Читать интересную книгу Картель правосудия - Фридрих Незнанский

– Ч-черт, – проскрипел Турецкий. – Даже если и дадут генерала, так ведь не мне, а Пакистанскому.

23 февраля, вечер

Меркулов отказался от заманчивого предложения.

– Я бы с удовольствием сходил с тобой в баню, Саша, но это такая долгая история, что мы просто рискуем свариться. Долгая и поучительная. Правда, ты уже несколько не в том возрасте, когда сказки формируют мировоззрение и избавляют от ошибок, но послушать все равно стоит. – Константин Дмитриевич в своем кабинете рассказывал о давнем знакомом Иване Сергеевиче Уткине.

– Много лет назад, в городе Тихорецке, в далеком и благодатном Краснодарском крае, появился молодой судья. И не со стороны станицы Архангельской, а из белокаменной столицы, и не вошел, а приехал на обычном поезде, и не было на нем лаковых штиблет, но был он полон планов и надежд, ждала его блестящая карьера, – неожиданно нараспев затянул Меркулов. – И Тихорецкий районный суд был, так сказать, второй в этой карьере ступенькой. Первую он уже переступил, когда с отличием окончил юрфак МГУ.

Красавец был мужчина, высокий, косая сажень в плечах, шевелюра черная как смоль, глаза горят, весь так и рвется в бой. Дела-то раньше, сам знаешь, какие слушались, все больше бытовуха, поножовщина, хулиганство, изнасилования, изредка расхитители попадались, только расхищать в этом городе особенно нечего было, разве что колесные пары из депо кто домой укатит, чтобы потом на них дрова пилить. Вот и пропадал наш Иван Сергеевич целыми сутками в наполненном сквозняками довоенном еще зале суда, в окружении кубанских казачек – народных заседательниц.

Так бы и захирел совсем, но появись на горизонте путеводная звезда в образе исключительно одаренной во всех отношениях юной адвокатессы Ларисы Масленниковой. Красотой ее природа не обделила, не знойная, конечно, женщина, но вполне себе мечта поэта. И главное, являла она собой разительнейший контраст с типичными совковыми тетками в сером, когда ни рожи ни кожи, только производственные достижения. А Лариса, кроме всего прочего, была еще и умна. Просто Цицерон в юбке, Плевако перекрестного допроса. Когда она в суде говорила, так даже суровые мужики украдкой слезы со щек смахивали, а уж впечатлительные барышни просто рыдали от умиления и жалости к несчастным обвиняемым, которые совершенно случайно оступились на тернистом жизненном пути, но уже до дна испили горькую чашу раскаяния.

Начинала она с гражданских дел, но скоро ей это приелось, в уголовных делах нашлось гораздо больше простора для ее ораторского таланта. Так она и встретилась с Уткиным. То есть знали они, конечно, друг друга и раньше, жрецов юстиции в Тихорецке по пальцам можно было пересчитать, но только в зале суда Иван Сергеевич смог оценить ее по-настоящему и, основательно покопавшись в душе, обнаружил там семя любовной страсти…

– Костя, ты же не в Думе, откуда столько велеречивости?! Давай, может, покороче… – не выдержал, наконец, Турецкий, но Меркулов уже по самую макушку погрузился в воспоминания молодости и извлечь его оттуда в ближайшие часа два не представлялось возможным.

Он продолжал, мечтательно глядя поверх очков куда-то внутрь себя:

– Скоро сказка сказывается… Но человеком наш Уткин был чрезвычайно гордым и потому не бросил свое сердце к ногам Ларисы, опасаясь, что будет оно раздавлено изящным Ларисиным каблучком. Затаил он эту страсть в себе и ходил вокруг Масленниковой, как волк вокруг добычи, наблюдая, не пробудилось ли в ней ответное чувство. И представь себе, пробудилось.

Сидели они как-то в привокзальном буфете за стаканчиком жидкого тепловатого кофейного напитка и заговорили о жизни, не той, какая должна она быть в развитом социалистическом обществе, а какая есть на самом деле. И оказалось, что видят и чувствуют они одинаково, то есть налицо оказалось полное родство душ.

И первый шаг навстречу именно Лариса сделала. А после того начался у них бурный шпионский роман…

– Почему шпионский?

– А потому что Тихорецк – это не Москва, все друг друга знают, в кино целоваться рискованно, на лавочке в парке тоже, а о том, что Лариса приходила к Уткину на квартиру и провела там ночь, уже на следующий день шушукались все секретарши в кулуарах суда.

Ну, и пожениться бы им, да только на слишком большие жертвы для этого пришлось бы пойти. В одном суде им после этого никто работать не позволил бы – семейственность, а прощаться с карьерой тоже никто из них не желал. Логично было бы Ларисе уйти на какое-нибудь предприятие юрисконсультом и жить себе спокойно, растить детей, заботиться о муже и радоваться его успехам. Но ее талант требовал поклонников, ей нужна была аудитория, благодарные слушатели, ей нравилось вершить судьбы, вытаскивать из петли виновных и играть с невиновными, судьба которых тоже в какой-то мере зависела от нее.

Уткину бы стукнуть кулаком по столу и сказать: выбирай, дорогая, или я, или карьера твоя, только он этого не стал делать, хоть и принципиальный был человек, а поломала злая любовь все его принципы. И забыл он обо всем, что впитал с молоком матери: и о семье – ячейке социалистического общества, и о том, что гражданский брак несовместим с моральным обликом народного судьи, и даже о планах своих грандиозных забыл, только бы сохранить, уберечь свою любовь.

Все вокруг всё, конечно, видели, шептались по углам, только, пока никому это не мешало, терпели, даже анонимок в парторганизацию всего две пришло, и тем ходу не дали.

И так уж случилось, а если ты еще не знаешь, рано или поздно это со всеми случается, забеременела Лариса, и родилась у них дочь Катерина, по отчеству Ивановна, а по фамилии Масленникова. И в графе «отец» в метрике поставили ей жирный прочерк…

Турецкий осуждающе хмыкнул.

– …Однако, став матерью, Лариса разительно переменилась, и надо сказать, не в лучшую сторону. Дочь ей была обузой, и к Уткину тем временем она охладела. Появились у нее новые связи и новые любовники, которых любовниками, собственно, трудно было назвать: она ведь с Уткиным в законном браке не состояла, и, следовательно, никаких законных обязательств у нее перед ним не было. Кроме того, может, под влиянием очередного возлюбленного, а может, просто от «хорошей» жизни, проснулась вдруг у нее тяга к наживе. Modus operandi был простой до безобразия. Она брала деньги с родственников подсудимых, под оправдательные приговоры или под изменение статьи и соответственно смягчение наказания. Судья, мол, у нее карманный, как она скажет, такой приговор и вынесет. И люди платили, почему же не заплатить хорошему человеку (да к тому же подруге судьи) за хорошие дела? Все же вокруг взятки берут, и не за такое, а для родного сына (отца, брата, мужа, жены и прочее), чтобы избавить его от долгих лет советской каторги, никаких денег не пожалеешь.

Вначале вела Лариса себя довольно осторожно и соглашалась устраивать только «верные» дела, в которых исход был предрешен, ибо Уткин (который, разумеется, ничего об ее аферах не знал) со своей принципиальностью всегда относился к подсудимым с пониманием и приговоры выносил исключительно справедливые и мягкие.

Но, как говорится, аппетит приходит во время еды: чтобы брать большие деньги, нужно выигрывать большие процессы, и наша адвокатесса переходит уже к делам сомнительным. И Уткин, сам того не осознавая, слушая ее пламенные речи в защиту какого-нибудь урода, который в поисках портвейна среди ночи влез в гастроном, избил сторожа до полусмерти и переколотил бутылок на пару тысяч рублей, искренне задумывался над тем, что, наверное, не такой уж он пропащий человек, если его Лариса, чистая и честная, видит в нем в первую очередь не злостного хулигана или вора, а заблудшую овечку, да к тому же доброго отца семейства и образцового труженика. Не то чтобы его принципиальность засыпала, но иногда он все же давал слабину, и Масленникова не теряла надежды когда-нибудь приручить его окончательно.

Только, как говорится, и на старуху бывает проруха. Окончательно зарвавшись, Лариса взяла десять тысяч рублей (огромная, как ты помнишь, по тем временам сумма) за то, чтобы вытащить парня, который обвинялся в попытке изнасилования с нанесением тяжких телесных повреждений четырнадцатилетней школьнице. И тут уж, как ни лезла из кожи вон Лариса, чтобы доказать, что ничего плохого эта скотина не хотела, что это просто рецидив безответной любви и что она (скотина) полностью раскаивается и готова искупить свою вину, но по возможности не в колонии, а где-нибудь «на химии», Уткин был непреклонен. Парень получил восемь лет строгого режима.

Родители осужденного тоже оказались непреклонны. Они не стали выслушивать извинения Масленниковой и ее уверения в том, что умело составленная кассационная жалоба еще может все исправить. Они пошли к прокурору и накатали ему длиннющую «телегу» об отдельных случаях произвола и взяточничества в нашей, в целом замечательной, системе судопроизводства. И жалобе этой немедленно дали ход.