провела ночь „красавица Лола“, как прозвали ее в гарнизоне. Видимо, при своем сладостном пробуждении она спустила с кровати свою хорошенькую ножку, а это пришлось не по вкусу таксе. Во всяком случае, она ухватила зубами ногу, и притом крепко — ведь она имела звание унтер-офицера.
Лола громко завопила, лейтенант пытался ее успокоить. Однако Лола, наверно, сочла, что подвернулась редкая возможность поднять свой авторитет. Она не унималась, пока лейтенант в растерянности не вызвал фельдфебеля медицинской службы и тот сделал Лоле противостолбнячную прививку и забинтовал ногу. В тот же день об этом происшествии узнал весь гарнизон.
За допущенный ею промах такса была разжалована в рядовые и с этого дня снова носила обычный ошейник. В „день вермахта“ во время парада такса попала под машину.
Лейтенант приказал похоронить ее позади казармы. По этому поводу четырем солдатам было приказано дать три залпа холостыми патронами.
Это было уж слишком и для командира роты, ранее проявлявшего терпение. Лейтенант получил выговор.»
Что у Бруно Винцера поражает, так это крайняя убогость немецкого офицерского корпуса в плане культурного, интеллектуального развития. Бабы и пьянки — весь круг интересов. Исключительно весь. А в самой немецкой армии другого не предполагалось по факту. Эта армия и была выстроена именно так, чтобы ограничить досуг и развитие офицера бабами и пьянками.
Это вам не Красная Армия, где в самой захудалой войсковой части обязательно клуб, библиотека, в выходные походы в кино и театры, своя художественная самодеятельность, не говоря уже о политическом просвещении бойцов и командиров. В вермахте всё это отсутствовало по определению.
Именно для вермахта больше всего подходит поговорка «как надену портупею — всё тупею и тупею»…
* * *
Единственным местом культурного досуга офицеров вермахта было заведение, которое не догадался внедрить в РККА нарком обороны Клим Ворошилов. Наверно, образования и культуры у Клима не хватало для внедрения передового мирового опыта — офицерское казино. Всё, о чем вспоминает Бруно, касающееся досуга своих сослуживцев — происходило в подобных заведениях. Карты, бабы, вино.
Это Климент Ефремович, несмотря на 2 класса школы, был заядлым театралом, меломаном и библиофилом. И не только сам, он требовал, прямо требовал, от командиров Красной Армии повышать свой обще-культурный уровень. Есть достаточно много воспоминаний тех, кто встречался с Ворошиловым, как он прямо тестировал своих подчиненных на знание литературы, театра и музыки.
Казалось бы, какое это отношение имеет к подготовке по воинской специальности, так ведь? Вот немцы и не знали, какое это отношение имеет. Поэтому у них все офицеры были как на подбор — умели мыслить и действовать самостоятельно, проявляли инициативу, а наши командиры как на подбор — наоборот. Театр, музыка и литература убили у командиров Красной Армии способность к творчеству и самостоятельности в их служебной деятельности.
Всю войну наше командование так и продолжало убивать творческую жилку в наших командирах и бойцах — по фронтам разъезжали многочисленные бригады артистов. И оперные певцы, и балетные труппы, что характерно, не только эстрада.
А вот у немцев зато были полевые бордели и каждый немецкий солдат получал вместе с пайком еще и презервативы.
Если серьезно, то, разумеется, подготовка армии, особенно ее офицерского корпуса, к такой войне, которую собиралась вести Германия, требовала именно такого офицера — тупую исполнительную машину. То, что придумали битые фрицы в своих мемуарах насчет их инициативных и думающих офицеров, на фоне боящихся самостоятельности наших — всё это примерно такое же отношение к действительности имеет, как и зверства одних только эсэсовцев. Вермахт от войск СС мало чем в этом плане отличался. Как пример, Зою Космодемьянскую пытали и убили не СС.
Невозможно было мало-мальски культурному человеку внушить те идеи превосходства своей расы, с которыми немецкая армия приперлась к нам. И не может более-менее самостоятельно думающий человек эти идеи воспринять. К нам в «гости» пожаловала не самая сильная и грамотная армия мира, как считают такие, как Исаев, в СССР вторглась натуральная орда дикарей, считающих себя сливками цивилизации.
Сам Бруно Винцер приводит как пример один очень характерный эпизод столкновения цивилизованной Европы с варварской Россией. В первые дни войны его роте удалось взять в плен советского лейтенанта, лучше самого Винцера процитировать:
«Я пытался допросить лейтенанта, но из этого ничего не получилось. В ответ на мои вопросы о номере его части и ее численности он только пожимал плечами. Я невольно вспомнил англичан, которых мы схватили у канала Ла-Бассе.
Я предложил ему сигарету, и он, поблагодарив, взял ее. Но она пришлась ему не по вкусу. Он растерянно пошарил у себя в кармане, достал щепотку махорки, попросил у нас обрывок газеты, скрутил папиросу по своему вкусу и глубоко затянулся, не поморщившись.
— Вот какова его культура. Он, наверно, и не видал никогда настоящей сигареты.
Мой связной, покачивая головой и со снисходительно-пренебрежительным смешком поглядел свысока на советского лейтенанта, который держал свою самокрутку и делал вид, что ни слова не понимает.
— И это офицер, — прибавил белокурый ефрейтор из Гамбурга и при этом взглянул на обер-лейтенанта фон Фосса и на меня, ожидая одобрения. Нам было неприятно происходящее, так как мы догадывались, что лейтенант понимает все, о чем говорят. Мы ему одобрительно улыбнулись, но он опустил глаза.
— Он обдумывает, как бы удрать — продолжал связной и стал у выхода из сарая.
— Между тем он должен был бы быть счастлив, что для него война окончилась. Эй, Сталин капут, понятно?
— Замолчите! Разве вы не видите, что Иван совершенно измотан, — одернул Фосс гамбуржца, который сделал обиженное лицо и явно был расстроен тем, что ему не позволили использовать представившийся случай „просветить“ коммуниста. Искоса поглядывая на лейтенанта Красной Армии, он отошел в глубь сарая, где стоял походный радиоприемник. Он чуть повернул рычажок, звуки музыки заполнили маленькое помещение, и мы прекратили бесплодный допрос.
Снаружи наступила тишина, только изредка слышались отдельные выстрелы сторожевого охранения. Карбидная лампа жужжала под потолком. Мы сидели, прислонившись к стене и вытянув ноги. Понемногу спадало напряжение, вызванное недавней вылазкой. Мысленно я составлял текст рапорта в полк. Тут связной снова подал голос:
— Что за печальная музыка, это просто ужасно!
В сарае нас было шесть немцев: Фосс, фельдфебель, радист, двое связных и я. Ни один из нас не мог сказать, что это была за музыка. Я находил ее хорошей; она как раз соответствовала вечернему настроению.
Тут советский лейтенант