не видел таким счастливым, как с тобой.
Помолчали. Энжи закрыла лицо руками.
— Почему сам не спишь?
— Я всё думаю, зачем дед распорядился прочитать завещание на поминках?
— Не знаю…
— У него всегда было специфическое чувство юмора, но, чтобы ставить тебя перед таким выбором…
— Думаешь, я вышла за него ради денег?
— Я не про то… Ты ведь ещё молодая женщина…
— Умеешь утешить, — процедила Анжела.
Альберт взъерошил непослушные пряди и глубоко задышал.
— Ты много выпил?
— Дура, я люблю тебя.
— Что?!
— Я ничего не мог с собой поделать. Думаешь, почему я избегал тебя? Я места себе не находил, потому что ты достанешься ему. Где он, великий художник, миллионер, а где такая бездарность, как я?
— Ты так страдал, что топил свою скорбь в объятиях очередной поклонницы творчества деда и твоих волосатых щиколоток!
Альберт приготовился что-то сказать, но молодая вдова его опередила.
— Молчи. Мы все сегодня устали, я не хочу говорить… И все же: вопреки твоим воплям, тебя не посадили.
Ответь мне хотя бы на один вопрос: чем ты руководствовался, когда молниеносно заставил жениться в тюрьме, а потом год ни разу не зашёл в мою спальню?
Вдруг вспомнил, что женат?
Молчишь? Как после этого я могу верить твоим клятвам?
Анжела отвернулась и резким движением сбросила с плеча его ладонь.
— А зачем тебе под боком бездарный нищеброд?
— Не говори так. Они просто не понимают. Твоё время обязательно придёт.
— Не утешай меня. К чему это?
Анжела подняла на него лицо, внимательно вглядываясь в агатовые глаза, блестевшие в полумраке влажной чернотой.
— Потому что, кажется, я тоже тебя люблю…
Спустя час, когда Альберт уснул, Энжи выскользнула из его спальни, боясь разрушить хрупкую тишину, и долго плакала в ванной, называя себя самкой, падкой до павлинов, которая не в состоянии управлять своими желаниями.
Утром Альберт, зевая, вошёл в кухню:
— Чайку бы… в том самом сервизе.
— Эм… ты про серебро?
Он кивнул и поцеловал в щёку. Анжела дернула плечами, словно отгоняя назойливую муху — щепотка заварки упала мимо чайника. Альберт продолжил:
— Если мы вместе, то разве есть разница, кому перейдёт наследство? Мы же семья.
— Наверное, ты прав, — ответила Анжела, наливая янтарный напиток в чашки. — Ты меня любишь?
— А то!
***
Но недолго длилась любовь Альберта. Да и Анжеле надоело наблюдать за целой вереницей неофициальных жён бездарного художника, его полуодетых натурщиц, молодых протеже и непонятных поклонниц творчества. Энжи временами казалось, что она попала в гарем персидского шаха, где просто числится главной женой. Её любовь к несостоявшемуся гению растаяла, как предрассветный туман.
Женщина сидела на антикварном диване в уютной гостиной. Идти наверх, в спальню, Энжи не собиралась. Вопреки позднему часу спать не хотелось. Напротив, взбудораженные мысли дикими козами метались по сознанию, не давая ни на чём сосредоточиться. То и дело дёргалась нога, начиная отбивать каблуком мелкую дробь. Тогда Анжела глубоко вдыхала. Но помогало ненадолго.
Хлопнула дверь чёрного хода, и послышались шаркающие шаги. С грохотом упал стул — Альберт громко матерился. Анжела сама поставила препятствие на ночном пути мужа, боясь пропустить его приход, если заснёт. Альберт появился на пороге, поглаживая ушибленное бедро. Вместе с мужем в комнату вошёл тяжёлый запах всего выпитого.
— Ты чё там? — выпалил он. — Разбрасываешься всяким…
— Где ты был? — сказала Энжи, встав в полный рост. — Опять в том клубе с бабами? Я знаю!
— Отдохнуть уже нельзя?
— От чего? За последние три месяца ты не сдал ни одного заказа. Клиенты угрожают забрать аванс.
— Какая суровая мамочка! Ой! — сказал Альберт и рыгнул. — Точнее, бабуля.
Анжела болезненно сморщила носик и отошла подальше.
То, что её так называемый супруг прибрал к рукам всё имущество деда, доставшееся ей по наследству, коробило, но ещё больше возмущало поведение проходимца. Только так Анжела стала воспринимать законного мужа. Он плут, обманщик. И при каждом удобном случае вспоминает, чтобы уколоть её, что младше на двенадцать лет.
— Это всё моё. Хочу — выполняю, не хочу — пошли все к чертям. Наследства мне хватит. Это компенсация. Дед гнобил, подчёркивал, что я его позорю своей мазнёй, в академии доставали своими тупыми этюдами, и ты взялась…
— Жалеешь, что сделал мне предложение?
Альберт закатил глаза и по-птичьи тонко хихикнул. Не в первый раз он возвращался пьяным глубоко за полночь, но сегодня было в нём нечто чужое, страшное. Агатовые глаза были тусклыми, будто покрылись пеленой. Покачиваясь, он прошёл мимо Анжелы и лениво развалился на диване, закинув грязные туфли на стеклянный кофейный столик. Коричневые капли с подошвы забрызгали блестящую поверхность.
— Отстань. Спать хочу.
— Зачем только мы поженились?! Тебе плевать на меня! Тратишь деньги, которые он оставил мне, на тачки и девок.
Энжи с отчаянием камикадзе подлетела к мужу и ударила в бок декоративной подушкой. Альберт повернулся к ней. Его красивый рот скривился в злобный оскал зверя. Она не ожидала, что у пьяного может быть такая прыть: он вскочил на ноги и наотмашь влепил ей пощёчину. Сначала Анжела услышала хлёсткий удар, а потом щёку обожгло, словно ветвь крапивы. Отшатнувшись, Энжи закрыла лицо ладонями и всхлипнула.
— Блин, прости, но ты реально сводишь меня с ума, в прямом смысле! — сказал он, сваливаясь обратно на диван.
Ничего не отвечая, она пошла на кухню за льдом, хотя руки, казалось, были так же холодны.
— Я люблю тачки, ну, ты тоже можешь брать покататься.
— У меня прав нет. У меня ничего нет. А ты…
Альберт уже громко храпел.
Наутро, ковыряя в ухе, Альберт, мило улыбнувшись, сказал на прощанье:
— Кстати, бэби, проверь, не остался ли у тебя в теле от меня «сувенир»?
— Не переживай. Я не оставляю следы «преступлений», тем более чужих, спи спокойно.