фильму маска актера будет совершенствоваться и надолго останется в сердцах зрителей.
Так что же важнее – образ или типаж? Как-то Андрей Битов, с которым мы просидели лет двадцать в жюри премии «Триумф», сказал, что нельзя говорить об образе немца, например, или образе русского, – есть, мол, рабочий, учитель, врач и т. д. «То есть типаж?» – возразила я. С умным человеком и поспорить не грех, ибо каждая хорошая мысль двойственна. В словаре Даля «образ» – это «вещь подлинная или снимок с нее, точное ее подражание». Другое дело «облик» – вот тут труднее дать определение, ибо понятие «образ» гораздо беднее понятия «облик». Облик как раз индивидуален. Опять же по Далю: «Облик – оклад и черты лица, внешность вида и выражение лица, физиономия».
Когда мы говорим «немка» – перед глазами встает образ женщины более сдержанной, чем, например, итальянка. То есть у каждой национальности есть какие-то общие специфические черты. И помимо характера, профессии, возраста надо это учитывать, когда играешь роль, например, немки Ангелики в фильме «Щит и меч».
Поэтому в такие понятия, как «типаж», «характер», «образ», актер вкладывает помимо индивидуальных черт какие-то общие особенности.
Заполнить паузу
Я скучаю по актерской паузе. Знаю, что это, пожалуй, самое трудное в театре – «держать паузу». Именно «держать». Это ощущение похоже на телекинез, о котором в свое время много писали, – когда якобы силой воли или напряжением какой-то другой энергии в воздухе «подвешивают» предмет. Точно такое же энергетическое напряжение требуется от актера, чтобы пауза зависала.
Я помню Николая Симонова в роли Сальери в спектакле Ленинградского театра имени Пушкина – незабываемое начало роли: открывался занавес, в глубине сцены стоял спиной к публике Симонов – Сальери в полнейшей тишине. И чем дольше молча он стоял, тем больше сгущалась тишина. Но когда это предгрозовое ощущение уже невозможно было вынести, он резко поворачивался и гневно, отрывисто, со своей характерной и четкой артикуляцией, как молния, разражался долгожданной фразой: «Все говорят: нет правды на земле, но правды нет и выше…» Незабываемо!
Рассказывают, что, когда Михаил Чехов играл Гамлета, он в середине одного монолога неожиданно умолкал, и зависала огромная пауза. Зал напряженно ждал. Когда Чехова спросили, о чем он в это время думал, он сказал, что ни о чем, просто разглядывал гвоздь в полу. Не знаю, правду он сказал или выдумал, чтобы отвязаться от досужих расспросов, но даже если это так, то, видимо, на этом гвозде была такая сильная концентрация актерской энергии и воли, что сам по себе гвоздь ничего не значил.
«Зоны молчания» были в спектакле Анатолия Васильева «Взрослая дочь молодого человека», который он поставил в конце семидесятых годов в Театре имени Станиславского. После бурных диалогов, которых не помню, наступала пауза – актеры делали салат. Причем интересно было смотреть за тем, как они его делают, то есть за чисто физическим действием, но чем дольше они молчали, тем интереснее было нам, зрителям, входить в зону напряжения, которая почти осязаемо уплотнялась от продолжительности паузы. Актеры не просто молчали, они молчали о том же, о чем тогда молчали мы, потому что все слова были уже сказаны. Жизнь персонажей на сцене и наша были адекватны. А нашу жизнь и нас самих мы тогда научились понимать без слов. Это был, конечно, сознательный режиссерский расчет, но воспринимался он тогда как новый язык театральных выразительных средств, как новое театральное открытие.
И хоть кажется, что мы друг про друга всё знаем, мы живем друг от друга скрытно. А скрытные люди, как известно, много говорят – это еще Чехов заметил. Слова в его пьесах – это ширмы, словами герои прикрывают свои чувства. А раскрываются они неожиданно через чебутыкинское «Тара… ра… бумбия… сижу на тумбе я…» или знаменитое «трам-там-там» Вершинина и Маши. Здесь скрытое бессловесное телепатическое общение уже доведено до простого звука.
В драматургии Чехова таких пауз можно найти очень много. Всё умолкает – остается одно безмолвное осязание. Ощущения на дословесном уровне.
Может быть, это происходит из-за недоверия к слову. У Толстого, например, в пьесах чувство и слово неразрывны. А у Чехова чувствуют одно, говорят другое, поступают совсем невпопад. Сцена Ирины и Тузенбаха перед дуэлью. Говорят о своих отношениях, а не о самом главном – предчувствии гибели, и вдруг: «Я не пил сегодня кофе…» Вместо слова – осязание. Паузы заполняются ничего не значащими словами.
Иногда, чтобы выделить какую-нибудь фразу, перед ней нужна пауза. Мне очень нравится рассказ соратницы Ленина Марии Моисеевны Эссен. Она вспоминала, как они с Лениным были в горах в Швейцарии. Вокруг красота – глубокое небо, снежные вершины, альпийские луга. Сидели и молчали. И вдруг В.И. выпаливает: «А здорово гадят меньшевики!»…
…Я мечтаю о том времени, когда мы придем в театр, откроется занавес, актер выйдет на авансцену, сядет в удобное кресло, мы поглядим друг на друга – и замолчим часа на полтора. Но такой актер еще не родился, к сожалению. Впрочем, и зрителя такого тоже нет.
Я не люблю в театре антракты – паузы пустоты. Они снимают напряжение, достигнутое великим трудом вначале. После антракта актерам надо начинать с нуля.
Пауза напряжения – высшее проявление актерской профессиональности. Как-то я смотрела по телевизору церемонию присуждения профессиональных актерских наград «Золотая маска» и вдруг подумала: а не ввести ли новую номинацию – за лучшую актерскую паузу?
Актерские паузы бывают не только на сцене – они бывают и в жизни: паузы простоя, и в них надо тоже работать, и работать более напряженно, чем всегда. Я люблю такие паузы между ролями – это паузы накопления. И считаю, что актеру нужно платить не только за работу, но и за возможность на время отключиться от «игры».
Много лет назад на сцене ВТО был вечер Театра на Таганке, и назывался этот вечер-концерт «На досуге». Мы, актеры, должны были поделиться со зрителями, чем мы занимаемся в свободное от работы время. Я свое выступление начала, может быть, несколько парадоксально: «На досуге я играю спектакли, снимаюсь в кино, работаю на телевидении…» Хотя для меня в этом не было парадокса. Основная работа актера – в накоплении знаний: изучение жизни и истории, наблюдение окружающих нравов, привычек, лиц, характеров, чтение книг, общение с интересными людьми, знакомство с хорошей музыкой и живописью.
Больше всего в жизни я не люблю ездить. Не люблю собирать и разбирать чемодан. Не люблю обживать новое помещение. Не люблю новых людей… Но жизнь мне все время подбрасывает бесконечные гастроли и новые места.
Это судьба. Обязанность…
Однажды мне