замечания, да плач маленького ребенка, который хныкал на руках у матери.
Слабый фильмопроектор проигрывал в сражении с сиявшей вовсю луной: разглядеть хоть что-то можно было лишь в той части белого экрана, куда падала тень от большого дерева.
Юсуф удивлялся, как у них не хватило соображения соорудить тент для защиты от лунного света. Зулейха звонко рассмеялась на это критическое замечание.
Впереди них, положив шерстяной пиджак на стул рядом с собой, а на плечи набросив большой платок, сидел толстый мужчина средних лет. Он понял, что они были гостями, впервые прибывшими в их городок, и с непринужденностью, свойственной жителям Анатолии, по-хозяйски любезно обратился к Юсуфу:
— Если ханым не по нутру мой кальян, то я тотчас пройду вперед…
Временами фильм то прерывался, то отдельные его кадры принимали вид неясной тени из-за того, что пленка потерлась от старости. В такие моменты этот человек поворачивался к ним и шутил:
— Хаджи-бей скупает пленку килограммами… По двадцать курушей за кило… По дешевке берет, на вес… Если где порвется, сам все склеивает. Он, как и я, в таких делах ничего не смыслит, потому и склеено все сикось-накось… Да вы уж его простите. На том свете все зачтется… Хаджи-бей у нас такой мошенник… За деньги нам мечты показывает… Вон, в былые времена дуракам втюхивали всякие снадобья из пыли от барабана да из тени от минарета, те и рады… Ха-ха-ха… Да, вот уж мошенник… Не так-то просто мечтами торговать…
Хаджи-бей, скорее всего, был владельцем кинотеатра, а кинопленка — перевод французского «пеликюль»…
Юсуф знал, что его жена никогда не была в восторге от фамильярности, а потому не решался завязать разговор с толстяком. И крайне удивлялся, когда Зулейха громко хохотала и отвечала на его вопросы. Ее, должно быть, позабавил каламбур о продавце снов, потому что она повернулась к Юсуфу со словами:
— Как здорово, правда? Как живописно сказано, никогда не забуду…
Фильм точно остался с первых лет изобретения кино. Пленке было лет тридцать-тридцать пять. Это стало понятно не только из того, что отдельных кадров просто не хватало, но и по тому, что изображение дрожало, а кадры резко скакали.
Не ясно было, ни о чем фильм, ни где происходит действие. Из немногих старых подписей, которые Хаджи-бей не догадался вырезать, можно было понять, что в лесной чаще течет река, на ее берегу в деревушке живет паренек лет двадцати. Тут, в глуши, он родился, тут и живет вместе с матерью. Несмотря на мольбы матери, которая боится за его жизнь, он строит некое подобие плота из деревянных досок. Паренек хочет, когда растает лед и откроется вода, по реке спуститься к морю, о котором он слышал, что оно есть где-то там. Когда наступает лето, парень спускает плот на реку и плывет среди сплавляемых по реке спиленных в лесу деревьев. Где-то в среднем течении реки есть станция. Каждый год в летнее время туда приезжает группа людей, обвешанных здоровенными пистолетами, в колониальных шапках на голове и с лассо — из беспорядочной череды кадров стало понятно, что они — исследователи. Они строили бараки и палатки и жили в них несколько месяцев, а когда река начинала покрываться льдом, снова целым отрядом отправлялись в неизвестном направлении. Этот мальчишка, что так хотел увидеть море — снова по непонятной причине — попадает под обаяние таинственной женщины, которая в одиночестве живет в бараке, и какое-то время проводит у нее. Так и не добравшись до моря, видя, что река начинает замерзать, он возвращается обратно.
Его поиски приключений повторяются несколько лет подряд и всегда заканчиваются одинаково.
По белоснежному в свете луны экрану текли смутные потоки воды, раскачивались тени от деревьев и листьев, и непонятно было, картинки ли это из фильма, или же тени настоящих деревьев вокруг. Эти тени смешивались с листвой, лежащей под ногами парнишки, который хотел увидеть море, среди бешеной гонки в степях, где ничего не было видно из-за метели и где эту листву поднимал ветер.
Если бы Зулейха смотрела этот фильм или нечто подобное в хорошем кинотеатре, если бы он оказался ярче и понятнее, то, наверное, он быстро ей наскучил.
Но в таком виде он ее захватил. В этой истории, в которой молодой паренек хотел спуститься к морю, невозможно было понять ничего, кроме того, что он не в состоянии спастись от некой завесы тайны. Зулейхе виделось что-то от Ибсена[107], и понемногу ее охватила грусть.
Юсуф не мог надивиться тому, как Зулейху мог увлечь этот фильм, про который их знакомый с наргиле сказал, что на него билеты и по десять курушей продавать было дорого, и только говорил:
— Если вам надоело, мы можем уйти.
Зулейха досмотрела фильм до конца и, когда включили свет, быстро смешалась с толпой, чтобы Юсуф не увидел слез, застилавших ей глаза.
Глава восемнадцатая
Лодка доставила их на борт «Ташуджу» около полуночи. Когда они подплывали к трапу, то увидели, что на палубе их уже ждут капитан с деревянной ногой и доктор. Позади них в белой куртке, уперев руки в бока, стоял Малыш Халиль.
Зулейха, будто увидев знакомых после долгой разлуки, вскочила с места так резко, что лодка закачалась, и замахала им руками. В эту секунду она поняла, что, сама того не замечая, странным образом привязалась ко всем этим людям.
Когда она поднялась на палубу, к ней подошел Халиль с таким видом, будто хотел сообщить что-то секретное. Он сказал, что готовый к отплытию пароход проследует мимо Мидилли ночью и он не сможет ей показать холм, где находится милый его сердцу Йере. И с этим ничего нельзя было поделать. Но Зулейха вместе с Халилем сильно опечалились, будто потеряли что-то очень ценное.
Этой ночью доктор, который почти всегда рано укладывался спать на плетеное кресло на палубе, против обыкновения, ждал их. Он засмеялся, когда Зулейха погладила его руки. Его пальцы всегда были немного припухшими, несмотря на общую худобу. Глаза доктора мило заблестели.
— Ну вот мы наконец и свиделись… Надолго же вы пропали… — сказал он, а потом пообещал Зулейхе: — Сегодня уже поздно, но завтра мы с вами сыграем в нарды.
Зулейха с удивлением замечала, как этот человек начинал занимать важное место в ее жизни. Иногда она ощущала, как внутри шевелилось чувство, похожее на то, которое так сильно привязало ее к отцу.
В первый день,