Анхелес не терял надежды на спасение. Он знал, что Вилья готовится вырвать его из рук беспощадного врага. Но этого опасались и судьи.
Три дня продолжался процесс. В 11 часов ночи третьего дня суд закончился. В 2 часа утра был объявлен приговор — смерть. А еще несколько часов спустя в одном из помещений кавалерийской казармы генерал Анхелес был расстрелян. Он встретил смерть, как и подобало солдату, спокойно, с поднятой головой. Перед казнью Анхелес выразил надежду, что настанет день, когда его страна обретет мир и мексиканский народ завоюет светлое будущее.
Вилья горько плакал, узнав о гибели своего верного друга и сподвижника. Его бойцы так и не смогли пробиться в Чиуауа, окруженную со всех сторон войсками. Генерал Анхелес проиграл свой последний бой со смертью. Но последний бой Вильи был еще впереди.
Главное — не попасть в лапы врага, не дать себя обмануть и захватить врасплох, рассуждал Вилья. Нужно быть круглые сутки начеку, не доверять никому, не выпускать из рук оружия, постоянно находиться в движении, петлять и кружить. Ибо пока его, Вилью, не поймали, пока его не настигла вражеская пуля, народное дело не погибло.
— Он придет, он отомстит за нас, он восстановит справедливость, — будут говорить пеоны своим детям.
ОШИБКА САПАТЫ
В горах Морелоса, окруженный со всех сторон войсками Каррансы, которыми командовал бездарный и жестокий генерал Пабло Гонсалес, неподкупный, непобедимый Сапата продолжал упорно сражаться за землю и свободу.
Весть о великой революции в России, совершенной под руководством Ленина в октябре 1917 года, подобно радиоволнам проникла через все преграды и достигла гор Морелоса, Эта весть, точно яркий солнечный луч, прорезывающий туман, была встречена с радостью и надеждой Эмилиано Сапатой и его соратниками. Наконец-то хоть в одной стране сбылись самые заветные мечты трудового народа: помещики и другие кровопийцы свергнуты, крестьяне получили землю, а рабочие — фабрики. Победа русских трудящихся — это победа людей труда Мексики и всех других стран. Революционная Россия — друг и союзник революционной Мексики, так рассуждал Сапа-та, хотя и не разбирался в географии и впервые слышал о большевиках, свергнувших русского Каррансу — Керенского.
В письме, адресованном своему другу генералу Хеиаро Амескуа, Сапата писал в феврале 1918 года: «Мы много выиграли бы и выиграло бы дело человеческой справедливости, если бы народы нашей Америки и все нации старой Европы поняли, что дело революционной Мексики и дело свободолюбивой России — дело всего человечества, высшие цели всех угнетенных народов мира. Здесь, как и там, имеются крупные помещики, алчные, свирепые и бесчеловечные, в течение ряда поколений эксплуатировавшие широкие массы крестьянства, подвергавшие их неслыханным пыткам. Здесь, как и там, закрепощенные люди, люди с еще не проснувшимся сознанием, начинают пробуждаться, приходят в движение, выступают в качестве мстителей… Обе, революции направлены против того, что Лев Толстой называет «величайшим преступлением»: против гнусного присвоения земли, которая, являясь собственностью всех людей, как вода, как воздух, была захвачена кучкой могущественных людей, опиравшихся на вооруженную силу армий и несправедливость созданных ими законов».
Пролетарии всего мира, писал далее Сапата, восхищаются русской резолюцией. Они были бы также солидарны с мексиканской революцией, если бы знали ее цели.
Сапата, друг Великой Октябрьской революции, стал еще более ненавистным мексиканской буржуазии и ее вождю Венустиано Каррансе. Флирт Каррансы с рабочими давно уже кончился. Использовав «красные» батальоны для разгрома армии Вильи, Карранса теперь выступил против революционных рабочих. Он бросал в тюрьмы наиболее сознательных из них, запрещал забастовки.
Правительство всеми мерами пыталось помешать созданию революционного союза рабочих и крестьян. Опыт русской революции показывал, что именно такой союз может привести к победе трудового народа над эксплуататорами. До сих пор крестьянские вожди Сапата и Вилья не отдавали себе отчета в этом, но теперь, по крайней мере, один из них увидел в большевиках своих братьев и союзников. Надо во что бы то ни стало воспрепятствовать ему пойти по пути Ленина. Если правительство не в состоянии подавить крестьянское движение, то оно может его обезглавить. Сапату надо убить! К такому выводу пришли в Чапультепекском дворце. Генерал Гонсалес получил указания действовать.
Но легко сказать — убить Сапату, трудно, почти невозможно это выполнить. Сапата, как и Вилья, недоверчив и скрытен. Он окружен преданнейшими, неподкупными товарищами. О его местопребывании ничего не знает Гонсалес. Да нелегко найти и человека, который согласился бы совершить такое злодеяние. Пабло Гонсалес давно безрезультатно искал убийцу. Ему удавалось иногда подкупить кого-нибудь из людей Сапаты и заставить дезертировать, но никто из них и слышать не хотел о том, чтобы стать убийцей Эмилиано Сапаты. Это было бы равнозначно самоубийству, а предатель — трус, он думает в первую очередь о том, как бы спасти собственную шкуру. У него мало охоты рисковать, даже если за голову крестьянского вождя правительство обещало награду в 100 тысяч песо.
Но коль скоро убийцу нельзя найти среди людей Сапаты, то в рядах армии Пабло Гонсалеса имелось немало готовых на всевозможные преступления головорезов. Одним из них был полковник Хесус Гуахардо, которому более подходило имя не Иисуса, а Иуды-предателя. Гуахардо был пьяницей и вором. Даже Пабло Гонсалес был вынужден отдать его под суд за изнасилование малолетней девушки — дочери влиятельного помещика. Гуахардо вовсе не улыбалось попасть за решетку. Поэтому он и решил спасти себя от тюрьмы, предложив своему начальнику совершить невозможное — убить Сапату.
Почти всю ночь совещались Гонсалес и Гуахардо в казарме города Куэрнаваки. Под утро Гуахардо оставил своего начальника и направился в помещение, где содержался под стражей пленный офицер из войск Сапаты — Эусебио Хауреги, приговоренный к смерти. Именно в это утро его должны были расстрелять.
Заявив охране, что по приказанию генерала Гонсалеса он лично расстреляет пленного, Гуахардо вывел Хауреги из казармы и повел в соседний лесок — к месту казней.
Гуахардо вытащил пистолет, но не выстрелил.
— Жаль мне тебя пускать в расход, Хауреги. Ты сражался за идею, а не за деньги. Такие люди нужны родине. Да и сам я вроде смертника: генерал Гонсалес предал меня суду по ложному доносу одного помещика. Мы называем себя революционерами, но командуют у нас по-прежнему те, у кого большие деньги. Все это я понял только тогда, когда сам стал жертвой их интриг.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});