Я тяжело сглотнула при виде развороченной клыками руки и двух глубоких царапин, пролегших в опасной близости от яремной вены.
- Не могу же я так просто отпустить этого наглеца. Я с ним еще не за все шуточки рассчиталась.
Марьяна искоса посмотрела на меня. Выпрямилась, отбросила окровавленную тряпку и отступила в сторону, давая мне подойти к тяжело дышащему Совию. Я глубоко вздохнула, унимая подкатившую к горлу дурноту, отдала девушке плошку с огнем и попросила держать повыше. Всего лишь трупный яд. И кислотная слюна. И обрывки навьей тьмы, пиявками повисшие на порезанной коже. Главное, не рухнуть в обморок на месте.
Надо ж было заполучить Совию самую сложную рану из всех…
Я протянула руки и повела ладонями над его телом. От золотого царства – головы – к серебряному – животу. Круговыми движениями – к меди. Светящиеся нити были оплавлены и почернели, нарушая связь. Серебро потемнело. Медь окислилась. Но золото по-прежнему сияло, не замутненное прикосновением навьих тварей. Я принялась выстраивать порванные линии, вычищая из них гниль и черноту. Подарочки упырей поддавались неохотно, жгли руки и норовили впиться в меня взамен освобожденного человека, но я давила их и выжигала белым светом, живущим в моем теле.
Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем Марьяна тронула меня за плечо и осторожно подняла руки с тела Совия. Он провалился в беспамятство, устав кричать, но сейчас его грудь поднималась и опускалась ровно – парень спал, и сон этот был лечебным. Я тихо застонала, когда подруга тронула мои ладони и сочувственно поморщилась: они были покрыты тонкими порезами, исчерчены, словно книжная страница строчками. Кровь сочилась из ран, перемешиваясь с серебристым сиянием. Марьяна усадила меня на табурет и принялась бинтовать руки. Вторая девушка, Кася, накрыла Совия простыней, подоткнув ее со всех сторон, будто ребенка пеленала, и устало присела рядом.
Помолчали.
- Неужто все? – тихо спросила Кася.
- Боюсь, если принесут еще хоть одного, я лягу рядом, – я бледно усмехнулась, но в моей шутке было слишком много правды.
Мы прислушались, но крики на улице на самом деле стихли. Снова открылась дверь, впуская заляпанного вонючими внутренностями, черным пеплом и чьими-то мозгами Мария. За ним размашисто шагал Дарган, еще более грязный, но ухмыляющийся широко и свирепо. Его одежда слегка дымилась. Кася икнула, подскочила, зажав рот рукой, и бросилась во двор. Подозреваю, что на поиски отхожего места. Марьяна оказалась крепче и только побледнела. Я же просто кивнула, приветствуя своих будущих палачей:
- Всех вытащили.
Марий начал что-то говорить, но я уже не слышала, погружаясь то ли в сон, то ли в беспамятство. Весь мир поглотила тьма, а в ней горели два огненных глаза, и спрятаться от всепроникающего взгляда мне было некуда. Я и не стала: подхватила невесть откуда взявшийся лоскут тумана и завернулась в него, как в одеяло, чувствуя, как отступает жар пламенного взора.
Я не была уверена, что проснусь. Но сил оставаться в сознании больше не было.
Глава 18. Безумию не поется слава
Я откинула одеяло, дыша так, словно пробежала пешком всю дорогу от Рябинника до Приречья. Обрывки тяжелого душного сна повисли на ресницах, и мне едва удавалось держать глаза открытыми. Но возвращаться в сон, где я снова увидела серые бугристые деревья, сейчас было выше моих сил. Неловко дернув рукой, я застонала от боли. Подняв обе ладони к глазам, убедилась, что память не подводит: от запястий до середины пальцев руки были обмотаны пропитавшимися кровью тряпицами. Накануне я приняла на себя слишком много злобы навьих тварей, и она прорвалась даже в Явь, поранив живую плоть. Обычно такие раны затягивались за считаные часы, но я слишком давно не проводила обрядов очищения. Вначале было не до того. Потом в волость явились дейвасы. А вслед за огненосцами пришла и нечисть.
Тело дрожало, словно после приступа лихорадки. Простыни пропитались потом, подушка уныло валялась на полу. Ведь вид кровати больше напоминал побоище, а не место отдыха, и я вместо трупа, даром что жива. К счастью, рядом с кроватью стояла кружка с водой, которую я выпила на едином вдохе. Голова по-прежнему кружилась, но сознание немного прояснилось. Я огляделась по сторонам и прислушалась: все было тихо. Пожалуй, слишком тихо для помещения, в котором должны находиться по меньшей мере семеро тяжелораненых, даже если все, кто мог стоять на ногах, отправились по домам.
Я кое-как сползла с кровати, набросила на плечи шаль и медленно, держась за стеночку, направилась в горницу. Там и в самом деле никого не было. Если б не плохо отмытые пятна крови на полу да позабытая в углу корзина с грязными лоскутами, я бы решила, что мне привиделся еще более кошмарный сон, чем обычно. Но в воздухе по-прежнему угадывался легкий запах тлена и человеческих кишок. К горлу подкатила вполне настоящая тошнота, и я, зажав рот рукой, кинулась к стеллажу, судорожно ища нужный мешочек.
На печке обнаружился полный кипятка чайник, и я мысленно возблагодарила доброго человека, который позаботился обо мне, пока я валялась в беспамятстве. Кое-как процедив настой, отхлебнула сразу большой глоток, почти не поморщившись, когда горячая вода обожгла рот. Дурнота отступила, и оставшуюся часть лекарства я могла допивать уже не спеша, медленно цедя горькую зеленоватую жидкость.
Едва усмирив бунтующее тело, я почувствовала, как сжимает сердце тревога. Совий тоже исчез, а ведь его раны были самыми тяжелыми. В ближайшую неделю он не должен был даже голову от подушки поднимать, и перемещать его куда-то было глупым и ненужным риском. Кому пришла в голову эта жестокая идея, уж не дейвасам ли?
В доме стояла духота. Смешиваясь с неприятными запахами, она начала сводить на нет действие настоя. Я не стала рисковать и вышла на крыльцо, полной грудью вдохнув ночную прохладу. По всей деревне горели огни, но ни людей, ни навьих тварей видно не было.
Вдруг из темноты на меня выпрыгнуло что-то большое и тяжелое, вцепившееся в руку острыми иголками – когтями. Я дернулась от неожиданности, и остатки настоя выплеснулись на меня и белую, порядком испачканную шерсть.
- Да чтоб тебя навьи сожрали! – в сердцах выругалась я, отрывая от себя сбесившегося Одуванчика. Кот истошно орал, сверкая огромными зелеными глазищами, и цеплялся за меня всеми четырьмя лапами. Мне все же удалось отцепить от себя зверя, но кот и не думал успокаиваться. Он прохаживался по порогу, вздыбив шерсть и став больше раза в три, утробно