было в далекой молодости – у одного скульптора.