Вынув из кобуры мушкет, Слитгиз-зард перешагнул через труп, перегнулся через подоконник и выглянул наружу. Одинокий голубок еще кружил над замком — голуби всегда так делают, когда им нужно набрать высоту перед дальней дорогой. Птица была уже высоко, казалась белым пятнышком в небе, и кому лучше сэра Джона знать, на какое расстояние стреляет мушкет, и все же он взвел курок, положил руку с мушкетом на другую руку, сжатую в кулак, и легонько потянул спусковой крючок. Мушкет изрыгнул пламя.
Слитгиз-зард успел испустить глубокий выдох, а потом с неба посыпались перья, и мертвый голубь упал где-то на внутреннем дворе. Заметив мальчишку-лакея, таращащегося на голубя разинув рот. Сэр Джон крикнул:
— Принеси мне эту птицу — получишь золотой флавин!
Голубь ударился о парапет и упал на низкий, покрытый черепицей скат крыши часовни. Мальчишка вскарабкался туда по водосточному желобу, а сэр Джон бегом пустился вниз по лестнице.
В записке, привязанной к лапке голубя, положение дел в Королевстве описывалось как «близкое к началу всенародного бунта». Это, конечно, было далеко от истины, но кроме того, в послании содержалась карта страны и перечень военных укреплений, а вот их местоположение было указано верно. Сэр Джон запустил руку в кошель и вручил мальчишке-лакею золотой флавин.
— Говорят, вы самый лучший стрелок во всем Королевстве, — восхищенно проговорил мальчишка. — Говорят, потому принц вас при себе и держит.
— Что? А? — только и сказал сэр Джон. Вообще-то он слыл человеком учтивым и всегда уделял внимание детям, но сейчас он слишком глубоко задумался о значении записки и карты — О… — Он посмотрел в сияющие восторгом глаза юного лакея и улыбнулся. В этом возрасте и он, бывало, восхищался опытными воинами. — Гм-м-м. Да, безусловно, это был мой самый удачный выстрел, лучше мне вряд ли когда-либо удастся выстрелить, учитывая, сколь многое тут зависело от чистого везения. Но даже если это и не так, то этот выстрел уж точно был самым важным. Боюсь, теперь я должен тебя покинуть. Мне нужно срочно потолковать с премьер-министром.
Сэр Джон улыбнулся лакею, который, стоя перед ним навытяжку, казалось, за время разговора подрос на дюйм, и повернулся к двери.
— Сэр, — осмелился окликнуть его мальчишка. Сэр Джон обернулся.
— Как бы мне научиться вот так стрелять?
Сэр Джон совершенно серьезно ответил:
— Для этого нужны всего три вещи: двадцать лет ежедневных тренировок, отчаянная необходимость попасть в цель, а еще — большая удача.
Мальчик едва заметно улыбнулся.
— Тренируюсь я ежедневно уже три года — с тех пор, как отец позволил мне стрелять, — сообщил он.
Слиттиз-зард поощрил мальчика улыбкой, которую тот запомнил на много лет — нам это точно известно, потому что мы располагаем письмом этого самого младшего лакея, написанным в ту пору, когда он состарился. В письме упоминается улыбка сэра Джона. Лакей пишет, что затем Слитгиз-зард потрепал его по плечу и сказал: «Ну что ж, значит, осталось всего семнадцать лет».
Барон с севера и двое его слуг вышли из зала вместе, склонив головы и о чем-то еле слышно переговариваясь — то ли они были удручены, то ли ошарашены происшествием в тронном зале. Но как только они повернули за угол, как со всех ног рванули к конюшням для гостей. А еще через пару мгновений они уже седлали лошадей.
— Прошу прощенья, господа, могу ли я вам помочь? — поинтересовался невысокого роста, с иголочки одетый грум, приближаясь к ним.
Первый из слуг пробормотал:
— Да, пожалуй что… боюсь, я в этом деле не слишком…
— Ладно, заткнись, Руфус. Я тебе мигом коня оседлаю, — буркнул второй слуга. — Ты прости, мы торопимся. Может, мы и не обязаны своих коней седлать, только тебе-то зачем беспокоиться…
— Да никакого беспокойства, — махнул рукой грум, подойдя поближе. Вот ведь странно: грум как грум, а почему-то все время смотрел под ноги, выбирая, куда ступить. — Только тут ведь что важно-то… — И он протянул руку к седлу.
— О, конечно, можешь помочь, если… — Слуга умолк, ибо в глотку ему вонзился кинжал, невесть откуда взявшийся в руке у грума. Мгновение спустя и Руфус рухнул замертво — следующий удар кинжала угодил ему в печень, и не успел барон с севера толком понять, что происходит, как кровожадный грум уже прижал его к стене конюшни и приставил к горлу кинжал. Лошади всхрапывали от запаха крови.
— Милорд, — проговорил герцог Вассант (это, конечно же, был он). — Прошу прощения за то, что пришлось разделаться с вашими слугами Подозреваю, что они были ребята неплохие, но им не повезло: с вами связались. Можете утешиться тем, что умерли они быстро, а вот вам это не грозит. В темнице уже разогреты докрасна инструменты, а мастер пыток у нас — человек опытный. Руки держите так, чтобы я их видел, и следуйте за мной.
Когда старый граф приблизился к воротам, он услышал чей-то шепот:
— Тот, кого оскорбили, мог бы и отомстить за это.
— Мог бы, — не слишком любезно отозвался старый граф, но остановился.
— То, что не по силам господину, за него мог бы сделать слуга.
— Мог бы, пожалуй.
Арка, где происходил этот разговор, располагалась в самой старой части замка, и эти ворота были такими древними, что уже никак не назывались, хотя старики порой вроде бы припоминали, что когда-то в детстве от кого-то слышали какое-то название. Камни тут изъел неведомый мох, уже и сам давным-давно высохший, а поверх него нарос новый слой мха, причем такого вида, который встречался крайне редко. Тут пахло затхлостью и сыростью, и казалось, уже целое столетие сюда не залетали порывы ветра. Стояла тишина, и, кроме шепота незнакомца, старик-граф ничего не слышал.
— Вот если бы вы согласились принять гостя у себя в поместье…
— Я весьма гостеприимен.
— Ясно. Тогда ждите… — А затем послышалось глухое ворчание и краткий вскрик, какой мог бы издать человек, если бы ему сунул в рот кулак великан… а затем последовало еще несколько вскриков, премежавшихся хрустом костей — скорее всего ломаемых пальцев.
— Я унесу его отсюда, — послышался голос Кособокого.
— Не мог ли бы ты для начала задать ему пару вопросов? — спросил граф. — Быть может, он заговорил бы… и без…
Послышался пренеприятный звук — будто у птицы оторвали крыло, потом еще один приглушенный крик и еле слышные рыдания.
— Мне пообещали, что я смогу помучить его, пока он не заговорит, — сказал Кособокий. — Вот для этого я и оттащу его в темницу… а там у него будет шанс разговориться. Быть может, он заговорит сразу и лишит меня удовольствия, которое я испытал бы при виде его мучений, а может, я и успею побаловаться всласть. Но поскольку оба варианта сомнительны, я его помучаю по дороге в темницу, пусть поразмыслит, хочется ли ему, чтобы его муки прекратились, или нет… А пока это только начало.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});