Читать интересную книгу На полголовы впереди - Дик Фрэнсис

Мои родители думают, что я уехала. Я должна была ехать вместе с Розой... с миссис Янг и мистером Янгом. Но он... — Она уже было почти умолкла, но ее снова охватило детское желание выговориться, которое заставило ее забыть об осторожности. — Он никогда не бывает со мной так же ласков, как она. По-моему, я ему надоела. Кит — правда, дурацкое имя? На самом деле его зовут Китли. Роза сказала, что это городишко где-то в Англии, где его родители провели медовый месяц. Альберт Китли Янг, вот как его полное имя. Роза стала звать его Кит, когда они познакомились, потому что ей показалось, что это ему больше подходит, только он ничуть не похож на кита — кит, понимаете, такой мягкий и уютный, а он жесткий и недобрый. — Она замолчала и поглядела вниз, в сторону отеля. — Почему все эти японцы отправляются в медовый месяц вместе, целой толпой?

— Не знаю, — ответил я.

— А потом, может быть, дадут своим детишкам имя Лейк-Луиз.

— Бывает и хуже.

— А как вас зовут? — спросила она.

— Томми, мисс Лорримор.

Она ничего на это не сказала. Со мной она чувствовала себя немного неловко, потому что постоянно помнила, кто я такой. Но прежде всего ей хотелось выговориться.

— Вы знаете моего брата Шеридана? — спросила она.

Я кивнул.

— Все его заскоки — оттого, что он слишком богат. Он считает, что лучше всех, потому что богаче всех. — Она помолчала. — Что вы по этому поводу думаете?

Это прозвучало как вызов и в то же время как отчаянная мольба, и я ответил ей совершенно искренне:

— Я думаю, это очень трудно — когда в такие молодые годы оказываешься настолько богатым.

— Правда? — удивилась она. — Но ведь все хотят быть богатыми.

— Когда можешь получить все, чего хочешь, легко забыть, что значит в чем-то нуждаться. И если имеешь все, чего хочешь, никогда не научишься бережливости.

Но она пропустила это мимо ушей:

— Зачем учиться бережливости? Моя бабушка оставила мне миллионы. И Шеридану тоже. Наверное, вы считаете, что это ужасно. А он считает, что заслушивает этого. Считает, что может делать все, что угодно, потому что богат.

— Если вы думаете, что это так ужасно, — сказал я, — вы можете их раздать.

— А вы бы это сделали?

— Нет, — с сожалением признался я.

— Ну вот.

— Но часть я бы раздал.

— У меня есть опекуны, они не разрешат.

Я слегка улыбнулся. У меня тоже был Клемент Корнборо. Опекуны, как однажды торжественно сообщил он мне, существуют для того, чтобы сохранять и приумножать состояние и не позволять : его транжирить, поэтому — нет, он не даст разрешения пятнадцатилетнему мальчику содержать ферму для списанных скаковых лошадей.

— Почему вы думаете, что быть богатым трудно? — спросила она. — Это легко.

— Вы только что сказали, что, будь вы бедны, вам было бы проще жить, — осторожно ответил я.

— Ну, может быть, и сказала. Наверное, я не то имела в виду. Или не совсем то. Я не знаю, что я имела в виду. Почему трудно быть богатым?

— Слишком много искушений. Слишком много возможностей сбиться с пути.

— Вы хотите сказать — наркотики?

— Что угодно. Слишком много пар туфель. Слишком высокое мнение о себе.

Она поджала ноги под себя и обхватила коленки руками, глядя на меня поверх них.

— Никто не поверит, что у нас с вами был такой разговор. — Она помолчала. — Вы хотели бы стать богатым?

Это был вопрос, ответить на который я не мог. Избегая прямого ответа, я вполне искренне сказал:

— Ну, я бы не хотел ходить голодным.

— Мой отец говорит, — заявила она, — что человек не становится лучше оттого, что он богаче, — человек становится богаче оттого, что он лучше.

— Неплохо сказано.

— Он всегда говорит что-нибудь в таком роде. Иногда я его совсем не понимаю.

— Похоже, что ваш брат Шеридан, — сказал я осторожно, — не так уж счастлив.

— Счастлив! — презрительно отозвалась она. — Он никогда не бывает счастлив. За всю его жизнь я почти не видела, чтобы он был счастлив. Разве что тогда, когда над кем-нибудь смеется. Наверное, когда он над кем-то смеется, он счастлив, — неуверенно сказала она. — Только он всех презирает, поэтому над всеми и смеется. Мне очень жаль, что я не люблю Шеридана. Я хотела бы иметь потрясающего брата, который заботился бы обо мне, и мы с ним могли бы ходить во всякие места. Вот было бы весело. Только не с Шериданом, конечно, потому что это наверняка кончилось бы скандалом. Он ужасно себя ведет в этом путешествии. Гораздо хуже, чем обычно. Я хочу сказать, что мне за него стыдно.

Она нахмурилась: эти мысли не доставляли ей никакого удовольствия.

— Кто-то мне говорил, — сказал я, старательно скрывая жгучее любопытство, — что у Шеридана были какие-то неприятности в Англии.

— Какие-то неприятности? Я не должна вам этого говорить, но ему бы не миновать сесть в тюрьму, только они сняли обвинение. Я думаю, отец от них откупился... Вот почему Шеридан сейчас делает все, что говорят родители, они пригрозили, что стоит ему только пикнуть, как они дадут делу ход.

— А они еще могли бы дать делу ход? — как будто между прочим спросил я.

— Что такое срок давности?

— Это предельный срок, — сказал я, — по истечении которого человека нельзя судить за нарушение закона.

— Это в Англии?

— Да.

— Вы ведь англичанин, да?

— Да.

— Он сказал: «Берегитесь, срок давности истечет еще очень не скоро».

— Кто сказал?

— По-моему, это был адвокат. Что он имел в виду? Что Шеридан все еще... все еще...

— Может быть осужден?

Она кивнула.

— И так будет всегда?

— Может быть, долго.

— Лет двадцать?

По ее тону было ясно, что для нее это невообразимо долгое время.

— Если совершено что-то серьезное.

— Я не знаю, что он там сделал, — в отчаянии сказала она, — я только знаю, что это испортило нам все лето. Безнадежно испортило. И мне сейчас надо бы ходить в школу, но они заставили меня отправиться на этом поезде, потому что не хотели оставлять меня дома одну. Ну, не совсем одну — одну, если не считать прислуги. Это из-за моей двоюродной сестры Сьюзен Лорримор, ей семнадцать, — летом она сбежала с сыном их шофера, и они поженились, и в семье было просто настоящее землетрясение! А я понимаю, почему она это сделала, — они все время оставляли ее одну в этом огромном доме, а сами уезжали в Европу, и ей было скучно до безумия, и к тому же этот сын их шофера умница и отличный парень, и она прислала мне открытку, где говорится, что она ни о чем не жалеет. Моя мать до смерти боится, как бы я не сбежала с каким-нибудь...

Она внезапно замолчала, испуганно взглянула на меня и вскочила со скамейки:

— Я совсем забыла. Я забыла, что вы...

— Это ничего, — сказал я, тоже вставая. — Правда, ничего.

— Наверное, я слишком много болтаю. — Она была смущена и встревожена.

— Вы не...

— Нет. Ни слова, никому.

— Кит говорил, что мне надо бы придерживать язык, — сказала она с обидой. — Он не знает, каково это — жить как в склепе, когда все злятся друг на друга, а папа старается улыбаться. — У нее перехватило дыхание. Что бы вы сделали на моем месте? — спросила она.

— Сделайте так, чтобы ваш отец смеялся.

Это ее озадачило.

— Вы хотите сказать... сделать его счастливым?

— Ему нужна ваша любовь, — сказал я и указал на тропу, которая вела к отелю. — Если хотите идти первой, я некоторое время пережду.

— Давайте пойдем вместе, — сказала она.

— Нет, лучше не надо.

Обуреваемая противоречивыми чувствами, в которых я вряд ли помог ей разобраться, она нерешительно пошла по тропинке и, раза два оглянувшись, скрылась за поворотом, а я снова сел на скамейку, хотя уже становилось прохладно, поразмыслил о том, что она рассказала, и, как всегда, возблагодарил судьбу за то, что у меня была тетя Вив.

Ничего особенно плохого про Занте сказать нельзя, подумал я. Одинокая, терзаемая сомнениями и тревогами, только наполовину понимая мир взрослых, нуждаясь в поддержке, она больше всего жаждет того, чего хочет и Мерсер, — жить в дружной, сплоченной семье. Изливая душу какому-то официанту, она не собиралась бросить вызов родителям — как раз наоборот. Поставить меня в трудное положение она не хотела, никакой задней мысли у нее не было. Я бы ничего не имел против, если бы у меня была младшая сестра вроде нее, которую я мог бы водить во всякие места, чтобы ее развлекать. Я надеялся, что она научится спокойно относиться к своим деньгам, и подумал, что для ее воспитания ей полезнее всего было бы с месяц поработать, обслуживая других, в какой-нибудь хорошей команде — например, вместе с Эмилем, Оливером и Кейти.

Через некоторое бремя я осмотрел в бинокль весь отель и сад, но Филмера нигде не обнаружил, в чем не было ничего удивительного, и в конце концов отправился дальше, дошел до подножия ледника и прошелся по серо-буро-зеленому краю ледяной реки, изборожденной трещинами и хрустевшей под ногами.