Читать интересную книгу Золото мистера Дауна - Валерий Смирнов

Федералы поставили в известность своих заокеанских коллег, однако найти следы мистеров Коневского и Синха оказалось не легче, чем офис их компании «Анчалинкорпорейтед».

Глава двадцать четвертая

Хотя какой-то философ сказал: наша жизнь полосатее зебры, бомж со стажем по кличке Муть вполне мог громко возразить этому выводу. Уже много лет черная полоса его жизненного пути ни разу не пересекалась даже самой узкой, тоньше лезвия бритвы, светлой полоской.

Но другой философ не зря высказывался: человеку всегда свойственно надеяться на лучшее, даже если при этом он надевает петлю на шею. Порой Муть сильно мечтал за такой финал жизни, особенно, когда менты выгоняли его из здания железнодорожного вокзала на продрогшую от зимней мороси улицу.

Чтобы обрести временное пристанище над головой и хоть какую-то весьма условную пищу, Муть иногда специально нарывался на неприятности, ведущие в теплый приемник-распределитель, где регулярно кормили баландой, приготовленной ни разу не хуже, чем в тюрьме. Муть угревался на нарах и с ходу прекращал мечтать за перестать мучиться раз и навсегда с помощью каната. Бомж даже не молился про себя, как всего день назад, призывая мамочку родить его обратно.

А потом в жизни Мути наступила полоса чернее крепа на гробовой доске. Приемники-распределители стали резко отпихиваться от бомжей, пропагандируя во все стороны: это раньше были лица без определенного места жительства и тунеядцы, а теперь все они свободные граждане. Что хотят — пускай то и вытворяют, хоть кочуют, как когда-то цыгане, хоть не работают; кого оно волнует, если на этих расплодившихся деятелей баланды уже не напасешься, а приемник-распределитель, он не из резины деланный, хорошо, если все беглые преступники в нем уместятся.

Муть уже было решился нарушить давнюю клятву и совершить какое-то серьезное злодеяние, лишь бы не отделаться на суде самым модным в последнее время условным наказанием. Но тут фортуна развернулась, доказав, что второй из философов все-таки не был чересчур малахольным и кое-как понимал за жизнь. Мути несказанно повезло. Он был бродягой. Без крыши над головой. С роскошным букетом болезней. Вдобавок ранее судимый. Именно эти счастливые обстоятельства позволили бомжу получить во время бурного наступления холодов крышу над головой с калорийно-регулярным питанием, за которое могут мечтать почти все пенсионеры, не имеющие, как Муть вышеуказанных заслуг перед родиной.

Благотворительный международный фонд имени патера Брауна, забивая последние свободные места на территории санатория «Синие зори», открыл образцово-показательный сиротский дом на шестьдесят коек специально для бомжей. Муть явно влетел на белую полосу жизни, когда смывался из товарняка от ментовской облавы. Его, в отличие от других несчастных, не подозревавших, какая лафа ждет их впереди, заловили и мгновенно определили в пресловутое заведение. Если бы другие бомжи знали, какое светлое будущее их ждет, они бы налетели на ментов и активно помогали сами себя повязать, лишь бы их поскорее определили до счастливой жизни с крышей над головой, откуда назад до бродячей жизни таких клиентов можно было бы выбивать только динамитом.

Впервые вымытый за последние полгода Муть блаженствовал после обеда на тщательно накрахмаленной простыне и вспоминал слова опытного зэка, учившего его уму-разуму в колонии строгого режима. Прав был старый рецидивист, поведавший тогда еще вовсе не самому Мути, а просто Вале Александрову, древнюю истину словами классика: «Весь мир — бардак, все люди — бляди!» Когда Александров выложил зэку историю своей болезни, от которой не было иного лекарства, кроме ударного труда на лесоповале, мудрый рецидивист успокоил его, затянувшись самокруткой:

— Ты что, малоразвитый? Или в школе плохо учился роману «Как закалялась сталь»? Врубись, кореш, в слова, на которых нас воспитывали: для этого дела нужна братва отважная! Вот эта самая братва тебя сюда определила. Чтоб ты скумекал, чего стоишь в жизни. Все остальное — муть и тлен. Не дрейфь, земеля, все там будем… А сейчас… Все правильно, должен же кто-то на них бесплатно вкалывать, раз со сталинизмой покончено.

— Жизнь — муть, — выдал из себя философское изречение заключенный Александров и обрел свою пожизненную кличку за минуту до того, как краснорожие конвойные погнали его вместе с прочими бандитами, убийцами и расхитителями сокровищ социалистической родины искупать ударным трудом вину по поводу того, что им выпало огромное счастье родиться в Советском Союзе.

До того, как из последних сил справляться о плановыми заданиями за колючей проволокой, лишь бы избегнуть карцера, Муть вовсе не помышлял стать разнорабочим на очередной гигантской стройке коммунизма, за которую сегодня позабыли все, кроме мотавших на ней срок. У него хватало других переживаний…

Родители Мути погибли в автомобильной катастрофе. Осиротевший аспирант посылал судьбе бессильные проклятия и шатался по четырехкомнатной квартире, не в силах заснуть. Но время издавна считалось лучшим лекарем, а напряженная учеба отвлекала Александрова от дурных мыслей.

В отличие от других студентов, он мог отдавать себя наукам целиком, не подрабатывая ночами на разгрузке вагонов. Александров очень хорошо грыз гранит науки и поэтому поступил в аспирантуру без помощи папы.

Родители оставили ему дом — полную чашу и солидные сбережения в сберкассе, которых с лихвой хватило бы на несколько лет беззаботной жизни. Валя должен был заниматься еще каких-то два года, и он прекрасно понимал — уж кто-кто, а он сумеет себя обеспечить, ведь многие преподаватели сулили ему блестящее будущее…

Это самое будущее вряд ли мечталось аспиранту в пейзажах лесоповала при карцере, хроническом недоедании и прочих прелестях переисправления, чтобы выйти на свободу с чистой совестью перед родиной. Александрова забрали в один ранний вечер, когда в его квартире неожиданно погас свет…

— Вот, свежие, — оторвала Муть от воспоминаний нянечка, положив на тумбочку у кровати несколько пахнущих типографской краской газет.

Хотя Муть предпочел бы этой свежатине еще пару пирожков, он благоразумно промолчал, выдерживая генеральную линию жизни, которая научила его слишком многому.

— Давай шевелись, старая, — заорал в спину нянечки здоровенный бугай с огромной охапкой цветов, — через полчаса чтобы все было, как в аптеке…

— Успеем, сынок, — тихо ответила пожилая женщина, заботливо поправляя одеяло на груди Мути. — Вам еще чего-нибудь, папаша?

— Спасибо, — прошептал Муть, не обратив никакого внимания на это обращение, хотя еще не успел позабыть, когда появился на свет Божий, чтобы всей своей жизнью искупать чьи-то грехи.

Муть впервые за долгие годы почувствовал себя солидным человеком. Папаша… Ну да, ему уже почти сорок, мог бы вполне стать отцом по-настоящему, если… Прав был старый зэк, определенный по блату в библиотеку, после того, как бревно перебило ему ногу. Тогда он сказал:

— Не дрыгайся лишнего, Муть, все перемелется. И прими судьбу, как есть. Иначе сам себя изнутри выешь. А этого, кроме них, никому не надо…

— Кому? — не понял Муть, хотя ему в свое время и прочили блестящее будущее.

— Эх, скубент, — вздохнул старый зэк, — ничему-то тебя жизнь не учит. Им это надо… Братве отважной. Они люди грамотные, не то что ты…

— А зачем им это?

— Для порядка. Чтобы каждый понимал свое место в жизни. И для отмазки. Мне тут один бывший поп все так грамотно рассказал. А теперь — я тебе. Ты врубись, скубент, в главной поповской книжке еще хрен его знает сколько лет назад было написано: он был изъят за грехи ваши и мучим за беззакония ваши. А ты все правды ищешь. Правда она на небесах, а мы пока грешную землю топчем…

Муть оторвался от давних воспоминаний; бомж с интересом смотрел, как и без того чистенькая палата вылизывается с такой тщательностью, словно сюда на экскурсию должен пожаловать сам майор Панасенко, бог и царь привокзального отделения милиции. Иногда, когда у майора было хорошее настроение, он милостиво позволял не гонять бомжей из пустых товарных вагонов, загнанных в тупик. Главное, чтоб в зале не дрыхли на полу, в глаза не бросались, а там — черт с ними…

— Тумбу под телевизор — в тот угол, — орал бугай на двух не менее накачанных, чем он сам, бычков. — И по-быстрому, а то если Леонид Александрович станет чисто недовольный, так вы у меня неделю на подсос присядете… Лампочки, лампочки не протерли! А ну, по-быстрому! Сучок, давай антенну…

— Так телевизор еще не притарабанили, — огрызнулся тот, кого называли Сучком.

Бугай решительно попер ему навстречу.

— Ты мне тут покомандуй! — вызверился он на Сучка. — Врубись, типа мозгами: Леонид Александрович чисто включит телевизор, а в нем ни черта нет? Так на хер… Короче, притарабань телик из кубрика другой плесени или лепил! Настрой его, чтоб все эти метры-дециметры были как в натуре, а потом — выкини его им взад. Давай, бери ноги в руки или, бля буду, я тебе яйца оборву для усиленного питания этих козлов… Старая! Окна протри, чтоб двери тоже блестели, чисто как сопли на солнце! А то типа темновато свет сюда летит…