Царь хотел, чтобы Семенов стал примирителем между графом Паниным и членами-экспертами Редакционных комиссий. Царская воля для Петра Петровича была законом. Он отправился к графу Панину для выяснения их будущих отношений.
Богатый аристократ, всех и все презирающий, нелюдимый, капризный, ярый крепостник встретил Петра Петровича в своем уединенном кабинете.
— Его императорское величество поручил мне сблизиться с вами прежде, чем я приступлю к исполнению обязанностей председателя, — заговорил Панин, усаживая Петра Петровича в кресло. И сразу же спросил о том, что его больше всего волновало. Какого мнения был о нем покойный Ростовцев, что думают о нем сейчас члены-эксперты. — Говорите все откровенно, по совести, — предупредил граф Петра Петровича.
Семенов поразил Панина своей откровенностью. От имени покойного Ростовцева он сказал графу все, что думал о нем сам и что думали либеральные члены Редакционных комиссий.
— Граф Панин, столь нелюдимый, недоступный и не уважающий мнения других людей, не может руководить Редакционными комиссиями. Граф Панин — крайне непрактичный и совершенно незнакомый с бытом русского народа человек. Граф живет в искусственной атмосфере, и люди, окружающие его, не имеют ни собственных мнений, ни человеческого достоинства. Граф Панин отрезан от интеллигентных сил России, чужд ее общественным и духовным интересам.
«Когда я кончил, наступило несколько минут полного молчания. Граф Панин, видимо, был поражен моим сообщением, в котором не было никаких прикрас», — вспоминал Петр Петрович.
Он тайно надеялся, что Панин откажется от должности руководителя Редакционных комиссий. А если и не откажется, то не станет вмешиваться в работу членов-экспертов, не посмеет изменять законопроект в угоду помещикам-крепостникам. Все вышло наоборот.
Петр Петрович до конца своих дней не подозревал, что граф Панин искромсал законопроект с ведома Александра Второго.
Панин сделал все, чтобы земля и доходы с нее остались в руках помещиков. Всякие параграфы о немедленной свободе для крепостных крестьян были вычеркнуты. Освобождение предполагалось только через два года после царского манифеста. Помещики сохраняли право собственности на землю. Крестьянам по-прежнему приходилось исполнять натуральные повинности и бесплатно работать на помещиков. Только с их согласия мужики могли выкупать собственные земельные наделы.
Либеральный монархист Семенов был обманут в своих мечтах о немедленном освобождении крестьян с землею. Был обманут горячо обожаемым монархом.
Глава 20
МАНИФЕСТ
Текст «высочайшего манифеста» Александр Второй поручил написать московскому митрополиту Филарету.
Филарет — один из самых реакционных представителей православной церкви и защитник крепостничества. Крепостное право митрополит оправдывал текстами из Ветхого завета. Это Филарет со сворой своих священнослужителей допускал порку крестьян в сельских церквах. Это Филарет и его пастыри говорили о бунтующих мужиках, что они теперь «милостью божьей сосланы в Закавказье и Сибирь».
За витиеватым слогом «высочайшего манифеста», сочиненного митрополитом Филаретом, скрывались все те же дворянские интересы.
… «Осени себя крестным знамением, православный народ, и призови с нами божие благословение на твой свободный труд», — возвещал манифест и тут же указывал, что «крепостные люди получат в свое время полные права свободных сельских обывателей».
Манифест провозглашал «состояние свободных крестьян-собственников», но десятью строчками ниже объявлял, что помещики сохраняют «право собственности на все принадлежащие им земли».
Манифест требовал от народа, чтобы он не забывал о своих обязанностях перед царем и помещиками.
«Всякая душа должна повиноваться властям предержащим, воздавать всем должное и в особенности кому должно — урок, дань, страх, честь». И сразу же после цитаты из священного писания манифест предупреждал крестьян, что «было бы противно всякой справедливости пользоваться от помещиков землею и не нести за сие соответственных повинностей…».
П. П. Семенов — вице-председатель Географического общества.
Н. М. Пржевальский.
А.И. Воейков.
28 января 1861 года состоялось заседание государственного совета под председательством Александра Второго.
В роскошном зале дворца стояла благоговейная тишина. Замерли седые, лысые, в холеных бакенбардах и пышных бородах царские сенаторы, правительственные чиновники, знатные дворяне, члены священного синода. Багровые шеи, тугие подбородки, широкие лбы. Золото крестов и медалей, андреевские ленты, жирные эполеты, черные фраки, шелковые рясы, генеральские мундиры. Государственный совет почтительно ожидал, когда царь откроет заседание.
Петр Петрович, проникнутый величием минуты, нетерпеливо посматривал на мраморные колонны, лепной потолок, хрустальные люстры, на тяжелые гербы, развешанные по стенам.
Гербы, гербы!
Гербы всея Великая, Малая, Белая Руси, царства Польского, княжества Финляндского, королевства Литовского и прочая, и прочая, и прочая…
Царь открыл заседание.
— Я надеюсь, господа, что при рассмотрении проектов, представленных в государственный совет, вы убедитесь, что все, что можно было сделать для ограждения выгод помещиков, сделано…
После короткой паузы царь продолжал:
— Приступая к этому важному делу, я не скрывал от себя всех тех затруднений, которые нас ожидали, и не скрываю их и теперь, но, твердо уповая на милость божию и уверенный в святости этого дела, я надеюсь, что бог нас не оставит и благословит нас кончить его для будущего благодеяния любимого нами отечества. Теперь с божией помощью приступим к самому делу…
При этих словах императора благоговейную тишину зала нарушил какой-то странный шорох. «Что-то быстро проскользнуло сверху вниз по левой от государя боковой стене роскошно убранной залы Государственного совета».
Герб королевства Литовского сорвался с места и упал за спиной царя, обдав его легким облачком пыли. Царь оглянулся — расколотый герб лежал на полу. По залу пронеслась незримая волна страха. Лица всех присутствующих перекосились, вытянулись, сотни глаз устремились на злополучный герб. Надо же было случиться несчастью, да еще в такую историческую минуту! Какой позор — во время речи самодержца всея Руси сорвался герб подданного ему королевства! Что это — небрежность дворцовых служителей? Или чьи-то тайные козни? Или простая случайность?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});