Пространство вокруг Габи уже начало сиять ярко-голубым свечением, прежде чем она глубоко страдающая и погруженная в собственные путаные мысли заметила изменения.
Когда она обернулась, позади, скрестив на груди руки и чуть расставив ноги, стоял Анка.
Выражение его лица было непроницаемым, впрочем, Габи и не рассчитывала на радушную встречу.
Как только Анка, двинувшись в ее сторону, наконец, остановился на расстоянии вытянутой руки, Габи с трудом сглотнула. Его взор мимолетно скользнул по ее лицу, прежде чем он вскинул голову, осматриваясь вокруг.
— Ты значительно умнее, чем я предполагал, — задумчиво произнес он, переведя, на нее взгляд.
— Думал, что оценивал тебя по достоинству, так как ты того заслуживаешь, но ты оказалась права насчет меня. Мне поклонялись, и у меня до сих пор слишком раздутое самомнение… и слишком низкая оценка твоего вида.
Похвала согрела Габи, однако холодок, который она почувствовала между ними, удержал ее на месте, остудив порыв броситься в его объятия. Она облизнула пересохшие губы:
— Я правильно поняла историю?
Анка слегка наклонил голову:
— Частично.
Габи нахмурилась, оглядываясь на мозаику.
— В какой именно части? — спросила она неуверенно.
Шагнув ближе, Анка привлек ее к себе.
— Я никогда не любил Шу-Этну, — ответил он тихо, обхватив ее подбородок и вынудив поднять на него взгляд.
— И никогда раньше не испытывал любви ни к одному человеку. Я наслаждался их лестью. Упивался только тем, что доставляло плотские удовольствия — вкусом, запахом, звуками и ощущением самого мира и всего в нем. Без тела я не ощущаю ничего этого. Могу возродить в памяти, «чувствовать» их в некотором смысле, поскольку переживал все давным-давно, но не так как ты.
Отпустив ее, Анка направился к мозаичным картинам и замолчал, рассматривая изображения.
Габи наблюдала за ним некоторое время и наконец, пошла следом.
— Я отказался от человеческого мира не из-за того, что смерть Шу-Этну опустошила меня. Она была слаба и мелочна, тщеславна и глупа.
Он колебался, словно оценивал реакцию Габи на свои слова или возможно решая, стоит ли продолжать рассказ.
— Поскольку она была красива, я желал ее, и наслаждался теми удовольствиями, что испытывал, когда был с ней как человеческий мужчина. Некоторое время я полагал, что это соответствует понятию человеческой любви и позволил себе считать, что чувствую нечто большее, чем обычная страсть. Однако, задолго до ее смерти, понял, что был влюблен в само понятие «любовь», а не в Шу-Этну и что она, без сомнения, тоже не любила меня. Да и как можно, когда для нее существовала только она во всем мире?
— Сама Шу-Этну являлась единственной любовью ее жизни, — иронически добавил он.
Лицо Анки приобрело суровое выражение, пока он изучал изображение, запечатлевшее убийство жриц в храме:
— Я покинул человечество, потому что постепенно возненавидел людей, они вызывали у меня отвращение своей жадностью и жестокостью… но главным образом потому, что жаждал уничтожить их всех в отместку за гибель моего сына и знал, если останусь, то сделаю это.
Ревность разрасталась в душе Габи вопреки всем усилия задушить ее, несмотря на утверждение Анки, что он не испытывал к женщине которой подарил ребенка ничего… кроме страсти, как будто этого не достаточно, чтобы она ревновала!
По логике это не должно ее волновать. Все произошло задолго до нее. И она не вправе упрекать его за ту жизнь, которую Анка вел прежде чем увидел ее, и пришел к выводу, что она достойна стать той самой, избранной, еще до того как она узнала о его существовании.
Глупо или нет, однако Габи все же ревновала и по-прежнему чувствовала себя обманутой, так как та женщина носила его ребенка. И ничего не могла с этим поделать.
Однако большую боль ей причиняли страдания Анки. Как она могла не волноваться о нем? Взяв его руку, Габи на мгновение прижалась щекой к его ладони, прежде чем повернуться и поцеловать в ее серединку.
— Мне очень жаль.
Анка посмотрел на нее с легким удивлением.
— Из-за того, что произошло. Из-за сына, которого ты потерял.
Сдвинув брови, он с любопытством поинтересовался:
— Ты же не имеешь к этому никакого отношения. С чего бы тебе чувствовать вину?
Габи проглотила комок в горле:
— Потому что я тоже — человек. Но… — она заколебалась, — а еще, мне больно из-за того, что ты испытываешь боль.
Она отпустила его руку.
— В общем… за все то время что мы были вместе, я считала, что ты существуешь за счет людей, однако на самом деле люди использовали тебя. Чему другому ты мог научиться, находясь среди них?
Анка выглядел, разрывающимся между облегчением и неверием, оттого что Габи простила его, радостным, но несколько сердитым, вероятно из-за такой оценки его образа жизни.
— Ты не должна торопиться оправдывать меня, — пробормотал он. — Вероятно не стоило, если только…
Он запнулся и покачал головой.
— Я придаю большое значение твоим словам, хотя, несомненно, я был потребителем и не достоин твоего великодушия. Я сам никогда не смогу простить себя за то, что мое высокомерие едва не стоило мне самого ценного, что мог предложить этот мир.
— Тем не менее, вопреки тому, что ты думаешь, использовать кого-то… или быть использованным по определению не «зло». Пока это приносит пользу обоим, это — правильно. Давать и брать не только естественно, это приносит удовлетворение. Единственное, что при этом является неправильным, это брать без отдачи, брать, не имея на это позволения.
— То, чем я занимался — неправильно и ничто совершенное мною ранее, не делалось по справедливости — да, я возмещал людям все, но не предоставлял им выбор.
Затем он замолчал, и Габи почувствовала, как ужасное чувство потери охватывает ее. Она бы радовалась, что Анка узнал и понял теперь, по какой причине ей было так трудно принимать его поступки, если бы понимание также не означало окончательного прекращения отношений между ними, а это нечто такое, с чем Габи думала ей трудно смириться.
— И что сейчас ты намерен предпринять? — спросила она с отчаянием.
Анка обернулся, задумчиво глядя на нее. Затем мягко притянул ее к груди, крепко сжав на мгновение в объятиях.
— То, что, знаю, мне необходимо сделать. — Он громко сглотнул. — Я хочу, чтобы ты покинула это место, Лунный Цветок. Находиться здесь для тебя опасно.
Габи кивнула:
— Я в курсе. Мы получили распоряжение оставить раскопки. У нас есть всего лишь несколько недель.
Он отстранился, схватив ее за плечи:
— Не жди, — приказал он низким, клокочущим от гнева голосом. — Ты выяснила все, что тебе нужно было узнать. Отправляйся домой! Со временем, если это будет возможно, я приду к тебе.