Артур побывал в порту, узнал день и час следующего прибытия "Торпеды" и решил поговорить с капитаном. Все эти мысли и дела поглощали время Артура, остававшееся у него после работы. И все же, когда он возвращался в свою комнату, пустота ее сжимала ему сердце. Как не походили его нынешние возвращения на первое! Комната была темна, неуютна; узел с постелью Кати Ивановны убран, кровать ее застлана чистым холодным бельем; аромат ее нежных духов испарился; никто не подогревал ему вечером чай, не ставил у кровати ночных туфель, не ждал его, не ненавидел его... Ненависть! Кто бы ни подослал к нему Кэт, ее ненависть - острая, страстная, сверкнувшая в глубине ее глаз, - была вызвана чем-то личным. Откуда она? Кто и что было за этой женщиной?
Против воли он думал о ней все чаще и чаще. Не та, первая и последняя, ночь вставала перед его воображением, а невольный дружеский обмен взглядами, когда оба они приехали с парохода в общежитие и первые русские впечатления захватили их обоих. Это был взгляд понимания, сочувствия, разделенной мысли, взгляд, за которым могло последовать объяснение. Так не мог глядеть ни один человек из банды Кресслинга. Почему, почему он не объяснился с ней! И где она сейчас, что с ней сделалось? Артур так сильно изменился за эти дни, что был уверен в перемене, происшедшей и с нею.
Но время шло, а Кэт не возвращалась. В углу, за ширмой, стоял ее чемодан. Артур не дотронулся до него. Он ждал, что за ним придут или пришлют.
Между тем наступило утро, когда "Торпеда" снова должна была войти в Кронштадтский порт. Предупредив еще с вечера Реброва, Артур Морлендер, едва рассвело, отправился ее встречать.
...Где же была все эти дни Вивиан Ортон? В то страшное утро, выбежав из дома на Мойка-стрит, она знала только одно: лишь бы найти Сорроу. Адрес и тщательно нарисованный его рукою план хранились у нее в кармане. Но не так-то легко разобраться в планах чужого, большого города! Разгладив смятую бумажку, Вивиан нерешительно пошла по улицам, отсчитывая каждый поворот и заворачивая за угол там, где, как ей казалось, надо завернуть, Но улицы шли и шли, повороты множились и множились, а той, чье название стояло на бумаге, все не было и не было. Спросить она боялась. Люди по улицам спешили, им было некогда. Девушку мучила жажда. Она стала искать глазами колонку, кран, киоск с водами, заглянула в один, в другой пролет улицы и вдруг с ужасом поняла, что заблудилась. Часть города, куда она попала, была мрачна и убога. Темные, ободранные домишки, казарменного типа постройки с грязными подворотнями, откуда несло мертвенным холодом и кошачьим запахом, трубы, трубы на крышах, трубы из форточек, несшие прямо на улицу черную копоть и дым, разбитые стекла окон, заклеенные бумагой...
С чем-то похожим на отчаянье Вивиан зашла, в черную нору одной из подворотен и остановилась, не зная, как быть дальше. И вдруг она услышала английскую речь. Кто-то с кем-то здоровался на ее родном языке! Охваченная радостью, не раздумывая долго, Вивиан кинулась к говорившему.
- Умоляю вас, помогите мне: я заблудилась! - торопливо проговорила она, обращаясь к темным фигурам в подворотне. - Мне нужна Гавань, пятая Краснофлотская...
И тут только разглядела, к кому обратилась. Двое нищих в невероятных отрепьях стояли перед ней, прижавшись к стене: старуха с клюкой и старик с двумя бельмами на глазах.
- Гавань, пятая Краснофлотская? - скрипучим голосом повторил старик, уставив на нее свои страшные бельма. - Да это совсем близко, душечка! Идемте, идемте, мы вам покажем...
С этими словами он цепко ухватил ее за правую руку, а старуха, перебросив клюку подмышку, быстро взяла за левую.
Вивиан сделала невольное движение, чтобы освободиться от этих цепких, нечистых рук, но ее прижали с обеих сторон. Она попыталась закричать. Костлявая рука зажала ей рот.
Медленно, шаг за шагом, нищие втаскивали ее все глубже в подворотню, пока не очутились в грязном каменном дворике, скудно освещенном квадратиком неба, между высокими, мрачными корпусами домов.
- Упомяни о черте... - игриво заговорил старик, на этот раз по-французски.
- ...а он уж тут как тут, - закончила пословицу старуха.
Она покосилась на Вивиан, но девушка, охваченная страхом, ничего как будто не понимала.
Они спускались теперь по мокрым ступенькам куда-то вниз, в грязное подвальное помещение. Подняв клюку, старуха постучала в дверь. Тотчас же заскрипел засов, зазвенела дверная цепочка, медленно повернулся ключ в замке...
Худое подрисованное лицо выглянуло из полумрака:
- Это вы, княгиня?
- Скорей, скорей, впустите нас! Хорошенько заприте дверь за нами, глухо проговорил старик, подталкивая вперед Вивиан. - Нам повезло - птичка сама влетела в окошко!
Он разжал свои пальцы, как клешни державшие руку девушки. Она метнулась было назад, к двери, но страшный удар отбросил ее в комнату. Странная это была комната: маленькая, тесная, увешанная блеклыми серо-голубыми коврами, уставленная какой-то позолоченной и вылинялой мебелью, вазами, часами, заваленная мешками и мешочками с мукой и крупой, пропахшая прелым луком, пылью, мышиным пометом.
"Где я? Куда я попала?" - с ужасом думала Вивиан, незаметно озираясь по сторонам.
А старик злорадно продолжал по-французски, обращаясь на этот раз к впустившему их существу неопределенного пола, облаченному в какой-то халат:
- Оболонкин будет доволен. В последней инструкции он советовал изолировать эту красотку. Видимо, ставка на Морлендера проваливается - он что-то уж очень быстро сошелся с красными.
- Неосторожно было тащить ее сюда, камергер! На явку, где собираются наши кадры! - ворчливо пробормотал хозяин комнаты.
"Кадры, явка, княгиня, камергер..." В мозгу Вивиан шла лихорадочная работа. Имя "Оболонкин", произнесенное стариком-нищим, было ей знакомо: в Нью-Йорке, в салоне у Вестингауза, она встречала хитрого, пронырливого старикашку - князя Феофана Оболонкина. Банкир говорил ей, что это знаменитый эмигрант из России, состоящий на высокой службе у ближайшего претендента на русский престол. Значит, здесь, в Петрограде, осиное гнездо этих людей: "кадры", "явка"... А Морлендер - "Тони" ее страшной комедии отказался служить капиталистам, перешел на сторону большевиков...
Между тем старик достал из шкафчика моток толстых веревок и кучу тряпок. Не успела Вивиан опомниться, как ее снова схватили, железные пальцы впились в обе щеки, разжимая челюсти, и грязный, пахнущий мышами кляп был втиснут ей глубоко в рот. Пока старик связывал бившуюся девушку веревками, старуха злорадно приговаривала:
- Скоро, скоро конец этой эпохе затмения! Конец варварству! Вернется возлюбленный монарх!
- И наш патриотизм, княгиня, забыт не будет! - ответил ей в тон старик с бельмами.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});