А потом они втроем зашагали по заброшенному району города и почти не переговаривались по пути. В обществе начальника стражи сэр Джон и герцог Вассант чувствовали себя столь же спокойно, как за стенами замка. Через некоторое время они добрались до той части Венда, где им могла грозить лишь самая обычная опасность, и друзья зашагали чуть медленнее. Затем они перешли в район еще менее заброшенный и безлюдный, и сердца их забились ровнее. Наконец они ступили в знакомые оживленные кварталы. Улицы здесь были запружены народом, невзирая на поздний час, поскольку стояла теплая лунная весенняя ночь. Казалось, они только что выбрались в город с намерением посетить «Серого хорька».
Толпа на улицах так шумела, что можно было говорить свободно, не боясь, что подслушают, и сэр Джон решился спросить:
— Мы вам нравимся, начальник стражи?
Рука Кособокого скользнула к железной маске — туда, где, наверное, располагался его подбородок. Великан поскреб подбородок и глубокомысленно изрек:
— Я давным-давно забыл, что это значит «нравиться». Пожалуй, я мог бы сказать, что вы мне нравитесь настолько же, насколько нравятся все остальные. Мне не нравится врать, это я знаю точно, поэтому больше я вам ничего не скажу.
Герцог Вассант, человек сообразительный, догадался, к чему клонит сэр Джон, и дерзнул задать другой вопрос:
— Тогда скажи хотя бы: мы что-то значим для тебя?
Как прозвучал ответ Кособокого — угрюмо или горько? Ни сэр Джон, ни герцог Вассант так и не смогли назвать этого чувства, но оба впоследствии процитировали его слова в письмах к друзьям:
— Для меня много значат все люди. Слишком много. Это часть того, что означает жить под проклятием.
Герцог кивнул, хотя, не будучи проклятым, он и понятия не имел, что это значит.
— Ты чувствуешь все наши страдания?
— Чувствую. Чувствую так, как каждый из вас чувствует боль друга — больше, чем свою собственную. Я чувствую, как всем вам хочется с состраданием коснуться страждущего собрата, но знаю, что нет того, кто бы сумел это сделать. Я чувствую причину этой боли, и… и… — Тут голос Кособокого превратился в мрачный шепот, похожий на легчайший ветерок, от которого закачались бы тела повешенных. — И я чувствую боль каждого из вас и наслаждаюсь ею. И еще я чувствую, что это наслаждение испытывает тот, кто я есть на самом деле.
После продолжительной паузы, застенчиво и осторожно — так, что впоследствии и сэр Джон, и герцог Вассант могли поклясться, что его предыдущие слова не иначе как им пригрезились в страшном сне, Кособокий проговорил:
— И все же я не испытываю радости, когда кто-то из вас попадает в беду, и мне приятно, что именно вам я оказал услугу. Вот и все, что пока мне известно о дружбе. Надеюсь, я заслужил вашу похвалу.
— Заслужил, — одновременно негромко проговорили друзья, и все трое бок о бок пошли дальше, и путь их был долог и труден. Их ожидало еще немало сражений, подобных тому, что недавно закончилось. К рассвету в городе воздух пропах кровью вражеских лазутчиков и содержимым вывороченных кишок гоблинов. Герцог Вассант и сэр Джон, добравшись наконец до королевского замка, завалились спать и спали полдня. Седрик распорядился, чтобы их никто не тревожил.
Вот ведь странно: спали они без снов, а проснувшись, увидели ласковое закатное солнышко и улыбнулись. Но такие уж люди загадочные существа.
Глава 3
ПРО ТО, КАК НАДОЛГО ПРЕРВАЛСЯ ВОЕННЫЙ СОВЕТ
Миновало несколько недель, и до столицы дошли вести о том, что в Айсотском ущелье начал таять снег. На ту пору истребление лазутчиков Вальдо стало поистине беспощадным. Агентов врага убивали и захватывали в плен в огромном количестве. Можно сказать, город в некотором роде превратился в поле боя. Кроме того, вспыхнули два гоблинских бунта, оба нешуточные, в конце концов Аматусу пришлось совершить дерзкий марш-бросок в подземелья, в результате которого гоблины были перебиты, их обиталища разрушены, и повсюду были наложены беломагические заклятия.
Гоблинов стало больше, и организованы они теперь были куда лучше, чем раньше, но сражались они по-прежнему неумело, и их уничтожение не представляло большого труда. Попав в плен и угодив в пыточные камеры, гоблины, все до одного, поспешно признавались в том, что теперь у них новый король, совсем не похожий на предыдущего.
— Наверняка они не лгут, и король у них действительно другой, если ему удается добиться повиновения подданных на таком расстоянии от его царства, — печально сказал Бонифаций Седрику в то время, как они вдвоем поднимались по витой лестнице в тронный зал. — Прежде ни один гоблин был не в состоянии исполнять приказы, будучи отделен от сородичей. И даже тогда, когда гоблины сражались сообща, дисциплина у них была — хуже не придумаешь. Плохие новости, очень плохие. Даже если бы Вальдо и не готовился к походу на Королевство, выходки гоблинов можно было бы счесть опасными. А ведь не исключено, что он с ними в сговоре.
Они прошли мимо длинного чудесного гобелена, сотканного Психеей. Гобелен изображал историю Королевства с того самого дня, как Бонифаций воссел на престол. Каждый год Психея добавляла к гобелену новый кусок, отражающий какое-либо событие, и почти всегда изображала Бонифация. И вот теперь, когда они с королем шли мимо гобелена, Седрик заметил, что лицо Бонифация становится все больше и больше похожим на его изображения на гобелене. Наконец они дошли до того места, где сходство стало совершенным.
— Я всегда удивлялся тому, как в этом замке уютно и тепло, — сказал вдруг Седрик, сам изумившись тому, откуда у него взялась эта мысль. — Какой-то он нетипичный, не сказочный.
— Еще счастье, что ты не сказал, что он — не настоящий, — вздохнул король. — Ведь власть и сила Королевства покоятся на его реальности, а реальность под вопросом. Однако сомнения твои правомерны. Хотя… в большинстве сказок в замках обитают злобные узурпаторы, потому-то там холодно и мрачно — ну, в смысле, атмосфера там такая царит. А после того, как узурпатора свергают…
— Да-да, понимаю, — кивнул премьер-министр. — В сказках всегда говорится о том, что тогда в замке звенит радостный смех, воцаряются тепло и любовь. И потом все живут долго и счастливо. Но и это трудно отнести к нашему замку — ведь он знавал и дни скорби.
— Между тем здесь никогда не горевали понапрасну, — заметил король. — Будь это так, Королевство стало бы попросту реальным и просто-таки исчезло бы.
Седрику и Бонифацию оставалось одолеть последний лестничный пролет. Старый премьер-министр понимал, что король намекает на какие-то тайны, ведомые лишь членам королевского семейства, и потому, думая о том, какие записи ему предстоит сделать вечером в дневнике, Седрик спросил:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});