При новой присяге солдат смущает, что каждый должен подписываться: «Не можно руку прикладать» (старое русское понятие). Делегаты разъясняют: «Потому что вы теперь граждане, и каждый должен сознательно подписать.»
В иных полках отказывались присягать под своим боевым полковым флагом, а лишь под красным.
* * *
В 80-м Сибирском полку первым председателем солдатского комитета стал священник.
В Егерском запасном батальоне в Петрограде избрали комитет совместный солдатско-офицерский. Председательствует прапорщик, секретарь – вольноопределяющийся с университетским значком, среди солдатских депутатов – студенты, актёры, журналисты.
* * *
В 31-м Сибирском стрелковом полку выборные ото всех рот явились ночью в штаб полка – арестовали командира полка и 19 офицеров «за то, что не сочувствуют новому порядку». И выбрали командиром полка поручика Крюкова.
* * *
9 марта в 11-й полевой тяжёлой артбригаде солдаты парка пытались арестовать командира бригады генерал-майора Яценко – за то, что он «идёт против правительства» (требует, чтобы его называли «ваше превосходительство»). Командир дивизиона уговорил солдат не арестовывать. Согласились, но решили послать своего выборного в Петроград с жалобой на генерала.
* * *
Ещё вчера солдаты качали поручика Тимохина, говорили, что верят ему, ничего дурного не предпримут. А сегодня он пришёл в роту – закричали ему «вон!» и объявили, что уже выбрали себе нового ротного.
522
Как раз сегодня думал Исполнительный Комитет начать свои заседания позже, и в новой комнате: более просторная №15, она и в спокойном коридоре и ещё отделяется от него передней, а там телефон, удобно.
И переезд уже начали с утра. Члены Исполкома были далеко не все, а между ними болтался очень возбуждённый Соколов, уговаривая каждого, кого ловил, что нельзя откладывать, Совет должен принять приветствие к польскому народу и заявить, что вся демократия России стоит на почве признания независимости Польши. Но слушали его рассеянно, отмахивались: одни заняты были переездом, другие не могли понять, почему именно независимость Польши – сегодня самый первый и острый вопрос. Даже интернационалист Гиммер не стал соглашаться с Соколовым: это – влияние польских буржуазно-патриотических кругов, а мировое классовое единство пролетариата запрещает нам содействовать всякой национальной независимости, как впрочем и препятствовать.
В новой комнате была разрозненная мебель (наверно, что-то растащили в эти дни по другим комнатам). Прежде всего, не было большого стола, за которым мог бы разместиться весь разросшийся Исполнительный Комитет. Стулья – разнородные, иные шатались. Были плетёные кресла, но часть продавленные. И стоял – роскошный турецкий диван. И – великолепное золочёное трюмо, на которое невольно скашивались глаза даже членов ИК.
Но ничего ещё не успели как следует скомплектовать, ни внести рабочего стола (а стол с закусками и тем более ещё в прежней комнате), как разразилась гроза: комиссар Исполнительного Комитета по железным дорогам телефонно донёс, что получил тревожнейшее сообщение железнодорожников: в настоящий момент по железным дорогам движутся два литерных царских поезда – и движутся они сразу к границе, видимо к Торнео: а цель у них – эвакуация бывшего царя в Англию!
Потрясающе! Ошеломляюще!
Как всякое слишком огромное и неожиданное известие, оно отбивало память, лишало способности соотнести и сообразить. У всех начисто отбило, что кажется только вчера и царь и царица с детьми – арестованы, да ещё порознь, в разных местах, так что и соединиться им неизвестно когда бы. Никому в голову не пришло переспросить: а на каком же именно участке движутся литерные поезда? Уже ли прямо к Торнео, миновав Петроград? Они грозно двигались, и этого было довольно, и стук их колёс, усиленный страхом, загрохотал в Таврическом! И наконец: откуда это всё, и станция назначения, стало известно железнодорожным служащим? Значит, точно!
Никто из членов Исполкома, наскоро скликаемых теперь в новую комнату, не догадался это проверять, – да потому что именно верностью своей, классовой верностью и необходимостью пронзило проклятое известие: именно так, коварно и подло, и всегда бежали все венценосцы! именно так, коварно и подло, и должно было поступить буржуазное классовое правительство! именно так и должно было сработать их предательское нутро! А нам, пролетариям, стыдно! и нельзя было забываться и доверяться! И ведь мы же вчера постановили, чтобы при аресте присутствовал наш депутат – а Временное правительство опять тайно послало своих!
Пришедшее известие быстро обрастало и подробностями, неизвестно откуда прилипнувшими, но также несомненными: об этом вчера было ночное тайное совещание правительства! До сих пор поездка откладывалась только из-за болезни детей. Весь приказ об арестовании царя был чистый обман! Они не решили окончательно, направить ли поезд через Торнео или через Архангельск, но поручили Керенскому сопровождать Романовых до самой Англии! Нет, только до порта отправления!
Изменническое Временное правительство – но и Керенский же изменник революционной демократии! То-то скрывается он, змея, никогда не бывает на ИК!
В необорудованной комнате с зияющей серединой собралась стоя неровная дюжина членов Исполкома, кого нашли в Таврическом и созвали. Все были охвачены волнующей тревогой, никто не курил, и никто не жевал. Лица были мрачны, позы напряжены – вся обстановка ещё этой неустроенной комнаты напоминала первые дни Таврического, когда дыбилась революция, и власть колебалась.
И первое распоряжение Скобелева было: поставить воинскую охрану у дверей передней комнаты – чтобы никто не мог напасть неожиданно на Исполком, ибо неизвестно, как далеко прочернилась и проползла измена.
И никто не пытался сесть, даже Чхеидзе со слабым позвоночником. Так и стояли все большим кругом вокруг пустой середины, набираясь тревоги из лиц других или потерянно глядя в пустой пол.
И начались напряжённые прения. Не брали слова у Чхеидзе, но говорили, у кого что рвалось из груди. Говорили – все, и даже по нескольку сразу, и даже Соколов отстал от польской темы, но уронил бородку на жилет, сражённый предательством цензовых, а у Чхеидзе грузинский акцент обострился до зловещего клёкота.
Это – продолжение всё того же гнусного замысла гучковской поездки! – они хотят без нас, тайным договором с Романовыми, решить форму правления!
И решить – в пользу монархии!
Да, ясно! Они хотят сохранить монархию!
Это – шаг к реставрации!
И это им будет очень легко сделать: разве то был настоящий акт отречения, по всем правилам?
Контрреволюция хочет сохранить монарха для своей чёрной игры!
А там вмешается империалистическая Великобритания – и реставрация неминуема!
Да ведь ещё: царь знает наши военные тайны! Передаст Германии, всё раскроет!
Да разве можно выпустить Николая II за границу?! Располагая колоссальными средствами, припрятанными на чёрный день в заграничных банках, – он легко организует заговоры против нового строя!
Будет питать черносотенные происки!
Рассылать наёмных убийц!
– Да ни один монарх на свете, – восклицал бледно-жёлтый Гиммер, – не поколеблется расправиться иноземными штыками с родной страной, раздавить свой «родной народ» для утверждения своих «законных прав», – и даже не поймёт, что это – предательство, но его естественная функция!
Величайший тиран, палач, – и куда же бежит? в «великую демократию»!
Приютившую Маркса! Герцена! Кропоткина!
Да нет, не может быть даже речи, чтобы пустить его за границу!
И в России оставить его на свободе – пагубно для дела революции.
Но что же делать?
Мысли терялись.
Что делать – это было самое трудное. Задержать – да, но – как? но – где?
Мысли – разбредались, кто-то перескакивал на опасность великих князей, и, сравнительно, в каком порядке кто кого опасней.
Да опасней всё это вместе было, чем у французов во время бегства Людовика! Тогда – только король бежал. Сейчас – изменяло само правительство!
Тень вареннского бегства, королевской ночной кареты, – великие тени колыхались призрачно над неровным кружком исполкомовцев, в неполном кворуме вместо трёх дюжин.
Они чувствовали себя – Конвентом, и ещё больше и ответственней того прежнего Конвента!
И кому трюмо высокое попадало в глаз – от этого трюмо, охваченного бронзой, почему-то становилось ещё особенно зловеще.
Задержать – да, но где и чьими силами?
Всегда тяжеловесно-решительный Нахамкис тоже не мог предложить конкретно.