Читать интересную книгу Небесный летающий Китай (сборник) - Алексей Смирнов

– Пагады, – Берлинго миролюбиво выставил руку, отбросив ненужный парижский прононс. – Зачем так волнуешься? Спускайся сюда, сядем, как люди, пагаварим…

Судя по всему, в его ласковые речи вкралось оскорбление. Побагровевший от ярости Паншин выехал вперед, развернул коня и стремительно спрыгнул в снег.

– Защищайтесь! – он непочтительно прочертил формальное фехтовальное приветствие.

Берлинго предпочитал «беретту», но ее еще надо было достать из кармана. Он не был обучен правилам поединка, а потому, в стремлении хоть как-то защититься и отразить напор, тоже выхватил шпагу и глупо замахнулся ею на Паншина.

Стремительный юнец, забыв о странном коллективном недомогании, сделал выпад и пронзил наглеца насквозь.

– Что ты делаешь, дурак!

Берлинго смотрел на Паншина расширившимися глазами. Он мгновенно побледнел, выронил клинок и ощупал входное отверстие быстрым, фортепьянно-паучьим движением. Колени мусью подогнулись, и эмиссар благодарных потомков рухнул ничком, раскровенив напоследок изломленную южную бровь.

– Он и драться-то не способный, – удивился Паншин.

– Эх, не вышло в герои, – и Каретников сокрушенно покачал головой.

– Не печалься, брат Каретников. Итак, господа, разобьем бивуак, но мешкать не станем. Закусим, чем Бог послал, заберем девицу и трогаем дальше.

Господинчев спешился и прошел вперед Паншина. Он перешагнул через неподвижного мусью и толкнул дверь в избу. И сразу же посторонился, прижавшись спиною к стене: мимо него прошуршал кружевной ураган, пахнуло нездешними притираниями. Обеспокоенная барышня, одетая не то к ночи, не то к мазурке, выбежала на крыльцо и присела над мертвым французом. Паншин машинально прикрыл глаза ладонью. Нащокин и Каретников замерли.

Видно было, что Маша совсем не боится крови. Она со странной уверенностью прощупала грудь мусью и, запачкавшись, сделала совершенно невозможное дело: в досадном раздражении вытерла пальцы об ворот покойника, как будто поступала так изо дня в день.

– Сударыня, – осторожно позвал ее Паншин. – Сударыня, очнитесь!

Девице, однако, вовсе не требовалось очнуться, она пребывала в здравом рассудке. Паншин, видя гнев в ее васильковых глазах, смешался и не нашел ничего лучшего, как представиться:

– К вашим услугам… сожалея, что допустил лицезрение мертвого тела… способствуя свободе вашей и разрешению от позорного плена… гардемарин ее Императорского Величества Паншин!

– Болван, – сказала Маша, выпрямляясь во весь рост. – Вы убили честнейшего человека: знаменитого ученого! Он мой жених! Вы разбили мне сердце, вы разрушили мою жизнь!

«Все же ночная рубашка», – решил Господинчев, который продолжал тупо рассматривать шелка и кружева, никак не рассчитанные на тридцатиградусный мороз.

10

Машино сердце было разбито совсем по другим причинам. Берлинго не был ей женихом; более того – по замшелому кодексу эпохи, нечаянно ставшей для нее современной, он делался совершенно непозволительной фигурой. Однако кодексы и своды законов тревожили Машу постольку, поскольку угрожали ее анахроническому существованию; у нее был свой взгляд на нравственность и безнравственность. Глубоко, например, безнравственным она считала поведение заботливого дядюшки, каковой Гагенгум не потрудился учесть горячность и простоту нравов местных. Поэтому теперь она хотела одного: вернуться сей же час в петербургскую резиденцию, причем не в ту, что есть, а, разумеется, в ту, что будет. Домой. Для этого годились любые средства. Пускай Гагенгум выворачивается сам.

Она оттолкнула цветастое блюдце, или черт его поймет, что это было – посудину, в общем, оттолкнула с душистым ненавистным чаем и смерила царственным взором Каретникова, заранее уже потерявшего рассудок, а ныне, при личной встрече с помысленным идеалом, ни о каких усладительных имперских делах не мечтавшего и никаких других дев не воображавшего. Тошнота, вновь подступившая, мешалась в нем с романтическим томлением.

В избе было жарко натоплено; всерьез и надолго набычился самовар. По случаю дамы гардемарины, несмотря на жару, были застегнуты на все пуговицы.

– Господин гардемарин! – повелительно молвила Маша. – Пересядьте сюда. Дайте руку. Да вы дрожите, сударь!

– Он нездоров, госпожа, – вступился за товарища Паншин, стремясь в то же время загладить речами естественное убийство. – Мы все нездоровы.

– Что так? – Маша вдруг обрадовалась. Удача плыла ей в руки, материализуясь во влажных ладонях пламенного Каретникова. Теперь она знала, что, как и зачем предложить. Причины нездоровья, в силу скрытности беспечного Руслана, ей были неизвестны, равно как и первоначальные цели воинственного отряда. Зато про героин, которого были навалены полные сани, ей было известно все.

«Вскипятим на свечке, – решила она. – Железную ложку возьму у Руслана».

Господинчев, желая поучаствовать в разговоре, сбивчиво пересказал маловнятные рассуждения недавней бабки. По его, а может – по ее словам выходило, что на отряд напустили порчу.

Паншин согласно кивал, припоминая постоялые дворы и их жутковатых обитателей.

– Помните, господа? – обратился он к напряженным товарищам. – Проезжий ямщик, что меня в дверях пущать не хотел. Глаз у него был ох, какой дурной!

Нащокин, катая во рту очередной зуб, дерзнул возразить:

– Полно вам, Паншин. Там глаза и не видать было. Экая бородища, прямо зверь!

– Христос с ним, – подвел черту Господинчев. – Мы, сударыня, не робкого десятка. Что нам порча! Одно лишь слово вашего дядюшки…

– Он мне не дядюшка, – быстро отреклась Маша. – Он… – она на секунду задумалась. – Он – прислужник и шептун Черного Магистра, который – Антихрист.

Решившись поименовать темную силу, Маша знала, что ничем не рискует. Магистр-Антихрист являлся фигурой, актуальной во все времена, и в восемнадцатом веке цивилизация вполне могла без возражений проглотить подобное блюдо.

И она не ошиблась.

– Mein Gott! – Каретников почему-то перешел на немецкий. – Но как же…

– Ах, сударь, – грустно вздохнула Маша, поправляя косу. – Мой несчастный жених – лицо, известное во всех европейских землях. Он много лет провел в трудах над сочетанием стихий, алкая утешного снадобья… И снадобье здесь, пречудесное чудо. Но исчадие ада, погоняемое завистью, снарядило погоню в низком стремлении захватить благодатный пульвис…

– Пульвис? – переспросил Нащокин.

– Это, брат, порошок, – объяснил ему Паншин. – Но позвольте, сударыня… От названного вами Антихристом дяди мы получили важнейшую миссию… доставить в исправности наисекретнейшие ларцы.

Доставка чего-то куда-то не входила в Машины планы.

– Любезный господин! Тот, кого вы упорно называете моим дядей – окаянный тать, расхититель царского добра. И ваша миссия – всего лишь подлое стремление оного татя прикрыть молодым благородством чудовищность действия. Мне не ведомо, что вы везете, но миссия ваша вредит государству российскому, ибо что доброго может быть от Антихриста?

«Пускай тебя заколют», – подумала она мстительно, адресуя свое пожелание Гагенгуму и не ведая, что тот в сию минуту признается на дыбе в машине времени, чем поощряет палачей к разумной и понятной изобретательности.

Видя произведенное смятение, Маша решила, что сделала еще мало, и надобно добавить.

– Ручаюсь, что ваши ларцы похищены из казны государыни. Ах, как же вы не подумали! Их нужно вернуть, и немедленно, иначе вас всех обвинят в черной измене. Вами играли, вашу отвагу сделали разменной монетой…

– Такие речи, сударыня, звучат странно, – заметил Нащокин. – Вдобавок манера излагать мысли не вполне созвучна общеупотребительной.

– Это все Руслан, – не растерялась Маша. – Мою манеру изменила его ученость, передавшаяся мне в иносказательных словесах.

– Руслан? – удивился Господинчев. – Что за Руслан?

– Мсье Берлинго крестился в православную веру, – быстро объяснила Маша. – Это его христианское второе имя.

Гардемарины переглянулись. Они не были уверены, что новое имя подобрали из святцев. Не было уверенности и в Маше, и та кусала губу, проклиная себя за болтливый язык.

– Да лекарь ли был покойник? – усомнился Каретников, жертвуя приятностью в глазах дамы ради оправдания сомнений, которые все более явно проступали на лицах его спутников. Сам того не зная, он помог ответчице перейти к делу.

– Лекарь, каких не видал свет, – Маша поднялась с лавки. – Пойдемте со мной, господа. Я дам вам полное подтверждение честности и чистоты этого человека. Его чудодейственный пульвис излечит ваши недуги, и вы воспрянете духом. И повернете коней, ибо снадобье это зело потребно в Российском Государстве… Заполучив его, государыня не замедлит простить вам губительное неведение.