жизнь. Нерадивый папаша пытался наладить контакт, названивая по многу раз на день. По жестам и резким высказываниям я понял, что разговор затянется и молча вышел из кабинета.
Мне не терпелось позвонить Рите, сказать, что меня выписывают и я, наконец, вернусь домой. Медленно хромая, и громко шаркая, я плелся к своей палате. По дороге меня постоянно мотало из стороны в сторону, словно медведя. К протезу я привык, но атрофия и травма нарушили мою координацию. От меня потребуется посещать кучу различных процедур и усиленно заниматься, чтобы прийти в относительную норму, хотя гарантию полного восстановления никто не дает. Да о чем речь? Ногу ведь не вернуть.
Но сегодня впервые за два месяца я чувствовал себя счастливым. Нет, конечно, успехи в лечении доставляли мне удовольствие. Я радовался своему выздоровлению. Но я затрачивал все силы и преодолевал сильную боль, чтобы вновь овладеть телом, которое без присмотра пылилось полтора года. Поэтому я, заплатив такую цену, не мог искренне радоваться каждому шагу. А выписка была первой радостью, которую я чувствовал без тягот, преодоленных на пути. Определенный этап закончился, дальше будет немного легче.
Я, естественно, очень соскучился по нашему дому за то время, что провел в больнице. Да и сына я видел не более чем три-четыре часа в неделю, чего мне было маловато. Рита показывала мне фотографии маленького Димки, но эти фотографии скорее расстраивали меня, чем радовали. Я видел те моменты, которые пропустил, и злился. Это была бесцельная злоба, мне некого было винить, кроме разве что себя или само мироздание. В тот год со слов Риты как минимум сорок пар экстремалов благополучно прошли эти пороги на таких же лодках что мы, но нам просто не повезло. Просто мы выиграли у теории вероятности, и попали в беду. Хотя думаю, что этими словами, она скорее просто успокаивает меня, скорее всего мой врач рекомендовал ее контролировать меня, чтобы я не зацикливался на чувстве вины.
За два прошедших месяца все ребята по очереди навестили меня. Все они делали вид, что все в порядке, неловко не замечали моей хромоты и старались не видеть шрамов на голове. Все они, в конце концов, признавались мне, что в разное время каждый из них нарушал правила, просто мне не повезло. От пятерых разных человек я выслушал пять разных историй о том, как они вопреки здравому смыслу шли на риск, у которого даже не было цели, важен был лишь процесс.
Единственным, кто не подбодрил меня стандартными фразами, а попытался честно высказаться, оказался Николай:
– Я не буду тебе говорить, что это случайность. – Сразу без лишних прелюдий начал он. – Врач просил не тревожить тебя. Но я должен сказать, ты сам в этом виноват.
– Я знаю. – Меня удивила такая откровенность, и я не нашелся, что тут вообще можно возразить.
– Я говорю это вовсе не потому что хочу тебя отругать. Тебе почти тридцать, пускай пару лет жизни ты выкинул, поздно вести воспитательные беседы.
– Тогда зачем?
– Потому что я знаю это чувство. То, что теперь гложет и тебя изнутри. Оно тут как тут когда ты закрываешь глаза. Та самая тяжесть, что когда утром просыпаешься больно колет сознание. С годами ты к этому привыкнешь, но оно не ослабнет, не надейся.
– Я понимаю, о чем ты говоришь. – Мои руки тряслись, я не знал, это от такого волнительного разговор, или просто тремор вернулся.
– Я говорил тебе, что у меня есть младший брат? Точнее был.
– Нет, слышу об этом впервой.
– Среди наших ребят нет никого, кто понял бы меня. Поэтому я и не распространялся по этому поводу. Они никогда не испытывали это на своей шкуре, а слова, они ведь ничего не значат. А теперь ты попал в этот клуб.
– Не самое лучшее закрытое общество, – мрачно улыбнулся я.
– Согласен. Но ты уже в нем и его нельзя покинуть.
– А что, собственно, с ним случилось?
– Мне было наверно около тридцати. – Николай тяжело вздохнул. – Примерно, как тебе сейчас. Он же только окончил институт. Я тогда был точно как ты: молодой, достаточно смелый и, к сожалению, недостаточно умный. Я провел к этому времени три года к ряду в Гималаях. Я работал там гидом, водил за деньги людей на вершины. Но что-то изменилось в самом Непале, у меня возник небольшой конфликт с властями и меня выдворили из страны.
И я вынужден был вернуться домой, где сразу подхватил новую волну среди гидов. Тогда в стране как раз появились люди с кучей денег в карманах, которым некуда было их девать и они забавлялись тем, что устраивали себе сафари по самым труднопроходимым местам родины, и им для этого, естественно, нужен был гид. Податься мне все равно было особо некуда, в стране была беда с работой, и я начал заниматься этим.
Мой брат упросил устроить его в ту же фирму и увязался со мной на очередную такую вылазку. Вообще он всегда считал меня своим кумиром, не знаю даже почему. Я прыгал с парашютом, он повторял это через пару месяцев. Я лез в гору, он напрашивался на хвост следующей экспедиции. По этому же принципу он устроился в контору обслуживающие подобные путешествия. Как то весной нас отправили в тайгу с очередной партией толстосумов. Программа была следующая: мы залетали на вертолете в глухой лес, где прыгали с парашютами и должны были через неделю выйти к условной точке, где нас бы уже встретили с транспортом.
Но, еще в вертолете большие начальники жутко перепились, что было вполне стандартно. Поэтому мы спустили их на тросах с вертолета и штабелями разложили по палаткам. Скорее всего, они бы так и пропили бы всю эту неделю, а потом мы бы вызвали вертолет, погрузили бы их назад и они бы отправились домой.
Но мой брат очень хотел прыгнуть с парашютом над лесом, это стало прямо его навязчивой идеей. Он, когда заказчики дошли до кондиции, договорился с пилотом и прыгнул. В принципе прыжок не самый простой, но мой брат должен был справиться без проблем. Я видел, что парашют раскрылся, видел купол, парень медленно опустился в двухстах метрах от зоны высадки.
Но через час, когда я уже выгрузил все тела «путешественников», он так и не вернулся в лагерь. Он мог отлынивать от работы и прятаться в лесу, но он так и не появился, когда все было сделано. Поэтому я пошел его искать. Каюсь, шел и смеялся, представлял себе, как он висит на дереве, запутавшись в стропах и материться на весь лес. Но вскоре я вышел к оврагу, немного пошел по его